которую исполняли на фортепьяно. С присущей фейри бесшумностью он подошел к ведущему в гостиную дверному проему и, пытаясь успокоить дыхание, прижался к раме. Брайар молча встал у него за спиной. 
Скарлетт сидела за инструментом и играла с той же страстью и самозабвением, что и несколько месяцев назад в этой самой комнате. Тогда она была Призраком. Пустой оболочкой, затерянной в собственном темном аду. В то время ее музыка воплощала печаль и грусть, и сегодня ничего не изменилось.
 На первый взгляд.
 Ее глаза были закрыты, серебристые волосы струились вдоль тела, а пальцы с робкой надеждой порхали по клавишам из черного дерева и слоновой кости. Каждая нота рождалась из самого ее существа.
 Когда очередная песня подошла к концу, Сорин кивнул Брайару и оттолкнулся от дверного проема.
 – Поторопись, Сорин, – прошептал тот. – У нас здесь нет магии, и мы не знаем, как и когда заклинание Чародейки вернет нас обратно.
 Сорин кивнул и шагнул к Скарлетт, а Брайар затворил за ним дверь, оставив маленькую щелочку. Сорин нарочно громко топал, чтобы Скарлетт услышала его приближение, поскольку не был уверен, знает ли она, что он рядом. Он ожидал, что она немедленно прекратит играть, но она, хоть и открыла глаза, едва на него взглянула. Только грустно улыбнулась и продолжила играть, не пропустив ни единой ноты. Более того, подвинулась на скамейке, освободив ему место.
 Сорин осторожно пристроился рядом, и Скарлетт закрыла глаза. Веки у нее были опухшие, лицо от слез пошло красными пятнами. Она глубоко вдохнула и начала новую песню, такую трогательную, что у Сорина перехватило дыхание. Мелодия казалась одновременно и древней, и юной. Замысловатые ноты надлежало исполнять с большой точностью, без единой ошибки. Эта вещь сосредоточила в себе все возможные эмоции – радость и горе, печаль и надежду, страх и мужество, темноту и свет. Некоторое время Сорин наблюдал, как порхают над клавишами изящные нежные пальцы, потом поднял голову. Плечи Скарлетт сотрясались от беззвучных рыданий, но каким-то образом ей удавалось не пропускать ни единой ноты. Тут Сорин понял, какую песню она играет.
 Приближаясь к финалу, мелодия достигла крещендо, как момент торжества ее композитора. Последние ноты растворились в тишине комнаты. Дыхание Скарлетт участилось. Посмотрев вниз, Сорин увидел, что ее руки дрожат.
 Спустя почти минуту она прошептала, с трудом переводя дыхание:
 – Это была та самая пьеса, которая… – Ее голос сорвался.
 – Я знаю, что это была за мелодия, Скарлетт, – мягко ответил он, подавляя желание прикоснуться к ней.
 – Ты помнишь? – удивленно спросила она.
 – Произведение, благодаря которому ты захотела научиться играть. Впервые ты услышала его, когда мама отвела тебя в Театральный квартал. – От его слов сковывающее ее напряжение несколько ослабело.
 – Ты пришел за мной, – прошептала она, не сводя глаз с клавиш. – Я… я сама не знаю, как сюда попала. И не представляла, как вернуться к тебе, но… надеялась, что ты меня найдешь. Придешь за мной то есть.
 – Я всегда буду приходить за тобой, – нежно заверил он.
 – Я пообещала себе… – Сглотнув, Скарлетт провела пальцами по гладкой поверхности клавиш, не играя, но наслаждаясь прикосновением к ним. – Я пообещала себе, что, если ты придешь за мной, я сыграю эту пьесу. Пусть ты способен уничтожить меня, я все равно подарю тебе частичку своей души. Я сказала себе, что… – Ее голос надломился. Она судорожно сглотнула, прежде чем продолжить: – Я сказала себе, что если ты ее не узнаешь, я больше ни с кем не буду делиться ей. Пусть я покажусь глупой или наивной, но даже после всего, что ты мне наговорил, я по-прежнему хочу быть с тобой. Я выбираю тебя.
 Сорин почувствовал, как по его лицу текут слезы.
 – Это большая честь для меня, милая. Я смиренно принимаю то, что ты предлагаешь, хоть и не заслуживаю этого.
 Скарлетт наконец посмотрела на него. Сегодня ее глаза были бледно-голубыми.
 – Ты заслуживаешь счастья, Сорин. А также любви, радости и надежды. Ты заслуживаешь этого в той же мере, что и я.
 Он потянулся рукой к ее щеке – медленно, чтобы дать ей время отстраниться, если она не готова к прикосновениям, – и погладил нежную кожу.
 – Мне очень, очень жаль, Скарлетт. Ты равна мне во всех отношениях. Ты – мое зеркало. – Он почувствовал, как она прижалась лицом к его ладони. – Ты не наказание и не обуза. Ты – самая яркая звезда на моем темном небосклоне. Ты – моя главная потребность.
 Не сводя с него взгляда, Скарлетт ответила:
 – Ты знаешь каждую частичку моей души, Сорин. Ты видел все ее темные закоулки и трещины, но ни разу не отпрянул, ни разу не отвернулся. Ты сидел рядом со мной в адских ямах и уверял в существовании света, хотя я была не способна его увидеть. Ты вытащил меня из реки во всех смыслах слова. Самое меньшее, что я могу сделать, – показать тебе, что я не сплошная тьма.
 – Я всегда знал, что в тебе больше света, чем ты думаешь, Скарлетт, – мягко заверил Сорин.
 – Да. Даже когда сама я об этом не подозревала, – согласилась она. – Но ты не получишь меня полностью, если я не получу всего тебя. Ты не можешь отгораживаться от меня, не должен приказывать мне уйти. Не должно быть отдельно тебя и отдельно меня. Мы обязаны быть вместе, ты и я.
 – Я твой, а ты моя, – прошептал он, не сводя с нее глаз.
 При этих словах Скарлетт наклонилась вперед и запечатлела на его щеке легкий поцелуй. От прикосновения ее мягких губ к коже по его венам разлилось тепло, несмотря на отсутствие у него магии. Отстранившись, девушка замерла в нескольких дюймах от его лица, их дыхание смешалось. Сорин захотел ее поцеловать, будучи не в силах ничего с собой поделать. Последняя капля его самоконтроля испарилась, когда она призналась чуть слышно:
 – Я имела в виду то, что сказала прошлым летом на пляже, Сорин. Надеюсь, когда-нибудь ты найдешь свое близнецовое пламя, а до тех пор я сама заявляю на тебя права.
 – Что? – ахнул он, отстраняясь от нее.
 Она мягко улыбнулась и, повернувшись к фортепиано, заиграла другую пьесу.
 – Та, кто отнимет тебя у меня, должна будет доказать, что достойна тебя, Сорин Адитья. А пока я сама заявляю на тебя права. Как на свое зеркало. Как на родственную душу. Если ты примешь меня как свою.
 Ее зеркало. Ее родственная душа. Слова отдавались в его сердце, пробирая до костей. Затаив дыхание, в ожидании ответа Скарлетт заиграла медленную балладу.
 – Скарлетт, – сглотнув, позвал Сорин. От тона, каким было