тебе не принесут. Я занимаюсь с четырнадцати лет. И считаю, что ничего лучшего для выражения чувств не придумали. Я даже пыталась доказать себе и родителям, что могу жить без танца. Окончила педуниверситет, между прочим, диплом без троек. Но уже на третьем курсе поняла, что не могу! Училась и подрабатывала: на свадьбах танцевала, на вечерах. Танго, вальс, пасодобль, самба, румба… Всю Сибирь исколесила. А по окончании университета поступила в Барнауле в институт культуры, чтобы навсегда связать свою судьбу с танцами. Там увлеклась Востоком. Так вот и иду по жизни, танцуя.
— Ты классно двигаешься. Каждая клеточка, кажется, живет отдельно! — восторженно проговорила Ромала.
— И ты так сможешь! Конечно, это — труд. Я репетирую ежедневно по несколько часов. Причем в репетиции не только Восток входит, а еще классический балет, и многое, многое другое. Но это того стоит. Уверена, ты не пожалеешь!
Цыганочка улыбнулась. Сердце и душа у Самиры были настолько светлыми, что, просто сидя рядом, можно было греться этим светом. После разговора с ней мир уже не казался таким серым и унылым. Ромала даже повеселела и еще больше убедила себя, что стоит попробовать встречаться с Измаилом.
Вечером Яна уехала в Новосибирск. Ромала с Измаилом проводили ее. Прощаясь с ними, Яна-Самира дала Ромале адрес студии в городе, где преподавали восточные танцы. Девушки обменялись номерами телефонов, и Яна, обняв еще раз на прощание друзей, села в поезд.
Глава 46.
Только в десятом часу парочка вернулась домой к Ромале.
— Завтра Люся с Пашей возвращаются, — проговорила девушка.
— Значит, сегодня мы проведем еще один вечер без свидетелей. Это стоит отметить, — сказал Измаил. Он откупорил бутылку вина. Ромала достала бокалы.
Пили вино, разговаривали, потом Измаил предложил потанцевать. Хозяйка включила музыкальный центр, а парень погасил свет. Они танцевали, обнявшись, и эта близость пьянила больше, чем вино.
Они целовались и целовались. Парень всё сильней сжимал тонкое тело в своих руках, которые наглели с каждой секундой, с каждым глотком воздуха, обжигающим легкие. Сердце отбивало чечетку, и сил его унять не было. Ромала прижималась к нему, и тут его пальцы коснулись обнаженной кожи талии. Сердце перешло на галоп. Он оторвался на какой-то миг от влажных губ, но она не дала ему этой передышки, притянув к себе обратно. Парочка плюхнулась на диван. Пальцы всё выше и выше пробирались вверх, гладя шелковый атлас спины, пока не уперлись в застежку бюстгальтера. Глубокий вдох, и Измаил вновь оторвался от любимой.
— Ромал, — прохрипел он, — я ведь не железный.
Девушка, едва дыша, прошептала ему прямо в ухо, отчего по спине парня прошли крупные мурашки:
— Надеюсь на это...
Парень уставился на нее.
— Ты… ты…
Она едва дышала, грудь поднималась и опускалась, притягивая взор. И он будто нырнул в омут бешеной страсти. Захлебнулся в жаркой волне и потащил Ромалу на дно. Руки сорвали с нее тонкую водолазку, ткань трещала, но к этому треску никто не прислушивался. Не сумев расстегнуть молнию на своем свитере, парень так дернул его с себя, что молния оторвалась. На диване было тесно, и влюбленные сползли на пол. Ромала стащила с парня майку. Рука легла на поросшую кудрявыми черными волосками грудь. Что-то кольнуло тонкой иглой в мозг. Девушка открыла глаза. Измаил, тяжело дыша, что-то бессвязно лепетал, нависая над ней. На самой девушке практически не было одежды, лишь нижнее белье, у него уже расстегнуты брюки. И тут она встретила его взгляд.
— Мы поженимся, — вдруг прошептал он, — я так люблю тебя, ты даже не представляешь! Ты будешь счастливой, клянусь!
И она испугалась. Вдруг всё, что они делали сейчас, стало таким явным и острым. Он всё больше целовал ее, а она стала отталкивать парня. Он не сразу понял, что происходит. А потом поймал ее испуганный взгляд.
— Ромала, ты чего? — прошептал Измаил.
Девушка же таращилась на его оголенный торс и не поднимала взгляд. По стене проскользнул свет от фар проехавшего по улице автомобиля, и какая-то тень будто мелькнула у окна. Мамедов проследил за взглядом любимой.
— Ромала, мы поженимся! Я завтра же сватов зашлю! Я сделаю тебя счастливой! Только не отталкивай меня от себя.
Девушка, не глядя на него, стянула с дивана плед и замоталась в него. Измаил тяжело поднялся и посмотрел на нее.
— Что же ты делаешь со мной?
— Я не могу, прости!
— Не можешь… — эхом повторил он обреченно.
— Я думала, что смогу, а на самом деле… не могу.
Он оглянулся на сгорбившуюся под пледом фигурку.
— Ромала, выходи за меня замуж.
И тут она заплакала. Тихо, как обиженная собачка.
— Я люблю тебя, Ромал.
— Измаил, прости меня, но я… не могу… я не люблю тебя.
— Не любишь… а зачем тогда всё это? Играешь со мной, что ли?
— Я не могу…
— Ты не можешь, а я? Я не в счет? Мои чувства? — спрашивал он, со злостью натягивая майку сразу вместе со свитером, а душу рвала чудовищная боль. Такая боль, что дышать было трудно.
Она молчала, лишь плакала едва слышно.
— Всю душу ты у меня вынула. Вынула и растоптала. Не нравлюсь — незачем было приваживать. Только боюсь, что тебе никто по нраву не будет. Понимаю, что тебе твоя прошлая любовь не дает покоя, но я ведь живой! Живой, понимаешь? А ты…
— Что ты от меня хочешь?
— Ромала, ты выйдешь за меня замуж? — спросил он с нажимом.
Она уткнулась в колени и промолчала, спрятав лицо. Резкий стук входной двери заставил ее вздрогнуть. От темного провала дверного проема повеяло одиночеством. Пустота полумрака квартиры… Такой большой квартиры… И она всегда будет одна. Всегда…
— Ах, Саша, Саша, — прошептала она и заплакала еще горше.
Утром прилетели Люся с Пашей. Ромала так и проснулась на полу, закутавшись в плед. Конечно, она обрадовалась приезду подруги, ту переполняли эмоции, ей так хотелось поделиться новостями, но Ромала слушала рассеянно. Чувство стыда и неловкости терзали душу. Измаил не приехал, как ни зазывала его сестра, и даже
