– Привет! – сказал он Марине. – Ты сегодня выступаешь?
Марина кивнула.
– Вы знакомы? – удивилась Рокси.
Димка снисходительно улыбнулся:
– Да, когда-то мы с Мариной снимали вместе квартиру. А Егор жил этажом выше. Помнишь, я тебе рассказывал?
Они с Рокси обменялись понимающими взглядами, словно вступив в молчаливый заговор. Марина покраснела, а Аксинья без лишних церемоний взяла ее карточку и прочитала:
– «Мишель. Артистка». Вроде бы у нас такое что-то есть, да, Егор? Мы объявляем или Калерия с Серегой?
– Мы, – бросив взгляд в сценарий, ответил Егор.
Аксинья прищурилась, оглядывая Марину с ног до головы.
– Слушай, а я тебя помню, – вдруг сказала она. – Ты в кабак на халяву хотела пролезть. А я тебя не пустила, верно?
Димка ехидно расхохотался.
– Вы меня с кем-то путаете, – осторожно отодвинувшись в сторону, сказала Марина.
Димка снова захохотал.
– Ничего я не путаю, – возмутилась Аксинья. – У меня ж глаз-алмаз! Помню-помню, ты у входа околачивалась, а потом прошмыгнула следом за нами. Надо же, и платьице у тебя вроде бы то же самое. Ты точно певица? Или так, пожрать пришла?
Платье, конечно, было другое, но Марина с ужасом припомнила: действительно, очень похожее, почти такое же!
Колени снова затряслись, и она подумала, что сейчас всесильная Гайчук кликнет охрану, и ее, певицу Мишель, попросту выкинут на улицу.
И как тогда объяснять все Ашоту?!
– Отстань от нее, – скомандовал Егор.
– А что такого?
– Ничего. Марин, у тебя через две песни выход, иди, готовься.
– Господи, какой ты скучный, Егор, – вздохнула Аксинья. – Дерябни коньячку, что ли? Может, полегчает. Прям такой кисляк на морде, смотреть тошно.
– Ну так не смотри, – грубо оборвал Егор. – Вон на Димаса смотри, он уже загашенный, как тебе надо, весел и румян.
– А я тут при чем? – удивился Димка. – Ну, весел, так что мне, плакать? А вообще Ксюха права. Нечего кому попало в нашу компанию примазываться.
Димка, глаза которого и впрямь подозрительно блестели, сопроводил свои слова таким убийственным взглядом, что Марина немедленно вспыхнула от злости и даже рот открыла, чтобы сказать что-нибудь гадкое, но ее опередил Егор:
– Тошнит меня иногда от ваших речей, аристократия хренова. Ладно она, – он мотнул подбородком в сторону Аксиньи, – в норковых пеленках родилась. Но ты-то! Сам ведь через все прошел, в одной квартире жили, в голоде и холоде, вместе по кастингам бегали, а сейчас нос перед ней задираешь.
– Смотрите-ка, тошнит его, – завелся Димка. – Впрягается за шалаву эту! А ты не помнишь случайно, как она в теплой постельке с хачиками кувыркалась, а я на бетонном полу сидел, ждал, пока они нарезвятся?
– Я много чего помню, – многозначительно сказал Егор холодным, как ледяное крошево, голосом. – И про тебя тоже.
– Дима, перестань, – быстро сказала Рокси.
Аксинья примирительно взяла Егора за локоть, но он сбросил ее руку.
Димка же после последней фразы Егора как-то скис и, бурча что-то нечленораздельное, отошел в сторону.
Марина, почувствовав себя лишней, поспешно направилась подальше, тем более что от противоположного конца сцены ей уже махала взмокшая тетка-администратор.
Настроение перед выходом было испорчено.
Марина понуро стояла за кулисами, ожидая, когда Егор и Аксинья, по которым даже не было видно, что они только что разругались, объявят ее «с веселым задором».
И даже когда заиграли первые аккорды, настроение не вернулось.
Да и как бы оно вернулось, если выступать пришлось под фонограмму?!
А под «фанеру» контакта со зрителями не получается, хоть ты тресни, потому что это халтура, и все это знают.
Контакт с публикой произошел только в конце песни, когда Марина, перепугавшаяся вначале такого количества людей, опустила глаза с небес на землю, в многотысячную толпу, такую благожелательную, такую праздничную, такую… свою.
И как только она осознала, что ее принимают здесь, что она для этих людей – своя, любимая, известная, то почувствовала, как теплая волна с сокрушительной силой ударила ей в лицо!..
Наверное, только ради этих минут артист стоит на сцене.
Куда там энергетическим вампирам, сосущим ваше здоровье…
Встань на ее место любой из них, утонул бы, захлебнулся в эмоциях, прямо как она, расплавленная, как мороженое на солнце!
– Спасибо! – крикнула Марина в микрофон. – Я люблю вас!
И толпа ответила.
Ее уже торопили, махали из-за кулис, а ей все не хотелось уходить.
Стоять бы вот так до скончания веков, ловя теплую волну, как опытный серфингист!..
Соведущие Егора и Аксиньи уже недоуменно смотрели на нее.
Марина неохотно ушла за кулисы, спустилась по лесенке и, довольная и счастливая, пошла к парковке, хотя уезжать не хотелось.
Можно было бы побродить среди артистов, которые наверняка слышали ее песню и, может быть, даже сказали бы ей что-нибудь хорошее…
Подавив в себе неуместные желания, Марина пошла прочь, разыскивая машину Крапивина.
Петин «Вольво» стоял в самом дальнем, непрестижном ряду, рядом с какими-то невнятными «Газелями» и машиной «Скорой помощи», на которой надпись красными буквами Ambulance почему-то была наклеена наоборот, в зеркальном варианте.
Марина даже подумала, что это опечатка.
Ей показалось, что она видит Петю неподалеку, она приготовилась улыбнуться и помахать рукой.
Потом она подумала, что Крапивин наверняка не видел ее выступления, и нахмурилась.
Вечно у него не все как у людей…
Насупив брови, она пошла вперед, когда дверца «Скорой помощи» отъехала в сторону, и оттуда задом вылез человек в синем врачебном костюме и шапочке и даже слегка задел ее костлявой задницей.
– Извините, – раздраженно сказала Марина. – Можно пройти?
Человек обернулся.
Марина вдохнула, забыв выдохнуть от ужаса.
Ноги сразу стали ватными…
Раскосые глаза цвета бутылочного стекла расширились.
Тонкие губы вдруг задергались. Не говоря ни слова, мужчина схватил Марину за руки и потащил внутрь машины.
– Нет! Нет! – закричала она, обретя голос, оборачиваясь к людям. – Помогите!
В их сторону повернулось несколько голов.
Кто-то крикнул: «Эй», кто-то выругался матом, но слабый голос Марины заглушал вой толпы, приветствовавшей Теодора Алмазова, а из колонок слышался мотив его лучшего хита.
Она вырвала одну руку и вцепилась в дверцу.
Мужчина схватил ее за волосы и сильно дернул на себя.
Марина взвыла от боли, а из глаз брызнули слезы.
– Помогите! – кричала она. – Помоги…
Он ударил ее головой о пол.
Перед глазами поплыло, замелькали огненные полосы, а в животе стало сладко и тошно. В расплывающейся реальности, пахнущей бензином, лекарствами и почему-то озоном, Марина увидела, как ее мучитель пытается захлопнуть дверь, но та вдруг резко отъезжает в сторону.
