— Любопытный прием, — весело сказал Савин. — Отрицают но вое под флагом критики и отрицают критику под флагом борьбы за новое. Неоконсерватизм. Все ж вы зря отступились. Напечатанная статья — это сотни новых сторонников вашего прибора. Тут стоит побороться.
— Мне и так хватает этой борьбы.
Савин подвигал бровями, но промолчал, как видно не желая в присутствии главного инженера расспрашивать Лобанова, с кем же ему приходится бороться.
Андрей колебался: назвать фамилии Потапенко, Долгина, Тонкова неудобно, — получится вроде жалобы. Словно поняв его затруднение, Савин спросил, не жалеет ли он, что после защиты пошел работать на производство.
— Нисколько, — чистосердечно ответил Андрей, забыв, что еще сегодня утром он проклинал тот день, когда решил покинуть Одинцова.
Савин назвал фамилии Костинова и Федорищева. Они теперь академики, но не порывают со своими заводами. Ведь по сути дела завод сделал их крупными учеными. Костиков тоже молодым ученым ушел из института на электромеханический завод.
— Мне кажется, что производственник, связанный с наукой и сам что-нибудь кумекающий, менее подвержен этой самой ведомственной болезни.
Вот ведь откуда вынырнул! По характеру вопросов Андрей чувствовал, что собеседника его интересует не только судьба прибора, но возможность найти в этой судьбе и судьбе самого Лобанова материал для каких-то более общих выводов.
Зато Андрея волновали свои заботы. Было бы не по-хозяйски упустить такую счастливую случайность и никак не использовать разговор с секретарем горкома. Во-первых, попросить нажать на Опытный завод, чтобы тот принял заказ от лаборатории. Во-вторых, насчет статьи. Савин прав: публикация статьи и есть то решающее звено…
Некоторое время они тянули разговор каждый в свою сторону.
— Все же ведомственные интересы пересилили и вас, человека науки, — засмеялся Савин.
Андрей отшутился:
— Вам хорошо, у вас должность межведомственная.
— А мне нравится ваша должность. — Савин выжидающе посмотрел на Андрея, и тот почувствовал, что сейчас разговор уйдет туда, куда хочется Савину.
Надо было проглотить упрек насчет ведомственных интересов и добиться ответа на свои просьбы, а не оправдываться. Теперь его потянуло спросить, почему Савину нравится должность начальника лаборатории.
— А потому, что вы как полпред науки. Вы защищаете ее интересы.
— Нет, полпред — лицо неприкосновенное. А я… — Андрей махнул рукой, и все заулыбались.
Секретарь горкома любил схватиться в остром споре. Он не уважал людей, которые с ним быстро соглашались. По всей видимости, этот Лобанов — достойный противник. Правда, резковат, зато мысли у него свои, свежие. Посидеть бы с ним за кружкой пива… И секретарь горкома подумал, что вот ему приходится общаться с сотнями разных людей, но все эти кабинетные разговоры не то, подумал о том, что среди его друзей нет никого из среды молодых ученых, а ведь это своеобразный народ… Пожалуй, стоит его поддержать, деловито прикинул он, возвращаясь к мыслям о Лобанове. Чутье подсказывало ему, что приход Лобанова на производство — пример многозначительный, воскрешающий хорошие традиции в науке, и следует посмотреть, как это все получается в сегодняшних условиях. С другой стороны, судя по всему, Лобанов парень сильный, волевой, такой и без опеки добьется своего. Наоборот, будет полезно, если подерется кое с кем, переворошит старые порядки у энергетиков.
И то и другое соображение уравновешивали друг друга. Решило чувство, с которым Савин постоянно боролся и которое в подобных затруднительных случаях брало верх, — чувство личной симпатии.
— Чем горком может помочь вам? — неожиданно спросил Савин. Андрей даже растерялся. Дмитрий Алексеевич переступил с ноги на ногу: догадается или нет — попросить насчет штатов?..
…Впоследствии Андрей никогда не мог понять, какая сила заставила его в эту минуту оглянуться: мимо них, в толпе гуляющих, под руку с какой-то женщиной шла Марина.
Она не видела Андрея. Огни всех люстр отражались в ее раскосых влажных глазах. Тонкий ровный румянец проступал на смуглых щеках.
Андрей подался вперед, вытянул шею, не в силах оторвать взгляда от нее. Чьи-то плечи заслонили ее плечи, чья-то голова надвинулась на ее профиль, Андрей наклонился вправо, влево: еще секунда, другая — и она затеряется в толпе. Словно издалека к нему доносилось:
— Как вы считаете, поможет вам открытая дискуссия? Ваш доклад, и затем бой! По всем правилам! А?
— Дискуссия, — повторил Андрей, поворачивая голову вслед Марине. — Да, как же…
Савин досадливо обернулся по направлению его взгляда и ничего не увидел, кроме текущей мимо густой вереницы людей.
— Такое обсуждение позволит выявить расстановку сил, — громче продолжал Савин.
Толпа уносила Марину все дальше, облачко ее медных волос затерялось среди чужих спин и затылков, сейчас и оно исчезнет. Андрей быстро, виновато посмотрел в глаза Савину:
— Извините меня… Одну минутку…
Он бегом, не оглядываясь, бросился в толпу. Он догнал Марину, замедляя шаги по мере приближения к ней. Прямо перед ним была ее шея, ее уши с темными дырочками в прозрачно-розовых мочках, вполоборота щека, уголок глаза с долькой зрачка. Мысленно он обращался к ней, звал — она впереди, он сбоку, сзади. Наконец он заставил себя поравняться с ней и назвал ее, изумляясь тому, что произнес ее имя свободно, без запинки.
Она оглядела его выжидающе сдержанно, может быть что-то вспоминая, но не доверяя своей памяти. Неужели не узнает? Обида и разочарование вернули ему находчивость. Он вынул из кармана бумажник и вытащил оттуда заколку, ту самую, которую она дала ему на дороге.
— Ваша?
— Ого! Вещественное доказательство, — лукаво сказала спутница Марины.
— Возвращаю с благодарностью. — Пока что ему удавалась роль человека, развлекающегося встречей, связанной с забавным происшествием. — Мне еще вам косынку надо вернуть.
— Так вы тот самый… — медленно произнесла Марина. Не вольно ее взгляд скользнул к ноге Андрея. — Узнать вас трудно. Как ваша рана?
— Чепуха! — засмеялся Андрей.
— Вот уж не ожидала вас тут встретить.
— Я тоже.
— Это почему?
— Я все гадал, кто вы такая, — Андрей не замечал предательского смысла своих слов, — Ни к одной профессии не мог вас пристроить.
Вместо ответа Марина познакомила Андрея со своей подругой.
— Софочка, помнишь, я тебе рассказывала…
— Как же, таинственный окровавленный спутник. Ночной лес. Погоня.
Софочка тараторила, кокетливо потряхивая кудряшками. Голубые глаза ее широко раскрылись, осматривая Андрея сверху донизу. Что-то заученно наивное было в ее пухлой фигурке, в бело-румяном личике с пунцовым сердечком губ.
Марина задумчиво вертела в пальцах заколку. Розовые, коротко остриженные ногти с четкими белыми лунками, черное несмываемое пятнышко туши на указательном пальце. Андрей следил за ее пальцами, как будто каждое движение их что-то означало.
— Погони не было, — усмехнулась Марина.
Андрей почувствовал, что та неуловимо тонкая пить, которая протянулась между ним и Мариной, вдруг порвалась. Как будто кто-то третий прошел между ними.
Хуже всего то, что он во всем оправдывал Марину. И то, что она рассказала обо всем этой Софочке, и то, что они, наверно, при этом смеялись.
А он-то… дурак дураком… воображал. Как мало он значил в ее жизни! Так и надо, не будь пустым фантазером.
Они обошли круг и теперь приближались к тому месту, где Андрей оставил Савина. Что подумал о нем секретарь горкома?.. Только сейчас Андрей осознал всю безрассудность своего поступка. Сейчас секретарь горкома увидит, ради чего убежал коммунист Лобанов. Хорош, нечего сказать!
Андрей боялся взглянуть в ту сторону.
— Какой вы мрачный, — сказала Софочка. — Мне было бы страшно на месте Марины остаться с вами в лесу.
Андрей мучительно улыбнулся. Он тронул Марину за руку.
— Разрешите, я подожду вас у выхода. — Он несколько приободрился, услыхав свой ожесточенно-спокойный, решительный голос, и, набравшись духу, требовательно посмотрел Марине пря мо в глаза, в самую глубину ее зрачков. Ее взор выразил какое- то чувство — беспокойное, противящееся, он так и не понял.
Возле колонн Савина уже не было. Не было и тех, кто стоял с секретарем горкома. Андрей бродил в толпе взад и вперед, пока не прозвенел звонок. Красный от стыда, он прошел в зал, сел на свое место. Дмитрий Алексеевич и Борисов дружно накинулись на него: с ума он сошел, что ли, совсем голову потерял — такой важный вопрос, и вдруг нате, повернулся и побежал за какой-то юбкой.
— Мы сквозь землю чуть не провалились, — в сердцах шептал Борисов, стараясь, чтобы соседи не слышали. — О чем ты думал? Мальчишеская выходка. Ты понимаешь — это же секретарь горкома! Эх ты… Не мог обождать. Кто бы подумал… Бабник!
