Вечером Усольцев положил перед собою реле и последовательно, провод за проводом, дырочка за дырочкой, сравнил его со своим прибором. Покачав головой, он сгреб все детали реле и бросил их в корзину. В лаборатории никого не было. От шума и волнения минувшего дня у него ломило в висках. Он открыл окно, подставил голову, ловя струю влажного вечернего воздуха. Так он стоял долго, ни о чем не думая. Потом подошел к стенду, поднял руку, неуверенно тронул лакированную крышку переключателя. Нажал кнопку. В тишине пустой лаборатории переключатель застучал громко и весело. «Вот так, — отщелкивал он. — Вот так, вот так, вот так…»
Смятенная, несмелая улыбка расходилась по лицу Усольцева. Ему было стыдно, но он ничего не мог поделать с собою. Это была не печаль, не радость, он не знал, что это. Он никогда не испытывал такого чувства.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Первые же испытания макета локатора обнаружили опасность искажений. На экране дрожало, исчезая и вновь появляясь, несколько зеленых импульсов, мешая определить место повреждения. Невидимые электрические бури нарушали истинную картину.
Андрей давно был готов к тому, что с искажениями придется повозиться. Но теперь, когда они насмешливо плясали перед ним на экране, не поддаваясь никаким преградам, он оценил по достоинству всю сложность задачи. Схема уже не помещалась на одном столе, провода тянулись к соседнему верстаку, извиваясь среди бесчисленных конденсаторов, катушек и приборов.
Новиков и Усольцев заканчивали свои узлы и с тревогой посматривали на Лобанова, который, сняв пиджак, взлохмаченный, часами просиживал перед экраном.
— Я вас доконаю, гады! — Этот нечаянно вырвавшийся у Андрея возглас, обращенный к искажениям, стал ходячим в лаборатории. Его повторяли на разные лады: Саша — вздыхая, Кривицкий — с ироническим энтузиазмом, Пека Зайцев весело приговаривал эту фразу по любому поводу — вытаскивая из гнезда неподатливую лампу, раскалывая дверью грецкий орех.
Загадка искажений не выходила у Андрея из головы. Отвлекаясь на другие дела, он испытывал какое-то тягостное ощущение, как будто отлучился оттуда, где его ждут. Полгода назад он переходил бы от горячности к отчаянию, проклинал тех, кто расхищает время, его терзали бы сомнения: может быть, надо идти другим путем? За минувшие полгода у него выработалось огромное, неуязвимое терпение. Он привык чувствовать себя руководителем, привык подавать пример. Ничего приятного в этой обязанности не содержалось. Ему было бы легче, если бы он мог похныкать, как Новиков, напроситься на чьи-нибудь утешения и послать к черту того, кто отрывает его в разгар работы.
Свойственная его натуре восторженность находила выход в мыслях о Марине. Он знал: стоило протянуть руку к телефону, и он услышит ее голос.
Это придавало ему уверенность, на душе сразу становилось спокойнее. Раза два он даже набрал ее номер. Она ответила сразу, — наверно, телефон стоял у нее на столе. Несколько раз она повторила: «Я слушаю». Потом сказала: «Вы из автомата? Нажмите кнопку». Когда послышались короткие гудки, Андрей улыбнулся и осторожно положил трубку на рычаг. Однажды он ответил ей. Почему-то он старался изо всех сил, чтобы голос его прозвучал спокойно, даже небрежно: вот, мол, вспомнил и позвонил, пойдемте погулять… Неожиданно для него Марина сухо отказалась. Она занята. И завтра, и в ближайшую неделю. Может быть, она всегда занята? Нет, почему же, пожалуйста, звоните…
После этого он придумывал десятки предлогов, под которыми мог бы случайно встретиться с ней. Но всякий раз, когда дело доходило до того, чтобы действовать, он назначал себе новый срок.
История с Ритой болезненно отозвалась на его самолюбии. Он тщательно перебирал в памяти немногие фразы Марины, вспоминая выражение ее лица, пробуя из этого скудного материала слепить ее образ. Судя по всему, она переживала горе, и это было связано с тем молодым человеком, Вадимом, у которого Андрей впервые ее встретил. За это она разлюбила его? И разлюбила ли? На совещании во дворце она была совсем другая. Следовательно, она справилась со своим чувством.
По вечерам Андрей стал заходить к Фалееву, вытаскивая его гулять, причем в центре их маршрута обязательно оказывался переулок, где жила Марина. Оттуда они выходили на людную набережную. Вдоль гранитного парапета тесно, борт о борт, стояли военные корабли, рыболовецкие траулеры, катера, речные пассажирские электроходы. Матросы играли в волейбол. На кораблях запускали мощные радиолы. Кругом стайками гуляли девушки. Мальчишки блаженно взирали на моряков, споря о калибрах пушек, радиолокаторах и золотых нашивках.
На набережной Андрей становился разговорчивым. Он развивал Фалееву свои идеи о тактике морской войны, и поскольку оба они в этом вопросе были профанами, их удовлетворяли только коренные, грандиозные реформы. Когда они возвращались через переулок Марины, Андрей умолкал, и все становилось ему неинтересным.
Наконец, они встретили ее на набережной. Она шла медленно, отдыхая, держа в руке рулон чертежей, — по-видимому, возвращалась с работы. Андрей, оставив Фалеева, подошел, поздоровался. Марина вспыхнула, глаза ее блеснули радостью и, как показалось Андрею, уличающим смешком. Они разговаривали всего несколько минут. Марина посмотрела на Андрея, потом на ожидающего поодаль Фалеева, как бы спрашивая: «Вас ждут? Вам обязательно идти с ним?» Разумеется, Андрей мог распроститься с Фалеевым и проводить ее до дома, но он сказал, что его действительно ждут.
Марина, придерживая локтем чертеж, протянула ему руку. Андрей спокойно попрощался и отошел, чувствуя, что Марина смотрит ему вслед. Зачем он наказывал себя? Самолюбие его было удовлетворено, но сердце страдало. У них не было ничего общего, ни общих знакомых, ни общих деловых интересов, ничего, кроме тончайшей ниточки, протянувшейся меж ними в первый вечер. И эту ниточку он сам рвет…
Андрей оправдывал себя тем, что они встретятся, когда он доконает эти проклятые искажения. «Тебе хочется ее видеть, вот и чудесно, — убеждал он себя, — заслужи это право». Он мечтал явиться перед ней победителем. Он расскажет ей все.
Эта предстоящая награда придавала ему новые силы. Так Марина незаметно вошла в его работу, помогая ему в трудные дни.
Только поскорее бы разделаться с этими искажениями. Значительную часть их удалось устранить, несколько остроумных приемов предложил Новиков, кое-что добавил Саша; схема получилась настолько сложной, что Андрея это совершенно не устраивало.
— Будем собирать факты, чтобы появились идеи, — предлагал Усольцев, но от этой осторожности попахивало Тонковым. После случая с переключателем Усольцев осмелел, но ему еще не хватало дерзости, а здесь нужна была именно дерзость, какое-то не обычное, отважное решение.
— Будем проверять идеи, появятся факты, — предлагал Нови ков. И это заманчивое предложение тоже не устраивало Андрея своим легкомыслием. Откуда брать идеи? Высасывать их из пальца?
Как-то ночью Андрею приснилось, что он нашел простой способ уничтожить искажения. Он проснулся, сел на постели, пытаясь понять, в чем заключается этот способ, но с ужасом убедился, что ничего не помнит. Он уткнулся в подушку, пробуя скорее заснуть, снова увидеть тот же сон, — ничего. Ничего, только ощущение необыкновенного и утраченного счастья!
Наутро сияющий Усольцев внес предложение добавить к схеме еще один фильтр. Саша быстро напаял по его указаниям все, что нужно. Макет запустили.
Искажения действительно стали меньше. Маленькие бесцветные глазки Усольцева потемнели от удовольствия. Андрей молча сидел верхом на стуле, положив подбородок на его спинку. Никто не мог добиться от него ни слова. Зеленые всплески на экране отражались в его неподвижных, немигающих глазах. Затем он встал, выключил рубильник, надел пиджак. Несколько минут, не обращая внимания на болтовню Новикова, он ходил по комнате, поглядывая на схему, потом попросил у Саши папиросу, закурил и приказал разобрать всю установку.
Саша изумленно поднял брови.
— Все это слишком сложно, чтобы быть правильным, — хладнокровно сказал Андрей. — Ну чего ты уставился? Воронье гнездо получается, а не схема.
Назвать вороньим гнездом двухнедельный труд, когда они уже кое-чего добились, когда искажения пошли на убыль! Саша демонстративно отошел к Новикову и Усольцеву. Он все еще надеялся, что Лобанов одумается.
Отказываясь от достигнутого, Андрей ничего не мог предложить взамен. Он знал одно — путь, избранный ими, неверен. Достаточно посмотреть на схему: она была сложной, уродливой и, значит, чем-то порочной. В технике красота и изящество — верный признак зрелости. Он пытался передать свое ощущение словами, но Новиков, Усольцев и Саша ничего не хотели слышать. Они устали искать.
— К черту! — воскликнул Новиков. — Я лучше сделаюсь простым техником, пойду к главному инженеру и скажу ему прямо…
