Джереми любил свою жену. Она была кроткой, покладистой и нежной, словно котенок. Камилла, скрутившись калачиком, мирно посапывала возле него ночью, а днем боготворила землю, по которой ходил ее муж. Она не устрашилась родить ему троих сыновей. Больше детей Джереми не планировал, так как впредь не хотел надолго расставаться с Камиллой. Впрочем, муж вполне отдавал себе отчет в том, что его жена, подобно камелии, цветку, в честь которого получила имя, быстро завянет, если ей придется выполнять обязанности и преодолевать трудности, с которыми приходилось ежедневно сталкиваться Джессике в Сомерсете. Из подобного рода соображений Джереми построил жене дом в городе и обеспечил ее достаточным количеством слуг, чтобы она наслаждалась комфортом, к которому привыкла. А тем временем Джессика, живя в Сомерсете, заботилась о том, чтобы ее семья и рабы ни в чем не знали недостатка. Она следила за работами во фруктовом саду и на огородах, могла быть медсестрой, врачом, учительницей и ветеринаром, а также руководила бесконечной вереницей домашней работы – уборкой дома, стиркой белья, шитьем, прядением, приготовлением пищи и консервацией. То и дело размеренность трудовых будней нарушало появление неподалеку дикого животного, или ядовитая змея, заползшая в дом, а то и вспышка малярии, несчастный случай или смерть раба.
Случалось, что Джереми качал головой в изумлении, пораженный силой воли молодой женщины, которую он впервые встретил на праздновании ее восемнадцатого дня рождения. Тогда на Джессике было парчовое бальное платье с приколотой на груди изумрудной брошью и атласные туфельки.
В толпе почувствовалось явное оживление при появлении фотографа-дагерротиписта[26] и его помощника. Эта парочка высадилась на пристани Сайласа. Хозяин съездил за ними и подвез в город. Фотограф поднимался вверх по реке от самого Галвестона и делал дагерротипы семейств, которые могли себе это позволить. Когда мужчина установил свое громоздкое оборудование, женщины собрали вокруг себя мужей и детей, дабы рассмотреть хитроумное изобретение, с помощью которого можно перенести точное изображение людей и пейзажей на медную пластину. Джессика передала свои обязанности Типпи и присоединилась к Камилле и Бесс, супруге Анри. На обеих женщинах были их самые лучшие платья. Рядом с матерями ковыляли двухлетние карапузы. Мужья бросились скликать отсутствующих сыновей. Джошуа, двенадцати лет, проводил время с Джейком Дэвисом и их общими друзьями. В июне исполнилось шесть лет Томасу. Он играл с Джереми Младшим (шесть лет) и Стефаном (четыре года) Уориками, а также с сыновьями Анри – шестилетним Арманом и пятилетним Филиппом.
Отцы нашли своих чад у огороженного выгона для лошадей позади мастерской кузнеца. Мальчики с восхищением взирали на жеребца изумительной бело-гнедой масти. Ноги у скакуна были в красивых белых чулках. Животное было сильным, но имело изящную шею и голову. Жеребец, выгнув шею, подозрительно косился на ребят. Особенно коня тревожил Джошуа. Мальчик влез на изгородь и пытался погладить жеребца ладонью.
– Конь на продажу, – сказал кузнец Сайласу. – Цена небольшая. Мне он достался в качестве оплаты долга. Кажется, вашему сыну он очень понравился. Не пора ли мальчику обзавестись собственным конем?
Джереми почувствовал, что Сайлас начинает сердиться, и поспешил ретироваться, пока искры не замелькали в воздухе. Ни для кого не было секретом, что Сайлас очень уж носится со своими сыновьями, защищая их от малейшей опасности. У Джессики за семь лет случилось два выкидыша. Друг по секрету сказал Джереми, что оставил надежду иметь еще одного наследника.
– Он еще маленький, – ответил Сайлас кузнецу, гневно сверкнув на него глазами.
Лучше бы занимался своим делом, а не лез, куда не просят.
– Маленький? – грубо расхохотался кузнец. – У моих сыновей собственные лошади появились, когда им еще и восьми не было. Если сажать мальчиков в седло еще в детстве, они никогда не узнают, что такое страх.
– Папа! – взмолился Джошуа. – У Джейка есть своя лошадь.
Толивер снял сына с изгороди. Для своего возраста мальчик был необыкновенно легок.
– Ну… может, в следующем году, на твой день рождения, сынок. А теперь пойдем и сделаем дагерротип.
Тем временем фотограф инструктировал людей:
– Вы должны в течение пятнадцати минут стоять без движения, не разговаривать, не морщиться, не улыбаться. Даже самое незначительное движение может повредить дагерротип. Каждому нужна будет подпорка для шеи. Мой ассистент поможет вам.
Семьи Толиверов, Уориков и Дюмонов застыли без малейшего движения. Даже малыши мирно заснули на руках у матерей. Это стало первой и единственной фотографией Джошуа Толивера. Пока его родители лакомились мороженым в тени, мальчик взгромоздился на коня, оседланного по его просьбе кузнецом.
– Пусть он немного пройдется по выгону. Ты к нему привыкнешь, а потом поезжай на городскую площадь. Когда твой папа увидит, как уверенно ты держишься в седле, то, готов поспорить, он купит коня.
Именно кузнец прискакал вскоре на площадь.
– Ваш мальчик… – задыхаясь, сказал он Толиверам, сидящим на сосновых скамьях в кругу друзей. – Его… его сбросил конь, тот самый, на которого он сегодня засматривался. Лучше вам поторопиться.
Все бросились к заросшему травой выгону. Джошуа неподвижно лежал в тени гигантского амбрового дерева. Жизнь уже покинула его тело.
Джессика, опустившись на колени возле трупа, смотрела на Сайласа сквозь пелену слез, а потом произнесла слова, которые будут преследовать мужа в ночных кошмарах до конца его дней:
– Мы прокляты, Сайлас. Мы прокляты.
Глава 44
Весной 1846 года Карсон и Юнис Виндхем приехали в гости к дочери и зятю в Сомерсет. Целью приезда было подведение итогов деловой стороны отношений между Сайласом и Карсоном. Дедушке и бабушке хотелось к тому же увидеть своего внука. Мальчик сразу же покорил сердце Юнис.
– Как жаль, что Бенджамин не дожил до этого счастливого времени, – заявила она. – Он был бы рад увидеть, что его внук – вылитый Толивер. Мальчики Морриса… Они пошли в Летти. Дела плантации их не особо заботят.
– Тогда уж скорее они пошли в Морриса, – сухо отрезал Сайлас.
Мужчина испытывал злость при мысли о том, что Летти родила Моррису трех здоровых ребятишек – двух сыновей и дочь, которая, по словам Юнис, унаследовала, к сожалению, «тяжелые кости» Морриса.
Пять человек сидели на стульях, расставленных на веранде бревенчатого дома Толиверов. Наблюдая за стоическим выражением лица Джессики, Сайлас пожалел о своей вспышке зависти. Муж догадывался, о чем думает сейчас его любимая. Ему захотелось потянуться к руке Джессики и успокаивающе погладить ее, но делать этого Сайлас не стал. Это только смутит ее и даже усилит с трудом скрываемую душевную боль.
