верил: нет, не сможет он так поступить, не бросит пера.
Пришло письмо от Лопатина. Герман Александрович успел съездить в Женеву и повидаться там с участником разгромленного кружка «чайковцев» Марком Натансоном. От него он кое-что узнал о событиях в России и рассказал о них Лаврову: произошло слияние революционных кружков, Натансон занят тем, что собирает силы, рассеянные в провинции и за границей. Производит впечатление влиятельного, неутомимого, энергичного деятеля. Стоило бы установить с ним деловые отношения.
Смирнов — Идельсон, Лондон, 25 декабря 1875 года: «Со вчерашнего дня у нас Натансон. Слияние совершилось. Органом нас не признали, ибо не удовлетворяем требованиям «Союза Революционных Групп»… П[етр] Л[аврович] решил отказаться. Удержать я его не могу. Он отказывается именно от редакции, но будет поставлять по 50 листов в год интеллигентных книг (по истории России, по истории вообще, Коммуны и пр.), он предлагает редакцию передать мне».
В архиве Лаврова сохранился черновик его заявления. Оно начиналось так: «Я отказываюсь от редакции «Вперед!» и его изданий». Далее — подробное обоснование мотивов этого шага: нравственная невозможность говорить от имени «социально-революционной партии», игнорирование петербургским кружком интересов редакции «Вперед!» и т. д. Отказываясь от редакторства, Лавров вместе с тем обязуется еженедельно давать по одному печатному листу для публикации.
Закончив с ультимативной частью, Лавров намечает пути к соглашению: «Так как лица, работающие со мной в редакции, поняли мое намерение немедленно отказаться от редакции не достаточно оправданным событиями… так как я считаю существование газеты важным для этого дела и не хотел своим упорством повредить ей; то я, оставаясь при убеждении, что я не имею никакого нравственного права перед собой продолжать редактирование газеты, остаюсь временным редактором ее как моего личного органа (положение совершенно ненормальное) и даю союзу крайний срок для устройства дела о замене меня, до будущего более обширного съезда в августе месяце…»
Длинное, сложное и такое характерное для Лаврова объяснение: вначале — решительное заявление об отказе, с подробной мотивировкой, затем — компромисс, тоже с подробной мотивировкой.
После трехдневных совещаний с Натансоном противоречия несколько сгладились. Представитель из Петербурга, с большим уважением относившийся к Лаврову, просил его не оставлять поста редактора. Больше того, Лаврову было предложено дать согласие принять революционный фонд: положить в банк на свое имя крупную сумму.
К началу 1876 года наборня «Вперед!» переходила в собственность «Союза русских революционных групп» и сливалась с наборней «чайковцев». Вся организационная, техническая работа возлагалась «Союзом» на «Правление книжного дела» в составе Линева, наборщика Л. Б. Гольденберга и Смирнова. За Лавровым оставалось редактирование газеты. Подчеркивая свою независимость от «Союза», Лавров, начиная с первого номера за 1876 год, заменил в передовицах безличное «мы» личным «я».
Внешне все осталось без изменения: готовился очередной номер газеты, отпечатанные издания переправлялись в Россию. Петр Лаврович писал даже больше, чем прежде, — не нужно было заниматься организационными делами. Да и отношения сотрудников к Лаврову оставались почтительными: внимание и предупредительность проявлялись на каждом шагу.
Из писем Смирнова к Идельсон. 13 января 1876 года: «Я с Петром Лавровичем держу себя вполне прилично. Услуживаю ему, говорю спокойно, даже не противоречу ему». 12 мая: «Петр Лаврович сегодня писал свою «Историю мысли». Стало быть, двигается дело понемногу. Вся надежда теперь на «Знание». 17 мая: «Вообще на себя я постарался взять больше работы, чтобы Петру Лавровичу оставалось больше времени для его статей». 1 июня: «Вчера приобрел Петру Лавровичу очки, купив ему новые, ибо старые сломались».
Нет, не все обстояло благополучно. Петр Лаврович тяжело переживал случившееся. В январе 1876 года он писал Лопатину: «У нас теперь дело идет не коммунальное, а у каждого свое: я редактирую «Вперед!» и ни в рассылку, ни во что другое не мешаюсь, не мешаюсь и во все касающееся народных книжек. Если спросят — скажу свое мнение. Если не спросят — помолчу».
Пришлось однажды все же сказать «свое мнение». За границу попала рукопись романа Чернышевского «Пролог». Об этом Петр Лаврович так писал эмигранту М. П. Драгоманову: «Летом 1876 года знакомое мне лицо спросило меня, была ли бы согласна редакция «Вперед!» напечатать роман Николая Гавриловича. Я отвечал, что, конечно, согласна, если это точно его роман, я сильно опасался подделки. Затем получена была рукопись, копированная несколькими руками. Прочтя ее, я убедился несомненно в ее авторстве».
В начале 1877 года Лавров получил от двоюродного брата Чернышевского А. И. Пыпина грозное письмо. Пы-пин грубо обрушился на Лаврова за намерение опубликовать «Пролог». Он обвинял Лаврова в том, что, не получив полномочий от семьи Чернышевского, он решил издать это сочинение, что и сама доставка к нему романа «есть кража», что бедственное положение Чернышевского «не лишает его права собственности», а злоупотребление его именем «падет на того же несчастного человека, — как падет, об этом страшно подумать». Не надеясь, вероятно, на эффективность своей аргументации, Пыпин решил окончательно заклеймить Лаврова: «Несомненно, что дело, которое Вас побуждают делать, кроме кражи, будет еще и предательством, да, самым настоящим предательством…»
С письмом к Лаврову по этому же поводу обратился также и Антонович. Как и Пыпин, он просил Лаврова не публиковать романа Чернышевского, хотя и высказывал свое мнение достаточно корректно и допускал, что Лавров может напечатать «Пролог» анонимно.
В письмах (от 8 февраля и 3 апреля 1877 года) к Драгоманову, который должен был довести ответ Лаврова до Пыпина и Антоновича, Петр Лаврович объяснил, что он перестал быть редактором «-Вперед!» и практически вопрос об издании произведения Чернышевского решается не им, а Смирновым и Кулябко-Корецким. Это не мешает ему высказать свое отношение к возникшей проблеме. Произведение Чернышевского имеется в виду издать анонимно, хотя «едва ли кто, прочтя роман, усомнится на минуту, кто автор».
Может ли публикация сочинения Чернышевского нанести вред его автору? Ни в коей мере. «Не смерть, не мучения, не преследования страшны людям, подобным Н[иколаю] Гав[риловичу], а забвение, затушевывание, смерть общественная при жизни… Если до него в Вилюйске дойдут отзывы о том, как высоко его ставят, как он снова и снова становится знаменем передовых людей, это лучшая и единственная радость, которую они могут ему доставить…» А что же сделали для Чернышевского те, кто сейчас выступают против публикации романа? Позаботились ли «эти господа» об издании сочинений и рукописей Чернышевского, о поддержании памяти о нем? Что в этом отношении сделал двоюродный брат осужденного? «Если бы он мог действовать, как ему хотелось бы, имя Чернышевского было бы забыто новой молодежью, а его сочинения были бы ей неизвестны». И резюме: «Все ненапечатанные произведения Николая Гавриловича, имеющие
