и ты кувыркаешься по старым деревянным ступеням! Разумеется, множество синяков и несколько ссадин, но ты еще сломал ногу, словно рукоять метлы – хрусть! И поскольку отец был зол на мать, на
шлюху – прости, это его слово, не мое, – он заставил тебя заплатить за ее прегрешения. Опять же,
его слова! Я не верю в грех, Оливер, совсем не верю. Грех – выдуманное понятие. Некое… некая вина перед богом или богами? Что-то такое, что ставит под угрозу наши отношения с этим долбаным ублюдком
небесным отцом, изложившим правила, по которым мы должны жить?
– Я… я не хочу об этом!
– И я не хочу, Оливер, но… Вот мы с тобой. Ты и я. Под землей, в темноте, беседуем, как два закадычных друга. Два закадычных друга, у которых отцы плохие. – Элай положил обе руки Оливеру на колени, с силой прижимая его к земле. – Совершенно верно. У меня также был просто ужасный отец. Регулярно выбивал мне сопли. Ты знаешь, в чем было дело? Я постепенно до этого дошел. Вначале, когда ты еще совсем маленький, тебе нравится все то, что нравится отцу: футбол, рыбалка или ковыряние в машине. Но затем, когда становишься постарше, ты уже сам превращаешься в личность, понимаешь? Ты увлекаешься тем, что нравится тебе. Я любил книги и компьютеры. И историю. А этот троглодит не любил книг, терпеть их не мог; о господи, как он однажды отлупил меня книгой «Наша вселенная» издательства «Тайм лайф» – по-моему, в моей жизни не было более жестоких побоев, и дело не в том, что в другие разы было не так больно – нет, совсем нет, – но отец сделал больно не только мне, но и книге, просто вырвал ее из переплета! Страницы были разбросаны повсюду. Отец ее сжег. Можешь в это поверить? Сжег книгу! И сделал он это потому, что я вырос не таким, как он, и когда он смотрел на то, кем я стал, приходил в бешенство. Вместо того чтобы видеть во мне предмет гордости, отец проникался жаждой отомстить. Как будто я… вырвался из его власти. Я выучился тому, чему он не выучился за всю жизнь, вырвался из его рамок, и как же люто отец меня за это возненавидел! Как чудовище я стал лучше, чем он, и я, ох-хох, сделал то, что должен был сделать, мальчик мой, о да, сделал, что должен был!
Оливер не хотел спрашивать и в то же время хотел. Любопытство глодало его мозговой ствол подобно голодному зверю.
– Ч… что вы сделали?
– Ушел из дома, Оливер. Зажил своей жизнью.
– А…
Презрительно фыркнув, Элай расхохотался.
– Шутка. Я убил долбаного ублюдка, Оливер. Вонзил ему в живот кухонный нож, пока он спал, а когда он дернулся, чтобы сесть, я поводил лезвием из стороны в сторону, вскрыв его, словно мешок с рыбой. Кишки вывалились наружу, и он заметался по комнате, путаясь в своем в буквальном смысле заполненном дерьмом нутре, а потом поскользнулся и упал на комод в углу. Угол старого комода воткнулся ему в лоб, и он даже не упал на пол, нет! Тело так и осталось стоять наискосок, опираясь о комод; он обосрался и умер. Люди обсираются перед смертью, Оливер. Потому что наконец обретают успокоение. И могут расслабиться впервые в своей проклятой жизни.
Элай снова расхохотался. Громко, трясясь всем телом.
– Пожалуйста, оставьте меня! – проскулил Оливер.
– Тебе тоже нужно было прикончить старика, – сказал Элай, сияя зубами, сверкая глазами. – У тебя еще будет шанс, если мы когда-нибудь выберемся отсюда. Но это еще нужно выяснить, правильно?
Он задул пламя, погружая их обоих в темноту.
– Нет! – крикнул Оливер. Но было уже слишком поздно.
Элай скрылся, и Оливер опять услышал суетящийся бег краба, стучащего конечностями по твердой земле – такатакатак.
* * *
Вернувшись через какое-то время, Элай выложил новый хлам, найденный в шахте. По большей части просто ошметки металла – заклепки, куски жести – и полусгнившие расщепленные доски. Затем загасил лампу и снова скрылся. Из последнего похода он принес кое-что новое: кирку на короткой рукоятке. Такую, какую можно держать одной рукой, откалывая породу.
* * *
«Мне так хочется есть!»
Оливеру казалось, будто его тело пожирает само себя. Будто внутри та мерзкая тварь из фильма «Месть джедая»[88] – влажная пасть и длинные щупальца, – она поселилась в нем, медленно поедая изнутри.
Элай был где-то поблизости. Оливер чувствовал его присутствие в темноте. Элай беспорядочно метался по тоннелям. А Олли больше не мог двигаться. Слишком обессилел. Ему хотелось умереть.
– Я совершил ошибку, Оливер, – вдруг послышался шепот Элая, в котором прозвучали сдерживаемые слезы. – Мы в ловушке. И все из-за моего любопытства, моего стремления узнать больше. Ошибка, просчет. Эксперимент. Несчастный случай. Но на самом деле несчастные случаи никогда не случайны, правда же? Нет, нет-нет, нет, никогда.
– Мы можем идти, – сказал Оливер, хрипло, с трудом выталкивая слова из жесткого, пересохшего горла. Они прозвучали скорее как ветер, чем как членораздельные звуки.
Но Элай продолжал:
– Мне… мне кажется… кажется, будто я уже бывал здесь, будто мы уже бывали здесь раньше, ты и я, в этом самом месте, в этой кромешной тьме. Полный поворот. Знаешь, Оливер, есть циклическое представление о мире: обращение одних и тех же эпох, одна следом за другой, одна за другой. На человеческом уровне есть… ну, перевоплощения: человек живет, умирает, возвращается обратно. Но на космическом уровне все то же самое: эпоха проходит, колесо поворачивается, и все начинает ломаться. Долбаная машинерия начинает разваливаться на хрен, Оливер, просто трясется, рассыпаясь, и только после этого может начаться новая эпоха. Вот как обстоит дело. Вот как двигаться дальше. Но двигаться дальше нельзя до тех пор, пока не завершится цикл. Если действительно хочешь что-то исправить, Оливер, сперва нужно это сломать. Нельзя починить вздыбившийся пол. Его нужно разобрать. Напрочь. Дом одряхлел, сдался термитам и плесени – нужно пригнать кран с шаровым тараном и – бах, бабах, разнести дом к черту до самого основания, а затем построить на его месте новый, лучше.
– Вот почему вы убили своего отца? – едва слышно спросил Оливер.
Похоже, тут Элай задумался. Наконец, словно признав правду в словах Оливера, он сказал чуть ли не радостно:
– Пожалуй, да, Оливер. Пожалуй.
– Я хочу выбраться отсюда. Если все это произошло раньше, быть может, мы сейчас сможем сделать все как нужно и выбраться. Вы же говорили, что знаете дорогу.
– Я действительно знаю дорогу, – усмехнулся Элай. –
