власти: он обездвижил меня.
– Так-то лучше. Осталось только закрыть тебе рот, иначе, ты будешь раздражать меня своей истерикой. Но сначала… – Он схватил мое лицо своими ледяными ладонями и впился в мои губы долгим страстным поцелуем, засунув свой язык в мой рот. Вдруг я почувствовала, как он сжал ладонью мою грудь, и протестующе застонала, содрогаясь от ужаса, охватившего меня.
«И ведь он хочет, чтобы я спала с ним! Занималась с ним… Нет! Никогда! Я не позволю ему прикоснуться ко мне!» – лихорадочно думала я.
Наконец, Грейсон отстранился от меня и достал из бардачка широкий скотч.
– Ненавижу тебя! – успела сказать я, прежде чем он заклеил мой рот широкой белой полосой.
– Какие знакомые слова. Признаться, я скучал по ним, – усмехнувшись, сказал он и, положив скотч на место, завел мотор.
Мы выехали на узкую тропу, ведущую из монастыря, но куда она вела, я не знала: я никогда не уходила от монастыря так далеко, точнее, мне это запрещали.
Вампир протянул ко мне руку и снял с моей головы черную монашескую фату.
– Твои волосы… Жаль, что их обстригли так коротко. Но, ничего, отрастут, – мрачно добавил Грейсон, бросив взгляд на мою мальчишескую прическу.
По моему лицу заструились потоки слез – это были слезы бессилия, ужаса и безнадежности: я была связана, обездвижена, а мой рот был залеплен скотчем. Я плакала от понимания того, что вампир увозил меня. Увозил к себе, обратно в свое ужасное поместье, где будет насиловать меня.
– Ты плачешь? Дурочка, ты должна быть благодарна мне за то, что я спасаю тебя из этого склепа с полоумными монашками. Не плачь, скоро я утешу тебя. Ты не представляешь, как я пожалел о том, что не оставил тебя себе. Я был одержим тобой и думал, что, если Морганы спрячут тебя, мне станет легче. Но легче мне не стало: я стал бредить тобой и злился на себя за то, что отдал тебя им и потерял целых два года. Я знал, что ты жива и можешь дать мне все, что я хочу, и решил, что достоин награды. Я сознательно готов поболеть тобой, а потом убить. Пока ты жива и относительно молода, я буду наслаждаться твоим телом. Каждый день. У меня много планов на тебя: два года ожидания – долгий срок, и я написал богатый сценарий наших с тобой игр.
Его слова били меня с почти физической силой, и я плакала, представляя, как он будет прикасаться ко мне, раздевать меня, гладить мое тело своими ледяными руками… А потом… От этой мысли я истерически зарыдала, а Грейсон все продолжал в красках рассказывать мне о своих извращенных желаниях.
Автомобиль вампира выехал на широкую заасфальтированную дорогу и с бешеной скоростью помчался по ней.
– Будет интересно взять тебя в первый раз. Секс со смертной… Звучит интригующе. Но я не закончил свой рассказ: поняв, как неистово я хочу твое тело, я приложил все силы, чтобы отыскать тебя. Признаться, это было непросто, ведь Морганы заперли тебя в такой глуши, что я никогда не догадался бы искать здесь. Но сейчас ты сидишь рядом со мной, и мы едем к моему самолету. Какой счастливый конец. – Наконец, Грейсон замолчал, посмотрел на меня и криво усмехнулся.
Я закрыла глаза и попыталась успокоиться: теперь, когда я не слышала голоса вампира и его мысли вслух о том, как он будет использовать меня в качестве наложницы, мне стало легче, но мои глаза болели от слез, которые все еще редкими каплями катились по моим щекам.
Некоторое время Грейсон молчал.
– Успокоилась? Умница, за это я награжу тебя – я сниму скотч, но ты должна пообещать мне, что не будешь кричать. – Вдруг слышала я его голос.
Тут же открыв глаза, я с надеждой посмотрела на него и энергично закивала головой, соглашаясь на его условие.
– Оставайся такой же послушной, и я буду очень добр к тебе, – довольно улыбнулся он и снял скотч с моих губ, что принесло мне слабую боль.
– За что ты так поступаешь со мной? Я не игрушка, а живой человек! У меня ведь тоже есть чувства! – тихо воскликнула я, совершенно разбитая его ядовитыми фразами.
– Конечно, у тебя есть чувства, – сказал Грейсон, не отрывая взгляд от дороги. – Но мне они безразличны.
– Вот видишь: если бы ты дорожил мной, то в первую очередь думал бы о моих чувствах, а не о своих извращенных желаниях!
– Извращенных… – медленно протянул он и усмехнулся. – Нет, Вайпер, совершенно естественных. Это физиология, всего-навсего природа. Хотя, черт, ты права! Хотеть смертную! Верх извращения!
– Я не позволю тебе прикоснуться ко мне, – тихо пообещала я.
– Сомневаюсь в этом, – вновь усмехнулся Грейсон.
– Я никогда не буду спать с тобой добровольно… Никогда! Тебе придется только… Только насиловать меня…
– Как пожелаешь.
– Боже, нет! Я желаю лишь одного! Чтобы ты оставил меня в покое! Или убил…
– Убью, но перед этим ты должна заплатить за то, что сделала со мной. И ты заплатишь.
Как ловко он поставил мне в вину его же безумие! Значит, по его мнению, я была виновата в том, что, вопреки своему желанию, заставила его хотеть насиловать меня!
– Ненавижу тебя! – с горечью прошептала я.
– Я тоже себя ненавижу, и сам не знаю, зачем все это делаю, но знаю одно: я возьму от тебя все, что хочу. – Грейсон взглянул на меня: на его губах играла насмешливая улыбка. – Испугалась? Я так долго мечтал об этом, что хочу как можно скорее приблизить нашу первую, но совершенно не последнюю ночь.
– Нет! Пожалуйста, не нужно! Я не хочу… Ну за что, Брэндон?! – Я вновь заплакала от мысли, что он изнасилует меня прямо в самолете.
– Все зависит от тебя и твоего поведения.
– Я надеялась, что навсегда избавилась от тебя, что все кончено, и ты никогда больше не будешь мучить меня! А теперь твое безумие причиняет страдания нам обоим! Ты только сильнее впадешь в зависимость от меня! От смертной девчонки! Ты этого хочешь!?
– Не впаду: я получу все, что мне нужно, и успокоюсь. А ты привыкнешь. Ко всему.
– Господи, почему я не умерла? Почему отец Седрика не ударил меня сильнее? – простонала я, искренне сожалея об этом.
– Потому, что это – судьба. Ты помнишь наш разговор? Мы с тобой просто созданы друг для друга: жестокость и милосердие. Это ведь твои собственные мысли.
– Брэндон, я умоляю тебя, подумай! Если ты убьешь меня, то излечишься!
– Я же сказал: всему свое время, а пока я готов потакать своей болезни и добровольно согласен развлекаться с тобой лет так пять.
– Но я буду ненавидеть тебя до самой смерти, и ты всегда будешь чувствовать мою ненависть и отвращение ко всему, что будешь со мной делать!
– Мне глубоко наплевать на
