Не смог совмещать…
– Что с чем?
– Работу с занятием, что поглотило меня. Но за праздники я поднял нормальную сумму. До сих пор на нее живу. И еще ипотеку плачу. Но в этот раз не только на чаевые жирую. Один клиент лопатник выронил с пачкой евро, я подобрал. Раньше всегда возвращал, а тут решил оставить, все равно увольняться. Деньги дали мне свободу. А когда я говорил тебе, что отправляюсь на работу, я ехал по своим делам.
– Вернемся к Богеме?
– Да, отвлекся я. Она была клиенткой нашего клуба. За стойкой сидела. Много пила. Тогда она выглядела значительно лучше, чем сейчас. Лицо помятое, конечно, прическа сбитая, но я видел множество гламурных красоток и звезд шоу-бизнеса в таком же виде. Они блистают на красных ковровых дорожках и в своем инстаграме, а когда расслабляются, становятся обычными бабенками и мужичками с подтеками туши, расстегнутыми ширинками. Про одутловатость, кожные раздражения, немытые волосы – молчу. Без грима и фильтров большинство наших звезд выглядит так себе. Особенно если они давно не на пике. Богема была похожа на вышедшую в тираж знаменитость. Такие все еще не сдаются, таскаются по модным местам, пропивают последнее. На Элизе брендовая одежда, но не актуальная, интересные украшения, пусть и не драгоценные. И она не тушуется. Хотя многие робели перед пафосом места. Им хотелось сбежать. А Богема сидела за стойкой, как на собственной кухне. Как я и говорил, пила. Сначала я просто раскручивал ее на дорогие напитки, а потом заинтересовался ею. Не как женщиной – персонажем. Элиза рассказывала о матери, что ее бросила. В подробностях и долго. Я сочувствовал. А когда мне велели закрывать бар, вызвался отвезти Элизу.
– И что ты там делал?
– Нет. Пару раз давал себя увозить богатым сучкам в свои особняки. Но мне они были противны. А Богема вызвала к себе симпатию. А еще мне очень хотелось посмотреть на ее квартиру. Мы, дворняжки, мечтаем о шикарных будках с детства. И сталинские высотки в центре столицы мне такими казались. Не все эти рублевские дома в золоте, мраморе, муранском стекле, а основательные строения, величественные, наполненные историей. Мы с тобой обсуждали это, помнишь?
– Да, и я рассказывала тебе, как бывала в гостях у одного известного советского композитора.
– Я понял, что это дед Элизы, не сразу. Что естественно. Мало ли их было, этих композиторов при СССР.
– Ты привез Богему, осмотрел квартиру. Что дальше?
– Хотел сразу уйти, но она еще выпила (у нее была бутыль виски, на дне которой еще что-то плескалось) и поделилась со мной страшной тайной. Я ушам своим не поверил. Думал, бредит по пьяному делу. А потом она фото достала, и я узнал на нем тебя. У меня просто крыша поехала. Разве бывает такое… не в кино? Я любил девушку, которая убила мою мать?
– Это была самозащита.
– Поэтому вы не вызвали милицию, а закопали ее в компостной яме?
– А ты ее откопал, так?
– Да. Весной, когда стаял снег. Отправился в поселок, там узнал, где дача олимпийской чемпионки Ядвиги Брусникиной. Легко попал на участок и в дом. Остался на ночь. И мне приснилась мать. Белла или, как вы ее называли, Балу. Богема и прозвище назвала ее, и имя. Я все запомнил. Стал добывать факты о Набиевой и убедился в том, что она и есть Балу. С ума сойти, да? Столько совпадений! Смотри я кино с похожим сюжетом, крикнул бы в экран: «Не верю!»
Он говорил торопливо, очень эмоционально, сбивчиво. Долго держал в себе, а теперь не мог остановить словесный поток. Полгода Даня тайно страдал и, похоже, чуть повредился умом. Или он всегда был немного чокнутым? От осинки все же не родятся апельсинки. Прудников боялся, что унаследует алкогольную зависимость, но легко воздерживался от алкоголя, работая барменом. Все потому, что его матерью была не пьяница, а психопатка…
– Она приснилась мне, – повторил Даня. – Крупная женщина с копной черно-седых волос. В спортивном костюме. А на ее груди болталась цепочка с кулоном в виде олимпийского мишки. Она склонялась надо мной и гладила по голове. Говорила, что полюбила Коленьку лишь потому, что не могла найти меня и забрать. Я проснулся с колотящимся сердцем и пошел копать.
– Зачем ты перезахоронил останки? И куда?
– Там есть заброшенное кладбище.
– Знаю. Мы бродили по нему, читали надписи на памятниках. Тюля брала конфеты, если находила.
– Я зарыл мать там. Хотел, чтоб она лежала в освященной земле, а не в компостной яме. На память себе оставил кулон. И двух мишек, что валялись в доме. Остальных разворовали. Я узнал, кто наследник Ядвиги, позвонил ему. Хотел купить участок, но цена оказалась неподъемной для меня. И снова чудо! Его купила ваша подружка, Матвей. Та, что перерезала моей матери горло.
– Стоп! То была Оля Матвеева, а участок купила Рената Джабраилова. Откуда ты узнал, что это один и тот же человек?
– Вы все думаете, что изменились за пятнадцать лет. Но это не так. Я всех узнал (повторяюсь, следил за каждой с конца мая). Ты, опустившаяся Богема, вечно беременная Мелкая, сдувшаяся Тюля, превратившаяся в мужичку Одесса и чудом похорошевшая Матвей. Все остались прежними. – Даня внимательно посмотрел на бывшую жену. – Ты, пожалуй, больше остальных изменилась. И дело не в новой стрижке, фигуре. Наверное, в музыке… Что умерла в тебе. Ты единственная, кому я сочувствовал. Но когда я обнимал тебя, воображение рисовало мне картину – ты сидишь на ногах Беллы, сдерживая ее, когда Матвей перерезает ей артерию на шее.
– Тебе Богема во всех подробностях рассказала обо всем?
– Да, ее было не заткнуть. Она в мельчайших деталях описала сцену. Наверное, она у нее все эти годы стояла перед глазами. Я задавал вопросы, Богема отвечала. И представляла мне каждую из вас, тыча в фото пальцем. Я ушел от нее с рассветом. И это был уже не прежний я. Я впал в задумчивость, в самокопание и познание. Ты думала, я такой, потому что влюбился, но нет. Я
