Альфред почувствовал, как на границе сознания что-то ломается. Кажется, это хрустнул его мир. Сердце почти остановилось, воздуха не хватало. Плохо осознавая, что происходит, Альфред упал на колени перед алтарём и стал расшвыривать в стороны скорлупу. Яйцо было пустое. Уже пустое.
Альфреда колотила дрожь, и он не сразу понял, что трясёт весь зал. Он уже хотел закричать команде, чтобы они уходили, но сдавленный крик прорезал затхлую тишину Зала Памяти. Словно пронзённый молнией, Альфред повернулся. Тамара и Генрих застыли, как вкопанные, посреди зала. А с обеих сторон с потолка спускались узкие зеркала в изогнутых рамах. Зеркала-Чтобы-Помнить.
Альфред хотел крикнуть, чтобы они закрыли глаза, не смотрели, но было поздно. Тамара и Генрих зачарованно смотрели в нестерпимо блестевшую поверхность отполированных зеркал. Даже со своего места Альфред видел, как затуманились их глаза: оба провалились в воспоминания принцессы Каи и генерала Анре.
Он судорожно искал глазами Маргариту и Лащенко. И увидел их. Райские птицы повисли, изогнувшись под невообразимыми углами, в висевших в воздухе ― от пола до потолка ― ловчих паутинных сетях. На секунду Альфреду показалось, что он видит перья крыльев и слышит возмущённый клёкот. Сколько раз он видел в «Тайге», как ловятся птицы, и вот теперь наблюдал за тем, как в сетях барахтаются его друзья.
Альфред хотел вскочить и броситься им на помощь, но не смог подняться с колен. Всё тело словно пронзили железные штыри, и он, мучимый догадкой, посмотрел вниз: на полу растекалась лужа крови ― он так сильно ударился коленями, что распорол ткань брюк и рассёк кожу. И теперь его кровь впитывалась в змееподобные трещины на мраморном полу.
― Ты же не думал, что всё будет так просто? ― произнёс насмешливый голос. Альфред повернул ставшую вдруг неимоверно тяжёлой голову в сторону звука. В дверном проёме Зала Памяти стоял, гадко улыбаясь, Константин Львович. За его спиной маячил немой тенью Паша.
― Знаете, ― горько усмехнулся Альфред. Голова кружилась: кровь не желала останавливаться. ― На секунду ― да, так и думал⁴.
― Не всё коту масленица, ― отозвался Дорохов-старший, прикладываясь к фляжке. Несколько капель потекло по его длинным усам. Коньяк. ― В твоём случае: не всё Альфреду Дрелиху кровавая спираль.
― Константин Львович, ― произнёс Альфред. Из-за потери крови на него вдруг накатила неимоверная усталость. ― Вы добиваетесь чего? На что вам Невызываемый Дракон?
― Если ты знаешь гравюру Альбрехта Дюрера, то помнишь, как Семиголовый Дракон явился за «женой, облечённой в солнце», кричавшей «от болей и мук рождения», ― ответил Константин Львович, довольно щурясь. Его руки, лежавшие на трости, подрагивали. ― Угадай, за чьей женой явится наш Дракон?
― Анна под надёжной защитой. ― Альфред старался говорить уверенно, но чувствовал, что скоро сорвётся. ― Вам до неё никогда не добраться. И рожать ей ещё не скоро.
― Кстати, я был удивлён, что ты не взял с собой Хозяйку Серебряного Ключа, ― отозвался как ни в чём не бывало Дорохов-старший. ― Мы и для неё приготовили сюрприз… Теперь придётся взять его с собой в «Тайгу», чтобы вручить ей лично.
― Что вам нужно от моей жены?! ― Альфред уже не мог сдерживаться. Насмешливый, полный презрения тон Константина Львовича выводил из себя. Голова кружилась. ― Если вам хочется поквитаться за старые обиды, заберите меня!
― Дело не в твоей жене, а в ребёнке, которого она носит, ― терпеливо, словно нерадивому ученику, втолковывал Константин Львович. ― Моя дорогая Ирина, ― он поморщился, ― предсказала рождение трёх райских птиц. Две из них барахтаются в паутинных сетях перед тобой. Оставалась ещё одна, самая сильная ― Алконост. Я всегда считал, что Алконост должен родиться от моей крови, но ошибался. Венчаный смертью, как говорится в одной из записей покойной Софьи Вальдемаровны ― как ты помнишь, она записывала все предсказания Ирины Дороховой ― это тот, кто побывал на той стороне и вернулся. Тот, кто видел Гасящего. И это ты, Альфред.
Альфред только и смог, что выругаться и попытаться встать. Он знал. Знал с того самого момента, как не увидел никаких признаков райской сущности в дочери Маргариты и Лащенко. Но тогда он решил, что девочка просто сливается мерцанием с матерью. Отодвинул мысль на задний план. Ведь под венчаного смертью идеально подходил Гамаюн.
― Всегда тщательно собирай информацию, ― назидательно произнёс Дорохов-старший. ― Не повторяй моих ошибок. Но хватит о тебе. Паша, сынок, покажи Альфреду нашего Дракона! ― Константин Львович неловко посторонился. Паша шагнул вперёд.
Альфред едва сдержал вскрик. На руках Паши, словно младенец, лежал семиголовый дракончик. Его чёрная чешуя лоснилась в свете свечей Атлантиды, а вставленные рубины горели алым огнём.
― Он ещё вырастет. ― Константин Львович протянул дрожавшую руку и погладил дракончика. ― Пока мы доберёмся до «Тайги», он станет огромным. Честь имею! А тебя, пока мы не вернёмся, будут сторожить любимые змеи моего покойного отца. ― Дорохов-старший взмахнул рукой. Тут же из-за колонн, из трещин в полу стали собираться и выползать змеи. Кобры, анаконды, гадюки с чешуёй, усыпанной неогранёнными алмазами. Удостоверившись, что змеи окружили Альфреда, Константин Львович заковылял вверх по лестнице.
Когда отец скрылся из виду, Паша выглянул в проём, будто удостоверившись, что его никто, кроме Альфреда, не услышит.
― Чужое не трогай, своё не отдавай, ― вдруг произнёс он, устраивая на плече дракончика. ― Отец может сколько угодно желать власти над силами Жизни и Смерти и ненавидеть Старого Лешего, но главного ему не понять. Того, что я помогаю ему в его безумном плане не просто так. Но тебе я скажу, Алекс. ― У Альфреда заныло сердце: Паша всегда называл его так. Давным-давно, в дни их дружбы. ― Потому что ты всегда был мне братом. Я хочу вернуть свою мать ― Ирину Дорохову. Я убил её, я её и верну. Предсказатели не воскресают, но с силой Алконоста я попытаюсь. Даже если на это уйдёт вся энергия райских птиц, Лешего и моего отца. Ты думал, что я не жалел о смерти матери. Посмотри в глаза змей. И ты увидишь, как я сожалел на самом деле.
Паша развернулся и поднялся вверх по лестнице. Когда его шаги затихли вдали, Альфред уронил голову на руки. Он попался в кровную ловушку: такую же, какой окружил «Тайгу». Где сейчас Анна. И Дороховы направились туда. Чувствуя, как отчаяние захлёстывает его, Альфред поднял голову и посмотрел в глаза ближайшей королевской кобре.
***
Обожжённые ступни пронзало болью при каждом шаге, но Павел Дорохов упрямо шёл вперёд, не останавливаясь и не сбавляя шаг. Раскалённые докрасна угли, рассыпанные на полу особняка, вели Пашу путём покаяния, который он сам себе назначил.
Угли дышали жаром, пахло палёными волосами и горелым мясом, но Паша, обливаясь потом и кровью, продолжал идти. Тени обступали со всех сторон, льнули к ногам и груди, но Паша отгонял их пощёлкиванием пальцев. Золотистые сполохи то и дело слетали с ладоней и возвращались в тело.
Некромант раз за разом поднимал сам себя.
Сердце гулко билось в груди, боль горячими иглами колола ноги, взбиралась по позвоночнику и отдавалась в голове. Стены коридора мерцали в горячем воздухе, лёгкие словно забились пеплом.
Он уже висел на крючьях и лежал на гвоздях. Остались только угли. Он сильный. Он должен вытерпеть, чтобы показать, что достоин, несмотря ни на что, называться сыном Ирины Дороховой.
Паша ступал по углям, стиснув зубы, и смотрел только вперёд. Длинные чёрные волосы взмокли и липли к голым окровавленным плечам, но он не обращал на это внимания. Он приведёт себя в порядок позже. Ляжет в ванну с густой пеной и благовониями и позовёт к себе в постель какую-нибудь интердевочку, которая не откажется от благосклонности родившегося в золоте сына депутата. Но сейчас он должен дойти.
Шаг. Ещё один. Паше начало казаться, что и без того большой особняк раздался в стороны, коридор вытянулся и сделался бесконечным. Изорванная остриями крюков мускулистая спина горела болью, и будь Паша послабей, давно бы свалился без чувств. Но он обязан пройти свой позорный путь проклятого.
