– Я не знаю, что бы мы без него делали. Джасперу сейчас двадцать пять лет. Он женат и имеет уже нескольких детей. Одна из его дочерей – вообще прелесть. Ее зовут Петунией.
Карсон слегка приподнял бровь и взглянул на свою жену. Всем своим видом он как бы говорил: и в двадцать восемь лет она такая же, как и прежде. Одним взмахом сигары он пресек разговор о рабе и его потомстве.
– Пусть Томас останется, – вразрез с мнением зятя предложил Карсон. – Его бабушка и я слишком мало видим внука.
– Папа! Можно я останусь? – попросил Томас.
– Ступай к хлеву, сынок. Я скоро подойду, только поговорю немного с твоим дедушкой и бабушкой.
Сайлас окинул своего тестя взглядом, в котором читалось: «Будь я проклят, если позволю унижать себя на глазах у сына!»
Мужчина удивился, услышав, как Джессика произнесла:
– Я хочу, чтобы дом построили в городе рядом с Дюмонами и Уориками.
Потрясенный, Сайлас вынул сигариллу из уголка рта.
– Не в Сомерсете?
– Нет, я хочу дом в Хоубаткере, на Хьюстон-авеню, на той же улице, на которой живут наши друзья.
– Ну и чудненько! Поскольку плачý я, дом будет построен там, где хочет моя дочь, – отрезал Карсон.
После этого пожилой мужчина сунул в рот кончик сигары, откинулся на спинку плетеного стула, сунул большие пальцы рук в карманы жилета и стал ждать, что же на это скажет его зять.
Игнорируя Карсона, Сайлас уставился на жену. После гибели Джошуа она потеряла часть своего внутреннего огня. Джессика и его сын были необычайно близки. Они оба сочувствовали униженным и угнетенным, любили животных и природу, обожали книги и учебу. Томас в большей мере прислушивался к песням и голосам земли. Мальчик был на седьмом небе от счастья, когда отец брал его с собой в поля. Это как будто скачешь в облаках, папа! Еще в младенчестве Томас выказывал жгучий интерес к сбору урожая и очистке хлопка-сырца от семян. Почему почва должна согреться, прежде чем мы будем сеять? Как отделять волокна от семян, папа?
В отличие от Джошуа, Томас не давал ни малейшего повода для беспокойства, в том смысле, что вполне осознавал свое место в обществе в качестве сына хозяина Сомерсета. По настоянию Джессики он играл с детьми рабов, но, в отличие от Джошуа, никогда не называл их своими друзьями. К числу его друзей относились сыновья Уориков, Дюмонов и Дэвисов. По мере того как Томас подрастал, Сайлас все четче видел, что он станет тем, кем никогда бы не смог стать его добродушный брат, – наследником рода Толиверов.
Вскоре после смерти Джошуа Сайласу на глаза попались бесценная палка-лошадка и куртка из оленьей кожи.
– Может, отдадим их Томасу в память о его брате? – предложил он жене.
– Нет, не надо. Томас только поиграет ими и забудет, когда они износятся и поломаются, – с горечью в голосе произнесла Джессика, глядя Сайласу прямо в глаза. – Я хочу сохранить их для себя в память о Джошуа.
Размышляя над нынешним заявлением супруги, Сайлас пришел к выводу, что Джессика желает жить подальше от плантации потому, что ей неприятно видеть, как заведенный мужем в Сомерсете порядок вещей все больше влияет на ход мыслей их сына. Быть может, Джессике неприятно жить в доме, где ей все напоминает о покойном Джошуа, в доме, где у нее случились выкидыши. Или… Взгляд Сайласа остановился на горке пепла, оставшегося от сожженного документа. Не исключено, что его жена больше не желает жить в окружении напоминаний о сделке, определившей ее судьбу.
– А ты что думаешь, Томас? – спросила Джессика. – Ты бы хотел жить в Хоубаткере рядом с Джереми Младшим, Стефаном, Арманом и Филиппом?
– Мне нравится здесь, – ответил сын.
– Да… разумеется, – пробормотала себе под нос Джессика.
Той ночью, прежде чем лечь в кровать подле жены, Сайлас поставил срезанную розу в стакан с водой и оставил его у плиты.
На следующее утро, стоило мужу появиться на кухне, Джессика тотчас же обратилась к нему с вопросом:
– К чему это?
– Я хочу извиниться перед тобой.
Сайлас напрасно ожидал, что жена спросит: «За что?» Она его прекрасно поняла.
– Мы построим дом в Хоубаткере, – произнес он.
Глава 45
Виндхемы, по настоятельной просьбе Юнис, привезли с собой Вилли Мей. Мать и дочь вновь встретились после стольких лет разлуки. Когда родители Джессики отправились в обратный путь в Южную Каролину, она, к величайшей своей радости, устроила у себя в доме еще одну «торжественную церемонию».
– Этим документом я даю тебе волю, дорогая подруга, – сказала она, вручая Типпи соответствующие бумаги. – А также, поскольку я выполнила все условия соглашения, заключенного между мной и моим отцом, у него больше нет причин угрожать мне продать Вилли Мей.
Типпи сложила документ и сунула его в лиф своего платья из недорогой ткани и не особенно модного фасона. Несмотря на то, что она стала партнером Анри Дюмона, негритянка никогда не одевалась в столь же роскошные наряды, как те белые леди, что зачастили в недавно переименованный «Галантерейный магазин Дюмона». Свое партнерство она тщательно скрывала от посторонних. Типпи получала зарплату и имела свою долю в прибыли магазина. Негритянка жила в небольшом домике, расположенном на той же улице, что и магазин, в котором она работала. Официально домик принадлежал Анри Дюмону. Он, его жена Бесс и трое их детей души в Типпи не чаяли.
– Спасибо, Джессика. Спасибо, моя дорогая подруга, – сказала Типпи, широко улыбаясь.
Впрочем, ширина ее улыбки не могла сгладить того обстоятельства, что документ в лифе ее платья стоил немногого. Джессика и Сайлас в полной мере отдавали себе в этом отчет. Если она окажется где-нибудь вне пределов общины, в которой занимает относительно привилегированное положение, ее могут схватить и продать на аукционе. Несмотря на все ее таланты, цвет кожи определял отношение к Типпи в обществе. В присутствии белых ей следовало находиться в тени.
– Ты, я думаю, поможешь моей жене выбрать ткани и цвета для нашего нового дома, – несколько суховато, как всегда, когда дело касалось Типпи, произнес Сайлас.
Сделав неглубокий реверанс, негритянка ответила:
– С превеликим удовольствием, мистер Сайлас.
Строительство дома на Хьюстон-авеню началось летом. Джессика выбрала место, с которого открывался чудесный вид на всю улицу, застроенную великолепными домами, принадлежащими зажиточным коммерсантам и плантаторам, чьим женам надоело вести домашнее хозяйство и повелевать рабами в доме, возведенном посреди полей. Уорики жили в особняке, выстроенном в стиле, отдаленно напоминающем средневековый замок, на улице, названной Уорик-Холл. Поблизости располагался серый каменный шато Дюмонов. Любовь к родине предков у Анри проявилась в той тщательности, с которой был разбит вокруг дома парк. Через один участок от него Лоример Дэвис возвел украшенный колоннами величественный дом квадратной формы в федеративном стиле. Рядом с ним еще один плантатор из каравана, пришедшего из Виллоу-Гроув, строил себе особняк в итальянских традициях. Сайлас Толивер оказался поклонником неогреческого стиля, столь любимого хозяевами Плантаторской аллеи.
