нас никто не заметил.
— Здрасти, Ильяс Муталимович! — звонко заявил я и от неожиданности все замолчали. Во внезапно наступившей тишине Ретлуев поворачивает к нам голову:
— И вам не хворать, да… Как тут оказались?
И тут мою голову неожиданно посещает очередная сумасбродная хрень.
«А чё… Не хватит реакции на алкаша, что ли?! Дальше двери не выскочит, а отпрянуть я всегда успею!‥»
— Как оказался?! — демонстративно "поражаюсь" я, пристально глядя в глаза Ретлуеву, — живу я здесь! Выше этажом… Кстати, здравствуйте всем!
В глазах капитана непонимание и нарождающееся подозрение. Он пытается удержать мою протянутую для приветствия кисть в своей, но я с силой выдергиваю руку и тяну ее дворнику:
— Здраствуйте, дядя Митя!
Дворник "на автомате", протягивает мне руку, опуская метлу.
Пока никто не успел ничего сообразить и тем более сказать (а я вижу, что старая и недалёкая Анна Минаевна уже раскрывает свою "варежку"), я протягиваю руку в дверной проем:
— Здрасти, дядя Сережа!
Алкаш несколько мгновений, не мигая, смотрит на меня безумным взглядом, затем в его глазах появляется какое-то осмысленное выражение и он суетливо перекладывает нож из правой руки в левую и его кисть оказывается в моем захвате.
Резкий рывок и старое дерево не удерживает в себе шурупы дверной цепочки. Глухой звон вылетевших железяк, распахнутая настежь дверь и звяканье выпавшего ножа. Еще секунда и я сижу на безвольно лежащем теле, заломав назад, так и не выпущенную руку.
— Так вы же переехали в Москву… — все-таки, выдаёт угасшим, под конец фразы, голосом шокированная Минаевна и без всякой паузы принимается пронзительно визжать.
Участковый и незнакомый мне сержант уже увезли слегка очухавшееся "тело" в отделение, а я сижу с чашкой чая перед телевизором и внимаю научно-популярной передаче "Человек. Земля. Вселенная.".
Ретлуев на кухне берет с тети Нины заявление, Леха ремонтирует вырванную дверную цепочку, а "герой-победитель" слушает о тайнах мироздания, в исполнении космонавта Виталия Севастьянова.
Дверь в комнату открывается и, с чашкой горячего чая в руках, заходит Ирина. Она натянула поверх легкой футболочки теплую бордовую кофту и сейчас греет тонкие пальцы о горячий фаянс чашки.
«Ну, да… В футболке, на лестнице зимой — не сладко, видать, пришлось. Тетя Нина так и вообще, в тапках на босу ногу стояла. И еще неизвестно сколько они так там мерзли…»
Ира забралась с ногами на диван и тоже уставилась в телевизор.
— Спасибо тебе… — у нее горят уши. Понятное дело, мало приятного, когда грязное белье твоей жизни трясут так прилюдно.
— Да, брось! — я небрежно отмахиваюсь, — Дело — житейское… Ты, кстати, помнишь про своё обещание?
— Какое? — девушка с искренним недоумением бросает на меня вопросительный взгляд.
— Что значит "какое"?! — я делаю "страшное" лицо и хватаюсь за сердце, — Ты клялась всеми святыми, что пойдешь со мной в ресторан, если я на него заработаю!
В ответ на мою клоунаду, Ирина чуть заметно улыбается.
«Понятно, не отошла ещё…»
— Ириш! Да, плюнь ты! Все неприятности когда-либо заканчиваются. Меня знакомый сторож с кладбища уверял!
Девушка криво улыбается и обреченно качает головой:
— Да, эта "неприятность", видимо, будет отравлять нам с мамой жизнь до самого кладбища…
«Так и будет. Знаю! Жить соседу еще долго, даже не знаю сколько точно. Покуражится он над вами обеими еще всласть…»
Вяло — зная, что вру, пытаюсь возразить:
— Если пить такими темпами, то кладбище у него не за горами. Знаешь, у меня есть знакомый маклер. Он может помочь с разменом вашей квартиры…
Девушка обреченно пожимает плечами:
— На маклера нужны деньги, а у нас только мамина зарплата и моя стипендия.
— Не беда! Он нам должен за наш московский переезд, вот пусть и отрабатывает, — придумываю я на ходу, пытаясь сделать хоть что-то, — вот так с него долг и получим!
Ирина грустно усмехается:
— Отец сказал, что он в комнату в коммуналке никогда не поедет… А нашу квартиру на две "однушки" никакой маклер не разменяет.
«Это верно. Безнадежный у вас ситуэйшен…»
Свою бывшую соседку — эту чрезвычайно хорошенькую и, обычно, позитивную девушку, мне реально жаль. Я, конечно, мог оплатить, для нее, услуги маклера, но… покупать квартиру? Это — явный перебор!
Видимо, что-то такое отразилось на моём лице, поскольку Ира нашла в себе силы "бодро" улыбнуться:
— Впрочем ты прав! Нет смысла грустить, все неприятности, рано или поздно, заканчиваются!
«Ну, да… на кладбище. Все там будем…»
— Ириш, правда… Бери тетю Нину и поехали пообедаем в ресторан?
— Вить… — девушка встала с дивана и поставила опустевшую чашку на стол, — ну, какой ресторан… Он нам всю ночь спать не давал, а под утро, вообще, из квартиры выгнал. Хорошо, соседка к себе пустила, а то…
Девушка, наконец, не выдержала и, резко отвернувшись к шкафу, всхлипнула.
Что тут будешь делать? Я нерешительно поднялся из кресла и подошел к Ирине, положил руку на её вздрагивающее плечо и, страшно досадуя на самого себя, пробормотал:
— Ир… Не расстраивайся так… Послушай, если не будешь болтать… об этом… Я постараюсь вам помочь. Мне только надо сначала переговорить… в Ленинграде. И в Москве… с парой человек…
«Хрен с ним! Дам тысяч пять Эделю, пусть разменяет им две "однушки"… Не верю в бога… знаю, что не зачтется, но впереди столько грязи, что хотя бы кого-то счастливым сделаю…»
Я настолько погрузился в свои сумбурно-нелепые мысли, что не сразу заметил, что Ирина повернула ко мне голову и пристально смотрит на меня, каким-то несвойственным для нее, оценивающим взглядом.
Я поперхнулся посреди фразы и, не нашел ничего умнее, как спросить:
— Ты чего, Ир?
Чисто материнским жестом, видимо от рождения свойственным любой женщине, вне зависимости от возраста и наличия детей, Ира подняла руку и задумчиво провела по моей щеке.
— Ты — хороший… Не хочу, чтобы у тебя были неприятности.
Она тяжело вздохнула, решаясь:
— К маме приходили из КГБ. Спрашивали про тебя…
В ресторан Ретлуев не поехал. Отговорился вечерним совещанием на работе, а поскольку больше "посидеть" было негде, то не оставалось ничего иного, как пойти в "родной" спортклуб.
Пешком… Поскольку и в "Волгу" Ильяс не захотел садиться тоже — "чего тут ехать… два шага, да…".
Устроились мы в маленьком тренерском кабинетике, стены которого были увешаны выцветшими грамотами, а полки обшарпанного шкафа заставлены
