— Раніцой павезлі. Я яго збірала. Ды што там збіраць? У яго нічога з сабой не было. У ватоўку казённую яго апранулі, бо зімна ўжо. Добра, што ты шкарпэткі прынесла, ў тапках ён быў. Так вачыма шукаў цябе. Шкада хлопца. Там нармальнаму чалавеку цяжка. Ведаю дакладна. Бо працавала нейкі час ў гэтых Навінках.
— Поеду туда. Сейчас же.
— Пазнавата. Там на дзвярах кнопачка ёсць. Вызавеш сястру, і яна прывядзе яго. Але калі не ведаеш, куды яго, у які корпус заперлі, будзеш блукаць. Ды и цёмна ўжо, далёка ехаць. Лепш ранiцай.
Но Маруся задумала и помчалась. Всю дорогу в метро и на остановке, пока дожидалась автобуса, она представляла, как его собирают в дорогу, и снова он один на один со своей бедой — немой и потерявшийся, полностью зависимый от тех, кто окажется рядом.
Автобус остановился в темноте на слабо освещённой площадке, которую со всех сторон обступили черные стволы больших деревьев, и Маруся почувствовала себя заблудившейся в лесу. Вместе с ней сошла пожилая женщина с пакетом, из которого выпирали бока яблок.
— Не скажете, где Новинки?
— А идите со мной, мне тоже туда.
Попутчица уверенно шагнула в «тёмный лес» и вывела Марусю на дорожку, которая освещалась подслеповатыми фонарями. Осенний туман не позволял увидеть, куда она упрётся. Шли долго, и за дорогу Маруся узнала, что Новинки — много больничных корпусов со своими правилами.
— Страшно подумать сколько здесь людей с разными отклонениямим. Хвастаются, что у них 1780 мест. Почти столько же специалистов. Самые важные здесь санитары. Их мало, труд тяжелый, платят крохи. Работу свою ненавидят. С ними надо уметь договариваться. Берут в основном по 20 зелёненьких.
— О чем договариваться?
— Ну, не знаю, как у вас там всё сложится. Может, повезёт. А я несу санитарам, чтобы вовремя переодели, покормили, не били, разрешили погулять. Я вот работаю, не могу оставить своего мужа дома. Он у меня после инфаркта потерял очень значимую для него работу. И что-то в голове у него защемилось. То газ не выключит, то воду. Вот когда мы соседей затопили в четвёртый раз и нам пригрозили перекрыть газ, пришлось сюда определить — дома одного оставлять нельзя, опасно. Мне до пенсии осталось немного. Тут долгие сроки пребывания. Побудет сорок дней за конвертик, я его на недельку домой забираю, отпуск беру неоплачиваемый. Потом опять сюда. Их тут колют такими лекарствами, что мозги становятся ленивыми. Я его совсем не узнаю. За неделю едва отойти может. Но к Новому году заберу домой насовсем.
Дежурная на проходной работала до восьми. Большая добрая тётка, быстро отыскала в списках «Неизвестного» и помогла Марусе сориентироваться, куда идти и как вызвать санитара, чтобы он впустил в отделение.
Её провели в вестибюль, где стоял телевизор, несколько столов, за которыми играли в карты и шашки пациенты. Угрюмые люди в клетчатых пижамах слонялись по узкому коридору, сидели на полу.
— Подождите здесь, я приведу его.
Санитар ушёл, но через несколько минут вернулся и позвал в палату. Там стояло десять кроватей. Духота, смешанная с тяжелым запахом несвежего белья, заполняла все пространство. На крайней койке, в углу, повернувшись к стене, ничком лежал «Неизвестный». Его поза — знак отчаяния и безысходности. Выбритый затылок измазан зелёнкой. Батина рубашка и тренировочные штаны не оставляли сомнений, кто лежит на крайней койке у стены. Маруся не знала, как себя вести. Санитар не уходил, стоял у неё за спиной, и это напрягало.
Почти неслышно сказала в пространство:
— Здравствуй, я нашла тебя.
Юрик сразу повернулся, она увидела его красные, припухшие глаза, которые он попытался заслонить от света ладонью. На запястье руки ясно виднелась вдавленная сиренево-красная полоса.
— Что это? — Маруся повернулась к санитару за объяснением.
— Привязывали, был неспокойным.
Только сейчас она увидела, что со спинки кровати свисают полоски широкого бинта.
— Как он мог быть неспокойным? Он очень уравновешенный, тихий.
Юрик схватил её руки и прижал к своему лицу. Засмеялся тихим счастливым смехом — так умеют смеяться только дети.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Так вы его знаете? Знаете, как его зовут?
— Конечно, знаю. Альберт Иванович Шиян. Вы ведь отдадите его мне? Ведь нет проблемы. Есть имя, фамилия, семья. Я его заберу.
— Нет, нельзя! Завтра придёт врач. Только он может выписать больного.
— Да какой он больной? Он немой! Видите, он меня узнал. Это просто ошибка, что он попал к вам! — пробовала убедить санитара Маруся.
— Завтра, всё завтра. Вы ведь и одежду ему не взяли.
— Одежду я привезу через час. Я не оставлю его здесь.
Юрик встал с кровати и крепко вцепился в Марусин рукав.
— Аличек, я вернусь за тобой через час, нет, полтора часа. Жди меня. Вот тебе мои часы, ты будешь знать, когда я приеду за тобой.
Маруся сняла со своей руки купленные по акции часы фирмы «Луч» и надела их Юрику.
— Женщина, вы зря это делаете, их украдут у него, запросто снимут, — пытался остановить Марусю работник психбольницы.
— Ты, что ли?! А теперь пойдём, поговорим, — потащила она санитара из палаты.
За закрытой дверью возле злополучной кнопки она уверенно прижала его к стене и грозно произнесла:
— Я приеду через час. Не обижай моего мужика. Я знаю вашу таксу и привезу тебе разрешение на выписку. Санитар ухмыльнулся.
Маруся помчалась к остановке. Дома припасены доллары, на которые она меняла часть своей зарплаты для отпуска. А того, что лежало в сумочке, на такси должно хватить. Она не стала дожидаться автобуса, в этом случае поездка туда-сюда заняла бы часа два. Остановила частника, который согласился довезти её за 25 рублей. Пока ехала, прикидывала, какая одежда найдётся дома для выписки.
В шкафу нашла мешок с новой батькиной курткой и тёплыми штанами для зимней рыбалки, там же стояли прорезиненные валенки — лучшая обувь рыбака. Шапку взяла свою, сама её вязала, постигая азы вязания на спицах. Дурацкая получилась. Помпон сорвала — других вариантов не было.
Дорога назад казалось очень долгой. Таксист видел её напряжение и не выдержал:
— Вроде не на вокзал, а так спешим.
— После отбоя моя операция может провалиться.
Но всё прошло как по маслу: санитар получил конверт, Юрик послушно влез в костюм рыбака.
— Вот евонные вещи, — санитар протянул Марусе пакет с оборванной ручкой и торопливо скрылся за дверью.
Ей требовались выходные, отгулы, отпуск, Но чтобы их добыть, следовало попробовать рассказать начальнице про битву за любовь и попросить у неё покровительства, смирившись, что не только бухгалтерия будет пересказывать в вольной интерпретации Марусину историю.
«Да, и обязательно надо сказать: только это — между нами. Ну кто в женском коллективе, став обладательницей тайны, не станет в позицию вершительницы судеб? Вот, пусть вершит. Я потерплю».
8. Новый дом
На столе стояли чашки из сервиза, заваривался чай с мелиссой, ромашкой и имбирем. Стилист кивал головой и улыбался. Рядом с ним материализовались приятные детали хорошего настроения.
— Ты согласен на Алика? Вдруг придут проверять, правильно ли ты меня опознал, откликаешься ли на Альберта Ивановича Шияна? — хлопотала возле своего неожиданного гостя Маруся. — Может, ты есть хочешь, а я тебе голого чаю, — без остановки тараторила она. — Давай омлетик сделаю. Это скоро, минут пять, пока чай заварится — будет готово.
Неожиданное перемещение в психбольницу с её запахами, резкими криками, злыми людьми, полное отсутствиее надежды, что он выберется. Дикое чувство одиночества и полного бесправия. Ни одной знакомой вещи, предмета, ни одного узнаваемого лица, всё стёрто из памяти. Десять кроватей с серыми подушками. На дверях ручек нет. В туалете испачкано. Там нет двери. Хотел заснуть, переждать этот ужас, но разбудили, вывели в коридор. Стал открывать форточку — привязали руки. Плакал, не мог сказать, чтобы оставили в покое. Хотел умереть. Но пришла она, дала ему имя, и всё изменилось. И Юрик уснул счастливым сном.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
