Паша сделал шаг, и угли неожиданно закончились. Изуродованные ступни коснулись холодного пола, и он едва не закричал от дикой боли, пронзившей точно кинжал. Глубоко вдохнув несколько раз, Паша постарался сосредоточиться. Тени отступили.
Перед ним на стене висел большой ― во всю стену ― портрет матери в полный рост. Это был подарок отца на юбилей: один из тех пафосных знаков внимания, которые Дорохов-старший презрительно называл «подачками твоей дорогой матушке».
Портрет был прекрасен. Мать на нём стояла, опираясь рукой на увитую лозами чёрного винограда тумбу, и смотрела открыто и прямо. Тяжёлые складки парчового алого с золотым платья ниспадали с её округлых плеч и высокой груди. Чёрные волосы с осветлёнными прядями были забраны наверх в пышной причёске. Ирина Дорохова стояла, как живая, и смотрела на сына.
Ноги отказались держать его, и Паша безмолвно опустился на колени перед портретом матери.
― Больше всего на свете я хотел быть достойным тебя, ― произнёс он срывающимся голосом. В груди, смешиваясь с болью, клокотала горечь. ― Прошу тебя: я не хотел тебя убивать! Кинжал сам соскользнул, сам!
Он смотрел в тёмно-ореховые глаза матери, густо подведённые, будто очерченные углём. Художнику удалось невозможное: запечатлеть ту самую теплоту во взгляде, которой пленяла Ирина Дорохова. В её глазах горели мягкие огни, а когда Паша улавливал в них отрешённость, то понимал, что в этот самый миг она видела будущее.
Мать говорила, что будущее видеть просто. Ты замечаешь событие, и разум сам собой выстраивает цепочки возможностей. Это увлекательно, говорила она. У тебя получится.
И маленький Паша до слёз в сухих глазах смотрел, не моргая, в зеркало или пламя свечи, но не видел там ничего. Только тёмные тени на самой границе зрения. У этих теней, как сказал потом отец, было имя ― смерть. После смерти матери отец хотел снять её портрет. Даже отдал приказ слугам и с очередным стаканом виски наблюдал за тем, как отвинчивают от стены тяжёлую раму. Тогда хватило одного взгляда Паши, чтобы слуги в испуге убрались с дороги.
― Я хотел снять портрет твоей дорогой матушки, ― скривился тогда отец. ― Паша, я тебя не узнаю. Неужели ты хочешь всю жизнь смотреть на её красивое надменное лицо?
― Если ты хоть пальцем тронешь портрет матушки, я забуду тот факт, что ты ― мой отец, ― произнёс Паша. Его накрыла злость. Лютая чёрная ненависть поднялась из самых глубин души и захлестнула сердце. ― Я убил её. И не тебе снимать её портрет.
― За что вы все её так любите?! ― ощетинился отец. Он покачивался и, судя по всему, выпил уже немало. ― Ты, этот щенок Альфред, немытый Леший, дурачок Ильинский! Объясни мне, что такого скрыто в твоей покойной матушке, что ты не хочешь снимать со стены эту бездарную мазню?
― Ты прекрасно знаешь, что скрыто в маме, ― произнёс Паша, глядя на отца сверху вниз. ― Потому что сам её любишь. И слово её было твёрже камня. Твоё же не более, чем песок. Иди спать, папа.
Отец в ответ только грязно выругался и, размахнувшись, бросил бокал с недопитым виски в портрет. Стекло со звоном раскололось, а виски оставил на холсте и красках тёмные потёки. Паша точно знал, где на портрете следы от пролитого алкоголя. Отец часто кидал в изображение матери бокалы и фужеры, когда бывал пьян. Но всегда делал это, когда её не оказывалось рядом. При ней отец мог только говорить на первый взгляд мудрые речи и изводить ценными советами. Паша уважал отца, считал себя его преемником, боготворил, но мать оставалась недосягаемой высотой, до которой невозможно было дотянуться.
Он помнил, как она умерла. Стоило Паше закрыть глаза, как память возвращала его на берег полноводной реки, где мать встала на защиту духов леса. Паша тогда хотел убить Лешего ― заклятого соперника за сердце прекрасной Тайги, ― но мать встала между ними. Она отвела кинжал в руке Паши, но лезвие соскользнуло с её массивного золотого браслета и вошло в грудь до рукояти. Паша помнил взгляд матери, её отчаянную полуулыбку и какое-то странное обречённое смирение в глазах. И в тот миг он понял, что она знала. Предвидела такой исход давным-давно.
Он не успел забрать тело матери: отец утянул его в портал, стоивший им обоим последних сил: взбунтовавшийся Альфред Дрелих, который, наконец, понял, что к чему, призвал на их головы заклинание кровавой спирали.
Паша посмотрел на свои руки. Изодранные в лохмотья острыми гранями капель крови его матери. Ладони снова кровоточили, раны открывались раз за разом и не желали заживать. Он снова посмотрел на портрет, с которого улыбалась мать.
Проклятие сработало: её кровь останется на его руках вечно.
Комментарий к Демоны: Цитадель смерти
¹ ― аллюзия на сериал «Игра Престолов».
² Лента Мёбиуса ― топологический объект, простейшая неориентируемая поверхность с краем, односторонняя при вложении в обычное трёхмерное евклидово пространство.
³ Герцог Буне ― двадцать шестой дух демонов «Гоетии», сильный, великий и могущественный герцог. Появляется в форме дракона, имеющего три головы. Дух богатства и некромантии.
⁴ ― фраза из фильма Квентина Тарантино «Убить Билла».
========== Демоны: Клин клином. Часть 1 ==========
Комментарий к Демоны: Клин клином. Часть 1
Глава получилась бессовестно большой, поэтому делю её на две части. Всех с Наступившим Новым Годом, у героев сейчас тоже 2020!
¹ — отсылка к произведениям Г.Ф. Лавкрафта.
² — отсылка к книге Адама Нэвилла «Ритуал».
***
Смоляные кудри мягкими тяжёлыми завитками ложились на плечи. Ирина Петрова сидела в маленькой душной комнате и смотрела, как капли воска падали в воду. Нечёткие обрывки будущего мелькали на границе сознания, но Ирина давно научилась задвигать их подальше. И всё же лёгкий туман вероятностей и разнообразных исходов постоянно застилал всё вокруг. Ирина ещё девочкой умела не путать настоящее с будущим, а сейчас, в двадцать два, пожимала плечами на вопросы колдунов о том, как она живёт со своим даром.
Воск застывал на поверхности воды, образовывал волнистые корочки, но не для предсказаний. Сейчас она просто отвлекалась, вдыхая ароматный дым. Через два часа она должна выйти замуж за Константина Дорохова ― молодого некроманта. Семья Дорохова ― известная и уважаемая ― выбора у Ирины особо не оставалось. Да и не хотелось оспаривать мнение отца. Она видела дальше и больше, вот только рассказывала родителям далеко не всю правду.
А видела она последствия брака с Дороховым. Но разобрать в водовороте мелькающих образов истинный исход было невозможно. Потому что его не существовало. Ирина только улыбалась на просьбы предсказать судьбу. Она могла дать набор исходов, зависящих от того, какой выбор сделают. Одно решение влекло за собой другое, и вот уже целая паутина охватывала Ирину. Она видела несколько вариантов, и каждый мог воплотиться. Оставшиеся же становились жутковатой вещью ― невоплощёнными реальностями, существовавшими за пределами пространства. Мистики называли их тонким миром, физики ― параллельными вселенными.
Ирина жила среди вероятностей и привыкла к ним. Отсроченное стихийное предсказание стало открытием. Подобные видения являлись не из переплетений параллельных реальностей. И всегда сбывались. Как объясняли учителя, это ― константы, которые произойдут независимо от того, какая развилка событий воплотится в жизнь и станет окончательной реальностью.
Ирине приходилась по душе математика, объяснявшая многое. Но только не отсроченные предсказания, которые, словно приказы, спускались откуда-то… свыше? Никто не знал точно, откуда они приходят. Ирина считала, что от богов, имевших свои планы на этот счёт. До свадьбы ни одна прорицательница не получала стихийных предсказаний. И Ирина в этом убедилась.
Костя был красив. Прямые чёрные волосы до плеч, ониксовые глаза, смуглая кожа, прямая спина, широкие плечи и… увечная с рождения нога. Дорохову, как и ей, едва исполнилось двадцать два. Сильный некромант, Костя подарил в день знакомства стеклянный купол с вечным летом. Поднятые и замороженные заклинаниями бабочки летали над мёртвыми цветами. Ирина смотрела на подарок со смесью ужаса и благоговения: она не владела магией.
