этаж и сел у окна в свободном купе.
Электричка тронулась. Жеку подташнивало. Пошли бы сейчас по вагону продавцы мороженого и всякой ерунды, хоть какое-то было бы развлечение.
17. Кто-то лапку сломал…
Август, двадцать девять месяцев назад
Разогретая для выпечки мяса духовка – первое, что приходит в голову Максу, когда они с Солдаткиным из прохладного павильона АЗС выходят в одуряющую жару. Дело близится к трем часам дня, и температура снаружи повышается. Макс с Солдаткиным будто окунаются в теплое молоко и спешат к оставленному «форду». С неба на плавящийся асфальт насыпалось столько пепла, что в нем остаются следы.
На краю заправки возле «форда» вхолостую тарахтит незаглушенным двигателем пять минут назад подъехавший бензовоз. Его водитель прямо сейчас в павильоне ругается с оператором Аллой. Крепкого вида, как и большинство представителей этой профессии, мужик лет пятидесяти не хочет сливать бензин в резервуар, боится, что его застанет пожар.
– Я с дороги видел, как лес горит! – кричит он Алле, когда Макс проходит мимо них к выходу. – С дороги! И это при том, что в дыму ни черта же не видно! Ты что, хочешь, чтобы мы тут все взорвались?.. Жить надоело, Алка?..
Макс так и не узнает, что ответит своему собеседнику Алла, потому что выходит наружу, на пышущую жаром улицу.
В салоне солдаткинского «форда» под пятьдесят по Цельсию – настоящая душегубка, пахнущая разогретой кожей. Пока Солдаткин включает кондиционер, рубашка Макса успевает взмокнуть от пота. Наконец струи свежего, как море, воздуха врываются в салон. Буквально за пару минут температура падает до приемлемой.
– Уф! – с чувством произносит Солдаткин. – Жарко, как у негра в заднице!
– Темно, – поправляет его Макс.
– Что? – не понимает Солдаткин. – Где темно?
– Темно как у негра в заднице, так говорят. А не жарко.
– Если ты такой умный, – огрызается Солдаткин, – то сам возьми и проверь. И вот тогда поймешь, что в ней точно не холодно!.. Да уж, я бы сейчас вставил свой термометр в задницу какой-нибудь Уитни Хьюстон.
– Она ведь умерла, Лазарь!
– Лично мне это не мешает пофантазировать, – говорит Солдаткин, но, к счастью, перестает развивать эту тему.
«Форд» трогается, медленно выкатывается с заправки. Последнее, что остается от этой АЗС в памяти Макса, – появившийся из павильона водитель бензовоза. Он почти бегом направляется к кабине тягача, и Максу становится интересно, до чего они договорились с Аллой.
По задымленной трассе «форд» ползет вперед с почти черепашьей скоростью. Солдаткина это раздражает, он начинает нервно барабанить пальцами по рулю, но осторожность берет в нем верх. В конце концов, они никуда не торопятся. Попадающиеся навстречу машины тоже не гонят и шарят перед собой фарами, как слепые – руками. Поджаренные радиоволны кружатся вокруг «форда» в немыслимом хороводе, перебивая друг друга в старой магнитоле.
Пятнадцать медленных километров спустя Макс с Солдаткиным замечают приметный даже в висящем над дорогой смоге билборд, обещающий долгую счастливую жизнь в коттеджном поселке на берегу ближайшего водоема. Они проезжают еще с полкилометра, потом в дыму вырастает громада развязки, похожая на многоногое реликтовое животное, надумавшее вдруг перейти здесь дорогу. Солдаткин съезжает со «Скандинавии». Как только развязка кончается, асфальтовое полотно становится значительно хуже. Максу кажется, что они попадают в выбоины каждые десять метров. Все те километры, что они ползут по этой дороге, Солдаткин безостановочно матерится, жалея подвеску. Потом возникает еще один билборд, под которым прячется съезд с шоссе. Солдаткин притормаживает и соскакивает на грунтовку, ведущую в задымленный лес. Меньше всего Максу хочется сейчас ехать навстречу пожару, но он успокаивает себя мыслями о том, что, возможно, огонь сосредоточился по другую сторону «Скандинавии», а здесь – только принесенный ветром дым.
Грунтовка разбита, «форд» крабом перебирается с ухаба на ухаб, а Солдаткин, ругаясь сквозь зубы, крутит руль вправо-влево, стараясь объехать максимальное количество сухих колдобин. По обочинам накидан мусор, а метров через сто они видят ржавый кузов брошенной «четверки». У «жигулей» нет дверей, по капоту и крыше кто-то, похоже, долго прыгал, спутав машину с батутом. Выпотрошенный, будто освежеванная коровья туша, салон довершает картину. Сразу за «четверкой» Солдаткин съезжает с дороги, прячется за автохламом, едва не уткнувшись бампером в высокую сосну, с противоположной стороны которой высится муравейник. Он глушит двигатель и говорит:
– Приехали!
Они выходят, хлопая дверями. Этот звук мгновенно тает в лесу. Их снова окутывает дымная ватная жара. Максу кажется, что запах гари здесь резче и сильнее, чем возле АЗС. Дыма в лесу, наверное, столько же, сколько и на трассе, но из-за того, что кроны деревьев загораживают солнце, сумерки здесь гуще. Деревья защищают и от пепла, который, по большей части, оседает где-то вверху, на листьях. Макс скользит взглядом по сосне, плачущей каплями густой смолы. Замечает мошек, неосторожно попавших в липкую субстанцию. Думает, не похож ли он на них, и отворачивается.
По прямой от того места, где они встали, до дороги метров тридцать или сорок. Издалека доносится шум приближающегося к федеральной трассе автомобиля. Он проезжает, провожаемый их взглядами. Макс успевает заметить только то, что цвет машины – красный. Думает, что спрятанный «форд» Солдаткина, как по заказу, тусклого стального окраса и с дороги не виден, даже если знать, куда смотреть. Все-таки есть, пожалуй, польза от этого плывущего между стволами деревьев дыма, от которого уже начинает пощипывать глаза.
– Сколько времени? – спрашивает Макс у Солдаткина.
Тот смотрит на свои «командирские», которые никогда не снимает, и отвечает:
– Да пора бы им уже…
Следующие четверть часа они стоят за почившей «четверкой» и в дыму. Ждут.
Задымленная дорога старается жить своей жизнью. Каждый редкий легковой автомобиль, который едет в нужном направлении, заставляет Макса с Солдаткиным напрячься, но всякий раз – отбой, ложная тревога. Товарищи молчат, не разговаривают, только с каждой минутой опоздания Солдаткин все больше и больше нервничает. Он переминается с ноги на ногу, трет лицо, непроизвольно ломает в руках подобранную с земли сухую ветку. Чтобы не видеть этого и самому не начать нервничать, Макс отходит чуть в сторону и назад. Сразу понимает, что сделал это зря, потому что Солдаткин принимается вдобавок постоянно оглядываться на Макса. Пытаясь справиться с раздражением, тот заходит за дерево и садится на корточки перед муравейником. В голове будто включают заезженную магнитофонную запись: «Муравейник живет…» Крупные, рыжего окраса насекомые, не обращая внимания на жару и смог, продолжают свою извечную беготню. Тот вон тащит сосновую иголку, ухватив ее челюстями. Эти цепочкой побежали куда-то прочь от своего дома. Макс вспоминает
