Они расписывались в ЗАГСе: колдуны жили в реальном мире, где действовали обычные законы. Ирина стояла ― юная и цветущая, с вплетёнными в волосы душистыми розами, и, кажется, впервые улыбалась не для того, чтобы отогнать видения. Костя аккуратно и нежно развернул Ирину к себе, откинул с её лица кружевную фату и коснулся поцелуем губ. От него пахло специями, красным вином и бальзамическими травами, навевавшими мысль о далёком пыльном востоке с яркими красками и горячей кровью.
А кровь у Дорохова и правда была горячей. Когда они остались одни в спальне, он не стал медлить, но делал всё так нежно и бережно, что Ирина трепетала в его руках. Она и подумать не могла, что молодой некромант может быть так нежен. Он взял её быстро и почти безболезненно, не переставая ни на миг покрывать шею и грудь поцелуями. Сильные руки скользили по телу, и Ирина даже не замечала, что Дорохов чуть заваливается из-за больной ноги.
И в тот момент, когда Костя достиг пика, а Ирина перестала сдерживать стоны, в позвоночник словно вогнали стилет из хладного железа, прошивший спину и воткнувшийся в мозг. Ирина стремительно теряла контроль. Всё тело свело судорогой, выворачивавшей кости, ослепляющая боль затопила гаснувшее сознание. И тут, на самой границе жизни и смерти, Ирина услышала голос. Он не имел интонаций, просто произносил слова. Снова и снова, пока Ирина не запомнила. Она слушала, цепляясь за голос, пришедший из-за грани мира, и вдруг поняла, что он говорит за неё. В то же мгновение боль исчезла. Не видя ничего, Ирина выпалила на одном дыхании пророчество, повторяя слово в слово то, что пришло ей оттуда:
― В костях и песке свила гнездо бескрылая птица Гамаюн с синими глазами. Пестрокрылая птица Сирин поёт дивные песни и плачет по своим должникам. От крови венчаного смертью родится птица-счастье Алконост!
― Ира, Ира! Что с тобой? ― Костя держал её в объятиях, на его лице читалась тревога. Ирина цеплялась дрожавшими пальцами за шёлковое покрывало, которым Дорохов быстро накрыл её. Между ног саднило, по бедру текла кровь, смешанная с семенем.
― Отсроченное пророчество, ― выдохнула Ирина, схватив Костю за руки и глядя в его расширенные от страха, возбуждения и темноты глаза. ― То, что наверняка случится!
― Венчаный смертью, ― повторил Костя, садясь на кровати и наливая себе вина. ― Речь же о некроманте, да?
― Не знаю. ― Ирина постаралась говорить уверенно. ― Отсроченные пророчества воплощаются непременно, но всегда странным образом.
― Кто ещё, кроме некроманта, может быть венчаным смертью? ― довольно улыбнулся Дорохов. На его губах блестели капли вина. ― За Алконоста, нашего сына! ― произнёс он тост и пригубил ещё.
Ирина знала, что Дорохов произнесёт эти слова, и боялась этого. Она знала, во что начнёт превращаться муж, когда родится сын, в котором не будет ни капли магии райских птиц. Но не сказать пророчества не могла. Слова шли извне, говорили сами себя. Ирина была только посредником. Она положила голову на плечо Косте. Девять месяцев у них есть. Потому что Ирина знала, что в эту ночь они зачали сына ― будущего великого некроманта Павла Дорохова.
Её убийцу.
***
Анна проснулась. На секунду ей показалось, что она дома, и, если повернётся, то уткнётся лицом в широкую спину Альфреда. Прижмётся к нему, насколько позволит живот, и снова уснёт. Но иллюзия быстро прошла. Она лежала на пахнувшей свежей листвой постели, а стена прямо перед ней сплеталась из стволов лиственниц и ветвей осин. Перед глазами стояло красивое испуганное лицо женщины из сна. Анна видела её на фотографиях и точно знала, что это — Ирина Дорохова. Но удивительно молодая, а юный Костя, несомненно, Константин Львович.
Со вздохом, Анна неуклюже перевернулась на другой бок. Дышать было удивительно легко, но живот странно тянуло. Ребёнок, словно почувствовав пробуждение матери, зашевелился. Анна улыбнулась, поморщилась и села на постели. Она и не заметила, что проспала так много времени. Лес за окном окутали весенние сумерки, птицы пели далеко в чаще, порывы ветра доносили со стороны реки звуки и запахи крадущейся ночи.
Просторную комнату дома Тайги заливал свет десятков свечей, в большой печи трещал огонь. Сама Тайга сидела за прялкой и под жужжание веретена о чём-то тихо беседовала с Лией. Та — прямая и бледная — слушала Тайгу, изредка что-то отвечая. Анна напрягла острый слух и до неё долетели обрывки разговора:
— … он так и не вырос. Как бы я хотела с ним встретиться. — Хриплый голос Тайги приносил издалека журчание ручьев и стук камней.
— Он как-то сказал, что были бы у «Тайги» глаза, с удовольствием посмотрел бы в них. — В голосе Лии слышалось такое благоговение, что, явись боги Кадата, она не была бы так вежлива.
— Видят боги, лучше, чтобы это его желание никогда не сбылось. Однажды он видел меня, но Леший заставил его забыть. Некоторые вещи лучше не знать, не видеть и не помнить.
— Почему вы сказали, что Ирина Дорохова была права в том, что я родилась?
— Потому что она говорила Вадиму: цвет глаз его любви — камни в холодной воде. Ты повторяла эту фразу, словно молитву, когда казалось, что ты потеряла всё без остатка.
Потянувшись нарочно громко, Анна поднялась с постели. Она не хотела подслушивать, но невольно стала свидетельницей столь личного разговора. Всё же Тайга и Лия были невероятно близки, а их судьбы переплетались, словно стебли растений. Анне казалось, что здесь, на стационаре и в этом странном полубезумном лесу все повязаны прошлым, предсказаниями и кровью, а она и ребёнок в её утробе здесь лишние. Но стоило ей заглянуть в зелёные с золотом глаза Тайги, как Анна поняла, что вот она — Матушка.
— Жужжание прялки спать не даёт? — с неожиданной теплотой спросила Тайга.
― Что вы прядёте? ― поинтересовалась Анна, неуклюже присаживаясь в кресло-качалку. Рядом с прялкой высились стопки ткани из крапивы и шерсти. Но сейчас в пальцах Тайги мелькала странная серебристая нить с едва различимым запахом полыни.
― Кто-то прядёт лён, кто-то шерсть, страсть или месть, а я пряду его смерть. Смерть Павла Дорохова, ― отозвалась Тайга, не отрывая взгляда от нити. ― Сушу отмирающие стебли эхиноцистиса и пряду. За двадцать шесть лет я напряла много. Он сотворил цепи из смерть-травы, а я готовлю ему верёвку из ненависти и золы!
— Вы думаете, что Дороховы придут? — Анна поёжилась. Поясницу тянуло, живот был как камень. Она отлично понимала, что именно это значит, но боялась признаться в этом самой себе.
— Одна ночь за плечом, другая на подходе. — Тайга оторвалась от прялки. Её спокойное лицо застыло, взгляд зелёных глаз стал напряжённым. — Леший!
Поднявшись, Тайга распахнула дверь. В комнату, всколыхнув пламя свечей, ворвался свежий вечерний воздух. Тайга застыла, натянутая, как струна. Пока в окне не показался Леший, она не сходила с места, как будто закрывала собой Анну.
— Что? — спросил он. Весенники в его бороде горели белыми огоньками. — Ты что-то услышала? Я здесь. — Леший подошёл к Тайге и положил покрытые корой руки на её узкие плечи.
— Полярная Звезда сегодня очень яркая, — отозвалась Тайга. — Она зовёт кого-то с той стороны сна. Знать бы, кого и зачем. Такого не было уже двадцать шесть тысяч лет, с того дня, когда у границ ледников полегла Оловянная Армия.
— Тогда нам остаётся только разжечь ярче огонь и поджидать гостей. — Губы Лешего тронула кривая улыбка. — Много ты напряла? Что напевает тебе твоё колесо?
— Колесо гонит по жилам кровь, колесо в губы вливает яд, колесо вертится, прямо как я.
Затаив дыхание, Анна слушала Тайгу и Лешего. Лия пересела поближе и обняла Анну за плечи. В тонких пальцах Лия вертела Серебряный Ключ. Зловещие арабески на поверхности Ключа переливались при свечах и казались живыми. Под пальцами Лии они перетекали одна в другую, показывая Анне странные сцены. Должно быть, даже Рэндольфу Картеру Ключ не открывался так, как Лие Лазаревой.
В эту же секунду низ живота и поясницу свело особенно сильно, точно в спазме, и Анна не сдержала вскрика. Она столько прочитала в книгах и на форумах, считала, что морально готова, но оказалось, что нет. В голове билась одна-единственная мысль: ещё слишком рано. Она должна ходить ещё три недели. Но ребёнок или неведомые силы решили за неё. Анна провела рукой по животу, потёрла поясницу. Сердце колотилось, щёки горели. Тайга тут же оказалась рядом и заглянула Анне в глаза, положив терпко пахнувшие ладони ей на плечи.
