– Возьми соурра. В нем частица меня. Он приведет тебя к нему. – Раздался краткий визг и из-за веток поднялся, шатаясь, пес. Одно из его ушей было отрезано, а на боку у задней лапы зияла огромная рваная рана. Шерсть лоскутом свисала до самой земли, являя взору плоть и кости.
Раздался звук падающего тела. Рипс посмотрел на звук и увидел, что мертвец лежит на спине, слегка подрагивая.
Наемник поднялся на ноги. Пес подбежал к нему и ткнулся мордой в бедро.
– Ищи, Слуга Танвера, ты знаешь кого. Ищи же!
***
– Как ты пропал, мама сказала мне, что мы уйдем с донада, который ты оставил нам. Мы собрались и пошли к донаду Светлого, но его йордон оказался пуст. Мы нашли части донада у его корней. – Лоова впилась зубками в свежее мясо и откусила кусок. Не прожевав, она проглотила его. – Мы более не вернулись в Чернолесье. Мама повела меня в рощу, что за Оволаргом. Там мы нашли свидигу с большим дуплом. Я спала в дупле, а мама где придется. Иногда она уходила от меня в Чернолесье и возвращалась не скоро, но всегда с едой. Так мы и жили. – Людомар сидел подле нее и, нахмурившись, смотрел прямо перед собой. – Когда становилось нам совсем плохо, я ходила в ларг и нанималась на работу. Швеей я не могу, не приучена, но убиралась хорошо и пшено перебирать – нет никого лучше меня. Через несколько зим, мама ушла в лес, а когда вернулась, долго плакала и смотрела на меня. Она что-то шептала мне, но я не слышала. Я сильно болела. Она оставила мне лечебностей разных и еду. Я съела, а когда проснулась, то была в доме у одного пасмаса.
Он сказал мне, что нашел меня у тракта. Я лежала в снегу и почти замерзла. Не знаю, зачем мама оставила меня умирать, но больше я ее не видела.
От пасмасов я сбежала, едва выздоровела и вернулась в Чернолесье. Там и жила. Лес хранил меня, ведь я твоя дочь. Все время в нем и прожила. А когда началась война с оридонянами и… всеми. Нет… когда холкуны на Чернолесье посягать начали, я стала убивать их… Нет, не убивала, я… прогоняла их. – Лоова вдруг всхлипнула. – Не смогла убить. Но стражников я убивала. Вот этим… Где Ражеван? Где мой Ражеван, людомар?
– Кого ты зовешь?
– Мой топор.
– Он остался там.
Лоова, тело которой напряглось так, что стал заметен трепет каждой жилки, обмякла:
– Мы пойдем туда, правда… после, пойдем?
– Да, Лоова, мы вернем твой Ражеван. – Людомар разжевал несколько листьев и сунул их на наросты у своих кистей.
Девушка облегченно выдохнула и улеглась на ворох листьев. Она повернула голову набок и глубоко вдохнула аромат листвы.
– Ежели меня лишить этого, – она нежно погладила увядавшие листья, – я умру. Без ран умру, папа. – Сын Прыгуна внимательно смотрел на нее. Неожиданно Лоова улыбнулась: – Я долго тебя ждала, – она старательно отводила стыдливые глаза, – уже почти перестала верить, но… – Вдруг ее глаза распахнулись в ужасе и уставились за спину охотника.
– Не убоись меня, дитя, – провозгласил голос, казалось, с самих небес. Людомар развернулся всем телом. В руках его тут же оказались мечи.
– Доранд?
– Да, Маэрх, это я. – Белесая туманность приобрела черты еле различимой фигуры.
– Месаза…
– Молчи… молчи, Маэрх… Танвер идет за тобой, потому и отослан я к тебе. Не будет вам покоя, пока пес и рипс идут за вами. Нет смерти ни первому, ни второму, ибо смерть уже внутри их. Спасайся от них.
– Я буду драться с ним. И я одолею его.
– Нет, Маэрх. Ты должен бежать, ибо меньшее это из того, что придет за тобой. Коли победишь ты их, то сильнее врагов подошлют. Лучше уж этих сторониться… Помни, ты Последний Страж у врат Месазы, у врат Владыки. Ты еще ничего не знаешь, и ничего не понял, а потому тяжело тебе будет. Но доверься словам моим, и безропотно храни вход во врата, неизвестные тебе, ибо я знаю, что ты хранишь последнее, что спасет Владию.
***
Соурр мчался без передышки вот уже два дня. Наемник валился с ног от усталости, хотя и провел все это время на спине у зверя. Мощные лапы, проросшие кошачьими когтями, умело цеплялись за почву у кореньев лесных гигантов, и, хотя лес всякий раз подставлял под ноги мчавшемуся животному то сучки, то лианы, соурр умело подмечал их и обходил.
Закат угасал на горизонте, когда соурр зарычал и сдал резко вправо, впрыгнув на нижние ветви ближайшего мека. В два прыжка он оказался вдруг с деревянной комнате, выломав своей мордой одну из ее частей.
Дагеен тут же слетел со спины зверя и ощетинился мечами-рипсами. В помещении было пусто. Наемник и зверь медленно обошли все три комнаты.
– Это же донад, Слуга! – произнес наемник, переложивший свое имя на пса. – Людомарский донад. Я много слышал о них, но никогда не бывал. Ар-р-р! – неожиданно ощерился он, заметил ворох листьев. – Чуешь. Здесь лежала эта девчонка. Пахнет ее кровью. – Он поднял ворох листьев и понюхал их. – Она еще поранена. Хе-хе! Где же чудодейственные людомарские штучки, которые ставят на ноги, прежде, чем Владыка не сокроет огненный глаз? – Он сплюнул.
***
Шмуни работали своими крылышками изо всех сил. Сине-зеленое море Великолесья медленно плыло под ногами. Ветер овевал лицо Лоовы, лаская ее ушки и щечки. В восторге распахнутые глаза девушки с изумлением и неверием смотрели на землю сверху вниз. На алых устах играла улыбка.
Людомар летел рядом с ней, но не осматривал окрестности. Он внимательно следил за шмуни.
– Пора дать им отдых, Лоова.
Они опустились у небольшого озерца, заросшего высоким камышом. Лес шумел над их головами. Был самый разгар весны. Лягушки, притихшие поначалу, возобновили булькающий концерт.
Девушка, как можно выше держа перевязанную ногу, осторожно опустилась в мягкую весеннюю траву. Плащ отца защитил ее тело от колкого сухостоя, оставшегося с прошлой осени.
Сын Прыгуна опустился рядом. Он был одет в плащ наемника. Этот плащ был точно таким же, какой оказался на его плечах, когда охотник очнулся у Синего языка – реки в Немой лощине у Боорбрезда. «Прав был Тикки, когда сказал, что я, должно быть, убил какого рипса». Людомар в который раз оглядывал плащ. Тот, который был на Лоове, оказался старее того, который людомар украл у наемника. Девушка наотрез отказалась ходить в одеянии своего врага, а потому людомару пришлось отдать ей свой плащ. Кроме плаща на ее теле ничего не было, т.к. шкура, в которую Лоова была одета до боя с рипсом, оказалась рассечена в нескольких местах и залита кровью.
Не смущаясь людомара, Лоова сбросила с себя одежды и попросила плащ. Сын Прыгуна также нимало не смутился, ибо людомары не находили в наготе ничего предосудительного.
Шмуни, покоившиеся на руках, голове и плечах охотника и девушки, еще несколько раз «жикнули» и окончательно успокоились. Лоова деловито задрала им крылышки и посмотрела на попки.
– Они не устали, папа, – сказала она.
– Я знаю, но пусть отдохнут. Дальше унесут нас.
Перед закатом, птицы разошлись во всю. Их трели разносились высоко над кронами деревьев, наполняя лес благостным дыханием. Людомар осторожно передал Лоове своих шмуни и направился на охоту.
Вернулся он затемно и нашел девушку спящей. Заметив это, он уложил рядом с ней тушку зверька, и опустился на колени. Порывшись в лежавшей рядом с ней котомке, охотник вытащил оттуда несколько стебельков и тщательно разжевал их. Собрав сок в ладонь, он осторожно обмазал им губы девушки. Она несколько раз чрезвычайно глубоко вдохнула, дернулась, и дыхание ее снова выровнялось.
Сын Прыгуна еще некоторое время посидел рядом с ней, а после осторожно распахнул ее плащ. Нагое тело девушки открылось его взору и взору небес. Людомар вытащил из-за пазухи листья и траву, и стал медленно водить ими по телу Лоовы, словно бы отирая ее полотенцем. Покончив с этим, он снова скрылся в зарослях.
Рассвет еще только начинал разгонять тьму на востоке, когда охотник разбудил Лоову, и они снова взмыли вверх. Летели недолго, и приземлились у реки.
Сын Прыгуна вошел в воду по грудь и что-то утробно запел. Он пел, не открывая рта, но так сильно, что от груди его стали расходиться круги.
– Папа! – закричала Лоова, когда вокруг Сына Прыгуна стала кипеть вода. Охотник продолжал пение. – О-о! – не сдержала восклицания девушка, когда увидел, как тело ее отца стало медленно подниматься над водой. Оно поднималось до тех пор, пока под гладью реки не остались лишь его ступни ниже щиколоток.
Людомар опустился на колени и поцеловал воду – так показалось Лоове. Потом он повернулся и вышел на берег. Из куста поблизости он вытащил небольшой плотик и бросил его в воду. Плот, вдруг, ожил, и сам поплыл к тому месту, где лежала девушка.
– Не противься им, – сказал он, поднимая Лоову на руки, – они не причинят тебе зла. Они знают тебя. И ты познай их. И не противься. Следуй тому, что они укажут тебе. – Людомар осторожно опустил дочь на плот.
Она закрыла рот руками, чтобы в ужасе не закричать. Вода под ней была покрыта сплошным покрывалом из резров – рыб-жуков. Людомар приложил палец к губам, не кричи.
