Он немного постоял, и двери за его спиной открылись — Пэт вошла. Лицо ее было бледно.
— Пойдем за столик, — сказал он и повел ее в кабинку.
В нем вдруг с пугающей силой проснулась надежда, и он весь напрягся. Когда он помогал ей снимать пальто, у него тряслись руки.
— Волнуешься? — спросила она, коснувшись его запястья.
— Нет, — сказал он, садясь напротив нее. — Просто сейчас с ума сойду.
— У тебя большие ожидания? Не жди ничего особенного, очень тебя прошу. Я просто хочу посидеть и выпить.
Подошла официантка.
— Что ты будешь? — спросил Джим у женщины, сидевшей напротив него.
— Да закажи мне что–нибудь, что я допью до конца.
Она сложила руки на сумочке. Ей хотелось шотландского виски или бурбона, только не сладкого коктейля. От сладких напитков, если их перебрать, ей становилось плохо — он помнил, как по утрам отпаивал ее томатным соком и кормил яйцами всмятку и сухариками, чтобы она смогла встать с постели.
Он сделал заказ.
— Помнишь, как на Новый год мы заехали в Сосалито[66], в плавучий кабачок… Ты тогда туфлю потеряла. Сидела на обочине, и тебя было не затащить в машину.
— Нужно, наверное, позвонить Хабблу и попросить его отправить Боба сюда, если тот появится.
— Да брось ты эти церемонии, — сказал он.
— Это не церемонии. — Принесли напитки, и она взяла свой. — Ты считаешь, я играю, кокетничаю?
— Да нет, — ответил он.
— А я ведь именно этим и занимаюсь.
— Ты о прошлой ночи?
Он выпил.
— Все только хуже стало, — сказала она. — И мне не легче, чем тебе. Ужасно себя чувствую, жить не хочется.
Она уже почти опустошила бокал — когда ей было тяжело, она пила, а сейчас им обоим было нелегко.
Джим взял серую, большую, как для трубки, керамическую пепельницу, стоявшую у его локтя, как и на всех остальных столиках, и стал рассматривать ее. Подняв взгляд, он увидел, что Пэт стоит.
— Пойду, позвоню. Закажи мне еще.
Она шла плавно, как будто не касаясь пола. Через руку у нее было переброшено пальто. Оно ниспадало в лад ее прямой осанке. Она шла, высоко подняв голову, выпрямив шею. При этом она, очевидно, вполне отдавала себе отчет, куда ступают ноги — он ни разу не видел, чтобы она споткнулась.
— Ну что, дозвонилась? — спросил он, когда она вернулась.
— Все не отвечает.
Она подняла новый бокал.
— Наверное, рекламу Полоумного Люка читает.
Изрядно отпив, она сказала:
— Хочу показать тебе кое–что. Это подарок, — открыв сумочку, Пэт извлекла из нее небольшой предмет в тонкой оберточной бумаге. — Это для Боба. В Чайнатауне купила.
Она развернула фигурку божества, виденную им тысячу раз.
— Это бог такой. Удачу приносит… — Она провела ногтем по животу божка. — Как он тебе?
Ему пришлось сказать ей, что это дребедень.
— Вот как. А вот это? Хотя, наверное, это не нужно тебе показывать.
Он увидел еще один маленький сверток, но она прикрыла его рукой.
— Я хочу посмотреть, — сказал он.
Она очень осторожно и медленно развернула подарок.
— Браслет, — сказал он, взяв украшение.
— Серебряный. Ручная работа.
Она протянула руку, и он надел его ей на запястье. Массивный браслет тут же соскользнул на стол. Джим помог ей застегнуть его.
— Спасибо, — поблагодарила она. — Нефрит, видишь?
В серебряные завитки и пересечения орнамента были вделаны матовые камни.
— Индейский, — определил он.
— Индийский? — с сомнением произнесла она, не расслышав.
— Я про американских индейцев. Навахо, скорее всего.
— Ну и как тебе?
— Ты же знаешь, я такие штучки не очень люблю. Тяжеленный, слишком массивный. Мне больше по душе те тонкие колечки, что ты носила. — Он протянул руку и коснулся ее уха. — Те сережки.
— Что же они не сказали мне, что он не китайский? — возмутилась она. — Магазин китайский. И продавец китаец.
Она допила. Вот у нее начинает застывать взгляд, подумал он. Лицо каменеет. Она сегодня много работала и устала, ей не справиться с тем, что сейчас возникло между ними. Это слишком. И для него, и для нее. В нем пробудилась прежняя нежность, прежние чувства к ней. Он знал, каково ей сейчас — сидеть тут, напротив него. Она и уйти не могла, и оставаться было невыносимо. Поэтому и пила.
— Пойдем, — сказал он, вставая.
Он набросил ей на плечи пальто, поднял и отдал сумочку и, придерживая руками с обеих сторон, помог встать.
— Куда мы? — От усталости и замешательства она стала податливой, ей хотелось, чтобы хозяином положения стал он. — Мне надо бы на радиостанцию. Вдруг он придет, а меня нет?
— Хорошо, — сказал он. — Пошли туда.
Они вышли из «Раундхауса» и снова пересекли Гиэри–стрит. Когда они проходили мимо его машины, он увидел под стеклоочистителем новое уведомление о штрафе. Ну и черт с ним.
Вернувшись на радиостанцию, Джим включил лучший усилитель и лучший проигрыватель. Из студии за тем, как он возится со шнурами, наблюдал с трубкой во рту Хаббл. Пэт удалилась в уголок, оставив его наедине с техникой. Он вставил штепсель в розетку, включил тумблер и, когда лампы усилителя «Боген» загорелись красным, потер пальцем алмазную иглу звукоснимателя.
Акустическая система оглушительно всхрюкнула. Качественная аппаратура, он тоже в свое время приложил руку к ее комплектации.
Джим оглянулся, надеясь увидеть Пэт, но она вышла.
Дверь студии вещания открылась.
— Что тут происходит, дружище? — спросил Фрэнк Хаббл.
— Да ничего.
— Хочешь еще тут побыть?
— Да нет, — ответил Джим.
Он, бывало, приходил сюда, чтобы послушать что–нибудь на станционной аппаратуре — в каком–то смысле она принадлежала ему.
— Я–то не возражаю — пожалуйста, — сказал Хаббл. — Как в старые времена. Только в двенадцать я запираю станцию. А ключа у тебя больше нет.
Он полез было в карманы, но вспомнил, что ключа у него действительно нет — он отдал его Хейнзу. Ничего не сказав, он отправился искать Пэт.
Дверь на крышу была открыта, и он ступил наружу, на шаткий деревянный мостик. Пэт стояла с сигаретой, облокотившись на ограду, и смотрела вниз, на уличные огни и двигавшиеся машины.
— Проветриться захотелось, — сказала она.
— Много выпила?
— Много. — Она подняла глаза. — Я еще до того как сюда пришла и тебя встретила… уже заглянула в «Раундхаус».
— И сколько выпила?
— Не знаю.
— Выглядишь хорошо, — сказал он, прикоснувшись пальцами к сгибу ее шеи.
— У меня такое чувство, будто я внутри длинной трубы. Мы в таких детьми ползали. Согнувшись в три погибели… — Она отстранилась от него. — Ты хотел покрутить мне пластинки, да? Как тогда, когда мы еще не были мужем и женой?
— А можно?
— Нужно ли? Мне хочется просто постоять здесь. Боб, видимо, не придет. Ты, пожалуйста, иди, ставь музыку. А я здесь побуду. Пожалуйста!
Вернувшись, он вынул из шкафа с пластинками старый альбом фирмы Victor на семьдесят восемь оборотов — «Симфонию № 7» Сибелиуса. Хаббл снова сидел в студии, читал в микрофон на штативе рекламу. Голос звучал из настенного монитора, и Джим выключил его.
Диски нужно было ставить один за другим вручную. Он положил пластинку на вертушку первой стороной и опустил звукосниматель. Хаббл, неодобрительно сдвинув брови, уставился на него через окно студии. Ах, как это нехорошо — проигрывать пластинки, подумал Джим. Надо же, никак не успокоится мужик, собственную жену удержать пытается.
Музыка, устремленная ввысь, мощно пронизанная тьмой и одиночеством, помогла ему прояснить ум. Она, казалось, сняла с него давившую тяжесть, вобрав ее в себя своим возвышенным строем.
Оказывается, от нее и практическая польза есть, подумал он.
Он увеличил громкость, чтобы было слышно на всю станцию, во всех помещениях и даже на крыше, где в темноте стояла Пэт. Теперь от музыки было не спрятаться. Слушая, он расхаживал по комнате. Его охватило беспокойство, и вдруг он испугался, что время остановилось. Музыка положила всему конец.
Когда он ставил вторую пластинку, пришел Боб Посин.
— Ну и шумишь ты тут, — сказал он. — Аж на первом этаже слышно. Это в эфир не попадет?
— Нет. — Джим упал духом — он успел полностью забыть о существовании Боба Посина.
— Патриция здесь?
Тут вошла Пэт.
— Где ты был? — спросила она.
— Работал. Разбирался с материалами по картофельным чипсам «Грэнни Гус».
Он произнес это со злостью.
— Я никуда не иду. Уже поздно. Поверь, ты и сам не захочешь сегодня со мной куда–то идти. Я перепила. Единственное, чего мне хочется, — это добраться до дому. Давай в другой раз. Она ведь там еще целую неделю будет, не меньше. А не успеем, так она все равно еще приедет.
