class="p1">– Ровным счетом ничего, – солгал Рот.
Еще не успев сесть в такси, Рот уже принял решение держать при себе все, что узнал. Материал он сдаст, как полагается, нужного объема и ни словом больше. Напишет много, не сказав ничего. Прославит ее, но не ославит. Иначе говоря, выполнит редакционное задание с соблюдением дедлайна, а в журналистике это девяносто девять процентов успеха.
«Что бы ни говорила вам Элизабет Зотт, „Ужин в шесть“ – это не просто введение в химию, – писал он в салоне самолета. – Это получасовой урок жизни пять дней в неделю. И речь идет не о том, какого мы сорта и из какого теста, а о том, на что мы способны».
Вместо сведений личного характера он в объеме двух тысяч слов описал абиогенез и добавил врезку на пятьсот слов о пищеварении слона.
«Это не сенсация! – наложил свою визу новый редактор после прочтения корректуры. – Где грязишка на Зотт?»
– Не обнаружена, – ответил ему Рот.
Элизабет появилась на обложке журнала «Лайф» по прошествии двух месяцев: скрещенные на груди руки, мрачное лицо – и заголовок, сверстанный по обеим сторонам от портрета: «Почему мы проглотим все, что она состряпает». Материал растянули на шесть полос и включили полтора десятка бытовых фотографий: Элизабет на снегу, на эрге, в гриме, с расческой, в обнимку с собакой по кличке Шесть-Тридцать, на совещании с Уолтером Пайном. У Рота статья начиналась со слов о том, что на сегодняшний день Элизабет – самая умная телезнаменитость, но редактор вымарал «умная» и вставил «привлекательная». Далее шло краткое изложение нашумевших фрагментов: эпизод с огнетушителем, эпизод с ядовитыми грибами, эпизод «Я не верю в Бога» и множество других, вплоть до сентенции о том, что выпуски ее программы – это уроки жизни. Но остальное…
«Она – ангел смерти, – гласила цитата, которую рьяный молодой репортер вытянул из отца Зотт в комнате для свиданий тюрьмы Синг-Синг. – Дьявольское отродье. Выскочка».
Тот же рьяный юнец заполучил комментарий профессора Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе доктора Майерса: там Зотт характеризовалась как «весьма посредственная студентка, которая больше интересовалась мужчинами, нежели молекулами» и при этом «далеко не такая эффектная в жизни, как на экране».
– Кто-кто? – переспросил Донатти, когда начинающий журналист решил копнуть ее послужной список. – Какая Зотт? Хотя подожди… ты имеешь в виду Конфетку Лиззи? Конфетка – такое у нее было прозвище, – сказал Донатти. – Она возмущалась, но всем своим видом показывала, что совсем не против. – Он улыбнулся и, словно в доказательство своих слов, показал ее старый лабораторный халат, на котором сохранились инициалы «Э. З.». – Конфетка была образцовой лаборанткой: на эту позицию мы обычно берем тех, у кого есть тяга к науке, но нет мозгов.
Наконец последнюю цитату изрекла миссис Мадфорд. «Место женщины – дома, и тот факт, что Элизабет Зотт дома бывает нечасто, негативно сказывается на благополучии ее ребенка. Она зачастую преувеличивает способности своей дочери – это первый признак того, что родитель слишком печется о своем положении в обществе. Разумеется, когда ее дочь была моей ученицей, я всеми силами этому препятствовала». Цитата миссис Мадфорд сопровождалась, помимо всего прочего, копией генеалогического древа Мадлен. «Ложь! – вывела сверху классная руководительница. – Прошу родителей зайти в школу».
Самым вредоносным во всей статье оказалось это древо. Потому что Мадлен не просто обозначила Уолтера как родственника – из чего читатели мгновенно заключили, что Элизабет состоит в отношениях со своим режиссером, – но еще и пририсовала дополнительные изображения: рядом с древом угадывались дед в полосатой тюремной робе; бабка, жующая тамале[30] в Бразилии; большая собака за чтением книги «Старый Брехун»; желудь с пометкой «Фея-крестная»; некая особа по имени Гарриет, отравляющая своего мужа; надгробье покойного отца; подросток с петлей на шее, а также кое-какие туманные отсылки к Нефертити, Соджорнер Трут и Амелии Эрхарт.
Этот номер журнала разошелся менее чем за сутки.
Глава 38
Брауни
Июль 1961 года
Говорят, дурной славы не бывает, и в данном случае это попало в точку. Популярность «Ужина в шесть» превзошла самые смелые ожидания.
– Элизабет… – обратился Уолтер к сидящей перед ним с каменным лицом Элизабет Зотт. – Я знаю, ты расстроена из-за статьи – мы все расстроены. Но давай посмотрим на ситуацию с другой стороны. К нам уже валом валят новые рекламодатели. Фирмы-производители умоляют о разрешении выпустить совершенно новые линейки товаров под твоим именем. Кастрюли, ножи, всевозможная кухонная утварь!
Элизабет поджала губы, а Уолтер знал, что ничего хорошего это не предвещает.
– Компания «Мэттел» даже прислала спецификацию набора для девочек «Юная химичка».
Тут Элизабет слегка оживилась.
– Имей в виду, это всего лишь спецификация, – осторожно сказал Уолтер, протягивая ей документ. – Я уверен, что некоторые частности…
– «Девочки! – прочла Элизабет вслух. – Создайте свои собственные духи… при помощи науки!» Боже милостивый, Уолтер! И коробка розовая? Позвони этим умникам немедленно – я им подскажу, куда они могут засунуть свой пластмассовый флакон.
– Элизабет, – мягко сказал Уолтер, – нам не обязательно на все соглашаться, но здесь есть некоторый потенциал для материального благополучия в старости. Не только нашего, но и наших девочек. Мы должны позаботиться о самых близких.
– Это не забота о близких, Уолтер, это маркетинг.
– Мистер Пайн, – сказала секретарша, – мистер Рот на второй линии.
– Не надо… – предостерегла Элизабет, чье лицо все еще хранило печать обиды на злословие, – не надо отвечать на этот звонок.
– Здравствуйте, – начала Элизабет по прошествии нескольких недель, – с вами программа «Ужин в шесть» и я, Элизабет Зотт.
Выложив на столешницу разноцветную горку овощей, она стояла за разделочным столом.
– Сегодня на ужин баклажан, – сказала Элизабет и взяла в руки крупный овощ лилового оттенка. – Или бринджал, как называют его в некоторых частях света. Баклажаны содержат много питательных веществ, но из-за наличия фенольных соединений бывают горьковатыми на вкус. Чтобы они не горчили… – Элизабет резко умолкла, с недовольным видом крутя овощ в руках. – Позвольте мне перефразировать. Для устранения возможной горчинки баклажана…
Снова замолчав, она шумно выдохнула. И отбросила баклажан в сторону.
– Проехали, – сказала Элизабет. – Жизнь и без того достаточно горькая штука.
Повернувшись, она открыла стоявший у нее за спиной шкаф и начала доставать совершенно другие ингредиенты.
– У меня новый план, – сообщила она. – Мы будем выпекать шоколадные бисквиты брауни.
Мадлен лежала на животе перед телевизором, скрестив согнутые в коленках ноги.
– Похоже, сегодня у нас опять брауни, Гарриет. Пятый день подряд.
– Я пеку брауни в неудачные дни, – призналась Элизабет. – Не буду притворяться, будто сахароза необходима для нашего здоровья, но у меня лично поднимается настроение, когда я ввожу ее в организм. Итак, приступим.
– Мэд… – заговорила Гарриет, перекрывая голос Элизабет; она подкрасила губы и взбила прическу. – Мне надо ненадолго выбежать, слышишь? Никому не открывай, к телефону не подходи, из дому ни ногой. Я приду раньше мамы. Поняла? Мэд? Ты меня слышишь?
– Что-что?
– До скорого.
Дверь со щелчком захлопнулась.
– Для выпечки брауни лучше всего подойдет высококачественный какао-порошок или горький шоколад, – продолжала Элизабет. – Я предпочитаю какао голландского производства, с высоким содержанием полифенолов, которые, как вам уже известно, являются восстанавливающим средством и обладают антиоксидантными свойствами.
Мадлен внимательно вглядывалась в телеэкран, пока ее мать растирала какао-порошок с растопленным сливочным маслом и сахарным песком, так рьяно орудуя деревянной ложкой, что чудом не расколола миску. Когда в киосках появился свежий номер «Лайф», Мэд была необычайно горда. Мама – на обложке! Но ей даже не удалось прочесть статью: мама засунула все имевшиеся в доме экземпляры, принадлежавшие и ей, и Гарриет, в мешок для мусора и выволокла тяжеленный груз на тротуар.
– Не вздумай читать эту гнусную ложь, – наказывала она дочери. – Поняла? Ни под каким видом.
Мадлен покивала. Однако на другой день пошла прямиком в библиотеку и там, водя пальчиком по колонкам, разом проглотила весь материал.
– Нет, – задыхалась она. – Нет-нет-нет. – Ее слезы заливали фото, на котором мама делала прическу – как будто она день-деньской только этим и занималась. – Моя мама – ученый. Химик.
Ее внимание вновь переключилось на экран: мама измельчала ядра грецких орехов.
– Грецкие
