в порядке. Всё хорошо. Успокойся. Ты ледяной совсем. Давай укрою…
Она набросила на него плед, потом, сверху, накинула ещё и одеяло.
– Олежек, ляг. Ляг, пожалуйста.
Он слышал, но не понимал, о чём она. Тело застыло; он ощутил себя пассажиром, запертым внутри костяной клетки. Холод одолевал, поднимаясь от скрипучего пола. Пробивающийся через стекло рассвет не грел; он был холодный, красный – как зрелый гранат, как жидкий кармин.
– Открой.
Катин голос пробился как из другого мира. В ладонь ткнулся прохладный, гладкий замо́к. Пальцы сами собой, без всякой связи с владельцем набрали нужную комбинацию. Тихий, сухой щелчок.
– Готово, – с силой выдавил он.
Катя задёргала молнию.
– Ауч… Порезалась…
Он усмехнулся. Взял из её рук рюкзак. Раскрыл молнию сам.
– Они не любят чужих.
На бело-красный свет выглянул Звездочёт – встрёпанный, пыльный, без возраста и без бороды, пропахший благовониями чревовещательского шатра. Олег и не заметил вчера, в каком плачевном состоянии кукла. Работы предстоит много – и прежде всего, конечно, нужно вытравить этот запах: что-то тонкое, вроде гиацинта, и кисло-сладкий бергамот. И ещё вот эта пыль, сладкая, сухая, противная пыль, от которой першит в горле, невозможно вдохнуть, что-то внутри набухает, расходится, встаёт, как пробка…
Олег закашлялся. Воздух струился по губам, но в рот не попадал. В голове и теле стало горячо; в глазах почернело.
– Безымянный! – вытолкнул он и ничком упал в подушки. – Безымянный!
Очнулся от острого жгучего дубового вкуса на губах. Он снова мог дышать. Резко сел на кровати.
– Катя?
Она обернулась – но нехотя, медленно, с трудом оторвав взгляд от рассаженных на одеяле кукол. Кивнув на их напряжённые фигуры, спросила:
– Ты хотел их продать?
– Продать? – медленно повторил Олег, непонимающе глядя в полосатую стену, на фоне которой, в яростном утреннем свете, куклы казались чёрными силуэтами. – Продать?
До него дошла суть слова, и сердце сжалось. Мысль о расставании снова вызвала приступ удушья. Катя не теряя времени сунула ему в руки маленькую стеклянную бутылку.
– Это что? – кашляя, выдохнул Олег.
– Это коньяк из минибара. Смочи губы…
Опять этот резкий, дубовый привкус. Глоток. По пищеводу прошёл огонь, в пустом желудке распустился жгучий, согревающий цветок.
– Я… Я не буду их продавать. Я соберу Безымянного. Сейчас.
Ты, мой милый, милый Призрак, поднимаешься из тени,
Словно воин сновидений, словно флюгер наших мыслей.
Собираешься по крохе: тут рука и там сердечко,
Разгораешься, как свечка, с каждым шагом на дороге.
Стихи зазвучали в голове сами. Мельник мягко улыбнулся, как бы спрашивая: что же ты не сыграл на ярмарке самый главный фрагмент?
Олег вспомнил, как в детстве долгое время не связывал в голове ту сказку, что рассказывала мама, и тех кукол, что так берёг в чемодане отец. В сказке последнего персонажа звали Призрак, а среди кукол его величали Безымянным, и этот барьер казался непреодолимым. А потом он узнал, что это всего лишь неточность перевода. В какой-то момент загорелся мыслью выучить итальянский, чтобы прочесть «Мельницу» в оригинале. Но, как и многие высокие начинания, мысль вскоре увяла.
Он поднялся и, покачиваясь, держась за стены, добрался до ванной. Стараясь не смотреть в зеркало, в котором за спиной чудился белый силуэт, умылся; тщательно вымыл руки. Вернувшись в комнату, не обращая внимания на Катю, сменил футболку на свежую, кое-как втиснутую на дно рюкзака – в качестве подложки для кукол.
Рассадил всю компанию на столе. Включил масляную лампу. Выпил стакан воды.
Пожал руки задумчивым Онджею и Орешете; у Орешеты ладонь была решительная, у Онджея – холодная и вялая. Двумя пальцами тронул за плечо бывалого Кабалета. Мягко, почтительно кивнул Изольде. Улыбнулся Арабелле. Жадно, двумя руками обхватил Мельника, словно желая зачерпнуть в нём сил. Задержав дыхание, глянул на Звездочёта.
– Пора?
– Пора.
И принялся вынимать их лишние части – глаза, живот, руки, ноги, лицо – чтобы собрать восьмую куклу.
* * *
Пальцы сводило. Заболел правый локоть, что-то защемило в спине чуть ниже шеи. Олег сидел скособочившись, почти нырнув под настольную лампу.
– Зачем ты собираешь его, если он должен тебя убить?
– Ты что, веришь в эту легенду? – пробормотал он, сосредоточенно выколупывая третий глаз изо лба Орешеты. Терзать кукол было страшно, обидно, больно почти физически: покалывало ладони, и в глазах угнездилась резь, похожая на мелкий горячий песок.
– А тебе не кажется, что совпадений уж очень много? – заметила Катя, нервно расхаживая за его спиной. – Да и то, как легко ты отыскал Звездочёта…
– Они просто хотели собраться вместе. Они облегчили мне задачу, – не отрываясь от Орешеты и стараясь быть как можно нежней, ответил Олег. Покончив с третьим глазом, он принялся за Онджея – с ним вышло совсем быстро, только слегка усилились резь в его собственных глазах.
Катя села на кровать, с шумом втянула воздух. Спросила у потолка:
– Что, если это правда?
– Что? – буркнул Олег.
– Что ты соберёшь эту восьмую куклу, и она тебя убьёт?
Кажется, эта мысль не давала ей покоя: она снова вскочила и зашагала по комнате.
– Зачем бы ей меня убивать… – думая совсем о другом, пробормотал Олег.
– А хотя бы затем, чтобы ожить! Знаешь, как во всех этих старых сказках, где кукловод отдаёт кукле душу, и кукла становится живой!
– Они у меня и так живые, – усмехнулся Олег. Попросил: – Не мельтеши. Стол трясётся.
– Ах, простите, – фыркнула Катя и принялась бить кулаками модную бамбуковую подушку.
– Кать! – не выдержал он. – Успокойся! Сама себя накручиваешь, и мне мешаешь!
– Ах, простите! – крикнула она. – Просто, знаешь ли, переживаю. За тебя.
– Нечего за меня переживать.
Олег вернулся к куклам. Части Безымянного горкой лежали под лампой: круглые, чуть сплющенные глаза – они ловили блики от лампы и поглощали их серебристыми бельмами; длинные тонкие ноги, прятавшиеся внутри русалочьего хвоста Арабеллы; щуплый корпус, бывший когда-то животом Кабалета…
«Наверное, из-за этого, из-за своего разрушенного, плачевного состояния они сейчас не могут держать Катю в узде. Вот она и паникует».
Рядом лежали распотрошённые части: бывший русалочий хвост и перламутровые чешуйки, стружка, реснички из жёсткого искусственного волокна.
Олег отвернулся. Ему и в голову не приходило, что, чтобы собрать Безымянного, придётся почти что разобрать других кукол. Конечно, всем им доставалось по-разному: впадины из-под вынутых третьих глаз, например, легко скрывались под густыми чёлками Онджея и Орешеты. Но вот хвост Арабеллы… Без него русалка казалась коротышкой, пупсом-переростком, калекой. Разве что лицо, глаза, тяжёлые веки выдавали в ней прежние царственность и власть. Настоящая океанская королева – выше пояса…
Олег с приглушённым ужасом думал, что вскоре ему
