«Здесь стоило бы повесить перекладину с зажимами, тогда не пришлось бы разбрасывать всю эту гадость».
Швейные инструменты она собрала в дальнем конце стола и взглянула на комнату. Застарелая развалюха, как и раньше, зато с подобием порядка. Ей стало чуть легче, и она отправилась в следующую комнату, взяла тряпку и избавилась от мерзкой пыли там, где могла достать. Потом заметила связку книг и принялась их разбирать. Маленькая комната была завалена очередными ворохами одежды, что выглядело как вызов.
С удвоенным пылом она набросилась на хлам. Это была битва между порядком и хаосом. Разрухой и надеждой. В этом бою она обычно побеждала, зная, что не остановится до тех пор, пока не добьется своего. Вот и сейчас результат был лишь вопросом времени. Она давно должна была этим заняться. Слезящиеся от пыли глаза и постоянное желание чихнуть лишь распаляли ее. Это место кричало, чтобы о нем позаботились. Даже хорошо, что Гуго напился – небось устроился где-то в углу и не станет мешать.
Когда из-за очередного вороха одежды показалось отполированное дерево, на лице Виктории возник победный оскал. «Труд вознаграждается», – так говорил ее дед. Сняв с дерева еще несколько тряпок, она со вздохом поняла, что перед ней. С неожиданным трепетом она откинула крышку и пробежала взглядом по клавишам. Клавесин.
Пальцы невольно погладили старые пластинки, пожелтевшие от времени. Крышка с узорами напоминала о былой роскоши. Судя по вороху одежды, Гуго даже не знал, что инструмент тут стоит, или сознательно спрятал его. Как же давно Виктория не играла, не слушала мерное звучание струн.
«Интересно, он еще работает?» – она осторожно коснулась клавиш и, услышав громкую ноту, чуть радостно не захлопала в ладоши. Клавесин ждал ее, все это время стоял здесь и ждал. Больше нельзя было тянуть.
Пальцы запорхали, призывая давно забытые мелодии. Нежные и столь бесконечно прекрасные, что от них щемило сердце. Виктория играла все быстрее и быстрее, растворялась в музыке, бежала по воздуху вместе с нотами. Прямо как дома, когда ей было грустно или нужно было поразмышлять. Дом, да. Серые стены со слегка искрящейся гранитной крошкой. Большие залы. Виктория увидела перед собой два каменных помоста, на которых лежали детские фигуры с посеревшими лицами. Музыка исчезла, весь мир померк до размеров каменных столов.
Бледные руки потянулись к лицу и из груди вырвался вопль, который не могло издать живое существо. Он должен был разорвать грудную клетку, разрушить стены и все, что лежало за ними.
Виктория отскочила в сторону, дрожа всем телом и задыхаясь. Рядом что-то застучало, а она тряслась, не в силах справиться с собой. Вопль еще стоял в ушах. Она закрыла их, но все равно продолжала слышать крик. Лишь раздавшийся рядом знакомый голос вывел ее из оцепенения.
– Что здесь случилось? – Гуго выглядел напуганным и трезвым.
Она не могла ответить, казалось, откроет рот – и вновь раздастся этот вопль. С трудом повернувшись туда, где лежали трупы детей, она увидела лишь привычные груды хлама. Ничего, что напомнило бы о старых стенах.
Дрожь в теле затихала, кажется, все это было лишь кошмаром, хотя она видела их там, на столе, чувствовала ужас, отчаяние, превратившееся в крик.
– Мне надо отдохнуть.
Ее еще потряхивало, ноги дрожали, так что пришлось придерживаться за стену. Пыльное кресло показалось спасением. Виктория медленно дышала, приходя в себя.
Гуго держался поодаль, побледнев и все время дергая себя за кисточку длинного одеяния. Очередной халат напоминал южные мотивы герцогства Монфор.
Виктории хотелось сказать что-то успокаивающее, но слов не находилось. Она и сама замерла, будто ее поместили внутрь ледяной глыбы. Она никогда не умела играть на клавесине.
– Это все из-за паршивого амевана, да?
– Не называй его так! – она сама не ожидала, что так резко отреагирует. Руки еще дрожали. И та, что была обработана Имвой. Виктория больше не чувствовала боли, но точно знала, что шрам останется на коже на всю жизнь. Благодаря вспышке чувств она ощутила, как разливающееся тепло понемногу спасало от могильного холода. Дрожь отступала, но ей все равно хотелось согреться. – У тебя еще осталось вино?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Гуго кивнул и вернулся с бутылкой и парой бокалов. Поставил их на столик и, на секунду задумавшись, сел рядом. За это Виктория была ему благодарна. Налив себе вина почти до самых краев бокала, она жадно выпила, чуть не поперхнувшись. Нежный аромат растекался по горлу, возвращая ее к жизни. Портной молча налил вина себе и аккуратно отпил.
– Хорошее вино, – сказала она.
– Должны же оставаться у меня какие-то радости жизни.
Виктория еще немного молча посидела, успокаиваясь.
– Имва тут ни при чем.
– Но это он залез тебе в голову! Ты не видела выползающие корни из земли, цепляющие твой лоб, а я видел. Боги запретили обращаться к магии, и неспроста.
– До того, как он залез в мою голову, было хуже, – Виктория сделала еще один глоток, вспоминая, как могла очутиться в самом неподходящем месте. – Ты когда-нибудь просыпался в церкви с горой трупов и даже не знал, когда ты очнулся в прошлый раз? После помощи Имвы ко мне вернулась часть памяти и способность контролировать свое тело.
– Как знать, что он засунул тебе туда.
– Думаю, он пытался помочь. Он хороший, просто неуверенный. Я не знаю амеванов, но он точно не такой, какими их изображают. Сегодня ночью он сбежал и освободил еще одного. Мы не знали, думали, с Имвой что-то случилось. Антар вспомнил, что он завелся из-за цветка в магазине, а потом мы услышали крик петуха. Тот, второй, – она вздрогнула и сделала еще один глоток. – Он был иной. Как… как мятежный дух леса. Мститель. Он хотел напасть на нас, а Имва столкнул его. Мы оказались для него важнее того амевана из клетки, понимаешь?
Виктория не была уверена, что Гуго поймет. Его там не было, а людской страх перед амеванами был слишком силен. Она и сама боялась, но ее испуг всегда был смешан с любопытством. Кто они? Как живут? Как творят магию? Любопытство жило в каждой частичке ее тела и если покидало, то ненадолго.
Антар и Имва уверяли, что она и сама способна управляться с магией, но это не было правдой. В Виктории ничего не изменилось, она была все той же. Каждый раз магией управлял кто-то другой. Наверное, тот, с бледными руками. Виктория снова увидела перед собой мертвых детей и закрыла глаза.
– И где парнишка теперь?
– Сбежал. Он был в шоке. Убил сородича. Не намеренно, я думаю. Мы искали всю ночь, но так и не нашли его.
Гуго помолчал и тоже выпил вина, потом налил себе еще.
– Очень мило, что ты переживаешь за него. Я не издеваюсь. Все эти годы мы все были так злы друг на друга, на судьбу, что, кажется, разучились сопереживать. Один мой близкий человек говорил, что сопереживание – это то, что делает нас людьми.
– Звучит разумно.
– Да, наверное. Только иногда сопереживания становится слишком много. Сердце растет, пытается все охватить, обо всех подумать. Когда все время думаешь о других, сил на себя уже не остается, а потом пуф – и все.
Гуго изобразил нечто вроде взрыва рукой и откинулся на спинку кресла, глядя перед собой бледными глазами. Кажется, эта история многое значила для него.
– С этим человеком случилось что-то плохое?
– Случилась королева-мать. Она у всех забрала что-то или кого-то.
Гуго смотрел в одну точку, мешки под его глазами стали куда заметнее, чем раньше. Виктория хотела еще задать вопрос, но внизу скрипнула дверь и на лестнице застучали тяжелые шаги.
«Что ж, по крайней мере, он жив».
Когда Антар показался на пороге, она уже не была в этом так уверена, испустив вздох. Одежда была рассечена в нескольких местах, плащ превратился в обрывки лоскутов, а из прорезей ткани сочилась кровь. Съехавшая набок шляпа не могла прикрыть огромный синяк на щеке. Белое перо стало красным. А еще ей показалось, что из плеча у Антара торчит осколок стрелы.
Чуть пошатываясь, он сделал пару шагов вперед, откусил кусок яблока со стола и отбросил его в сторону.
