из конюшен”. Миссис Ласки милостиво согласилась, даже не подозревая, что антенна понадобилась для каких-то иных целей, а не для “обыкновенного радиоприемника”. Мини-передатчик Урсула с Леном спрятали в нише стены в саду, прикрыв его поросшим мхом камнем.
Клаус Фукс был самым важным источником секретной информации для Урсулы, но не единственным. В течение года Сонина сеть разрослась по меньшей мере до десятка шпионов и превратилась в настоящий кладезь разведданных – военных, политических и научных. Мелита Норвуд кропотливо копировала все важные документы в Британской ассоциации по исследованию цветных металлов, игравшей все более значительную роль в ядерных исследованиях; Юрген и Роберт Кучински без устали добывали информацию и слухи; по меньшей мере раз в месяц свои донесения подавал Ганс Кале. В 1942 году Урсула завербовала нового агента-британца – сотрудника технического отдела Королевских ВВС, “жаждавшего предоставить СССР конструктивную помощь для борьбы с Гитлером” и снабжавшего ее подробностями в области авиастроения, например о пусковом механизме, позволявшем “Ланкастерам” сбрасывать тысячефунтовые бомбы. Урсула дала ему кодовое имя Джеймс. “Он снабжал нас точными сведениями о весе и габаритах, грузоподъемности, особых характеристиках, умудрившись даже раздобыть для меня копии чертежей машин, которые еще не летали”. Бывший сварщик, сочувствующий коммунизму, Джеймс отказывался брать деньги за предоставленные сведения и не считал себя “шпионом”, хотя, несомненно, им был.
Все эти разведданные нужно было укомплектовать в донесения, зашифровать и отправить в Москву. К концу 1942 года Урсула выходила на связь по два-три раза в неделю. Маленький Миша недоумевал, почему мама так часто спит днем: работа по ночам ее изматывала.
В начале войны была учреждена Служба радиоперехвата для выявления “нелегальных включений” в Великобритании. Изначально она предназначалась для разоблачения нацистских агентов, отправлявших донесения в Германию, но к 1943 году “прослушка” перехватывала также “значительные объемы связи с Россией”. Перехваченный шифр Морзе отправлялся в Блетчли-парк на дешифровку. В отличие от немцев с их уязвимым шифром “Энигма”, советская разведка пользовалась системой “одноразовых кодов”, которые считались неуязвимыми. Но даже если британская разведка не могла расшифровать советские радиопослания, она была решительно настроена положить им конец: где бы ни был перехвачен сигнал нелегального передатчика, прочесывать подозрительную местность отправлялись фургоны, оборудованные сложнейшими устройствами, позволяющими определить местоположение источника сигнала.
“Мы учитывали вероятность того, что однажды мой передатчик обнаружат”, – писала Урсула. По приказу Москвы они с Леном обучили нового радиста, “Тома”, механика на автозаводе “Коули”, чтобы он мог сменить их в случае чрезвычайной ситуации. Том был коммунистом, считавшим, что, оказывая содействие СССР, союзнику Британии, он вносит свой непосредственный вклад в борьбу с фашизмом.
Эту позицию разделяли в военной Британии многие, особенно в неформальных кругах сочувствующих коммунистам. Лен проявил себя талантливым вербовщиком. “В моем прошлом бойца интербригад были свои преимущества, – писал он. – Оно открывало двери в прогрессивные и либеральные круги. Антифашистские настроения населения лишь усилились после запугивающих бомбардировок Геринга, а бившийся с врагом один на один Советский Союз вызывал огромное восхищение, и это облегчало нашу задачу. Основную роль в налаживании контакта всегда играло внимательное изучение характера”. Одним из новобранцев был “старый знакомый”, воевавший вместе с ним в Испании. Урсула в дальнейшем пыталась скрыть личность этого человека, уклончиво называя его “химиком”.
Им, вероятно, был эксцентричный ученый-марксист Дж. Б. С. Холдейн, профессор биометрии в Университетском колледже Лондона, который трижды ездил в Испанию помогать республиканцам во время гражданской войны и там подружился с Леном Бертоном. В 1941 году Холдейн работал на сверхсекретной базе подводных исследований в Госпорте. “Помимо сведений о высадке танкового десанта, благодаря ему в наши руки попал важный инструмент, использовавшийся в радиолокационных устройствах”, – писала Урсула. Получив его, она помчалась в Лондон с кусочком мела в кармане. Через два дня “Сергей” ждал ее на условленном месте к западу от Оксфорда, куда Урсула привезла в корзине своего старого велосипеда важную деталь экспериментальной военной техники. Она писала: “В то время радиолокаторы были еще в новинку, и Центр был в них очень заинтересован”.
Дома Урсулу ждал лучезарный Лен и дети, которые не могли уснуть от возбуждения. Они попросили ее закрыть глаза и привели к моррисоновскому бомбоубежищу в саду: там, украшенный флажками, стоял новенький велосипед. Старый, по словам Лена, был “опасен для жизни и здоровья”, зато новый поможет добираться “до самых разных мест нелегальных встреч”. Лен не умел открыто выражать свои чувства. Урсулу несказанно растрогал этот подарок – символ любви и в то же время инструмент шпионажа.
В начале весны 1943 года, в разгар войны, когда работа ее агентуры шла полным ходом, тридцатишестилетняя Урсула обрадовалась, узнав, что снова беременна. Лен долго не поддавался на ее уговоры завести ребенка: он напоминал, что его в любой момент могут призвать на службу и ему придется оставить ее одну с тремя детьми и растущей шпионской сетью. Но Урсула была непреклонна. “Я хотела от него ребенка [и], когда в конце 1942 года советская армия начала окружать немцев под Сталинградом, предвещая победу… я проявила настойчивость”. Отпраздновать победу русских появлением третьего ребенка – что могло быть лучше? Кроме того, “младенцы обеспечивали прекрасное прикрытие”. Чем больше у нее будет детей, тем меньше она будет вызывать подозрений. Как это было со всеми важнейшими решениями в ее жизни, профессиональные, политические и личные дела переплетались воедино.
Урсула не поставила Центр в известность, что ждет очередного ребенка. В жесткой бюрократической системе ГРУ, где главенствовали мужчины, отпуска по уходу за ребенком не предусматривалось, и даже будь у Урсулы такая возможность, она бы от нее отказалась. Чем больше становился малыш, тем больше она работала.
Под давлением Сталина Центр использовал свой главный актив на полную катушку. Согласно одному из донесений ГРУ, Фуксу удалось сделать пластилиновые копии с разных ключей от исследовательского центра в Бирмингеме, которые через Урсулу были переданы Владимиру Барковскому, руководителю научно-технической разведки в лондонской резидентуре. “С помощью дубликатов ключей, лично изготовленных Барковским, [Фукс] смог достать множество секретных документов, как из своего сейфа, так и из сейфов своих коллег”. Барковский сменил Аптекаря, став новым “Сергеем”, связным между Урсулой и “легальными” шпионами в советском посольстве: он докладывал в Москву, что Фукс (получивший теперь кодовое имя Рест, а позже Чарльз) “работает на нас с энтузиазмом, но… отказывается даже от малейших намеков на денежное вознаграждение”. Порой Урсула едва справлялась с потоком разведданных от Фукса. Однажды он принес на встречу “объемную книгу с копиями”, где было больше ста страниц. “Отправьте поскорее”, – попросил он, и ей снова пришлось нестись в Лондон, делать новую
