Пасмасу снилась его небольшая хатенка. Его старуха, красавица-дочка и недалекий зять, более работавший языком, нежели руками. Его рот забирал больше, чем приносили руки, а потому, даже во сне, старик хмурился глядя на то, как зять уплетает овощные пирожки – венец кулинарного искусства хозяйки дома.
Неожиданно, телегу тряхнуло, и пасмас, «ахнув», очнулся. Он зачмокал губами, на которых еще остался привкус пирожков, и готов был продолжить трапезу, когда внимание его привлек одинокий путник, идущий впереди.
Странник был укутан в накидку, похожую на рыбью чешую с длинными волокнами. Он шел пружинистой походкой, опираясь на посох. За плечами идущего не было видно ни котомки, ни какой-либо дорожной сумы.
Старик, завидев такую фигуру в Чернолесье, вмиг задрожал и стал шебуршать позади себя, судорожно ища пику на толстом кривом древке.
– Не подходи, убью! – хрипло пригрозил он, вставая на козлах, хотя сам нагонял идущего. Пика нацелилась в грудь странника. Тот обернулся. Пасмас открыл рот, побледнел и тихо осел на козлы: – А-а!
На него смотрел оридонский шлем со следами множества ударов. Шлем, не раз побывавший в жарких схватках.
– Рипс, – выдохнул старик, и пика в его руках заходила ходуном.
– Проезжай, ты! – приказал ему наемник голосом, более походившим на рык. – Поезжай быстрее, или я убью тебя! Стой! Куда я приду по этому тракту?
– К делянке, что у Оволарга. Отседова недолго до ларга. Я оттуда еду, привысокий.
– Езжай. Вон-вон, пошел! – заорал рипс.
– Да-да! – закивал старик и хлестнул лошадь так, что она с шага сразу перешла в галоп.
– Танвер, куда ты ведешь меня? – Наемник остановился, вытащил из-за пояса статуэтку-голову, раскрывшую пасть в страшном оскале. Пасть была вымазана кровью. – Туда ли я иду? – Рипс вытащил из-за пояса нож и полоснул себя по руке у изгиба. После этого, он стал кружиться на месте. Когда капля крови выкатилась и капнула с руки, он замер. Рука указывала идти дальше. Он сжал зубы, фыркнул и продолжил путь.
***
Стук топоров разносился на много полетов стрелы. Гулкий отрывистый хруст, с которым лезвия входили в плоть деревьев, короткими скачками распространялся среди стволов могучих дерев Черного леса. Ударяясь своими холодными ножками о стволы деревьев, он будил в их утробах заунывную песнь-предчувствие скорой смерти.
Людомар чувствовал угнетенность, которая царила в приравнинной полосе среди деревянных великанов. Он успокаивал их и тихо шептал им на древнем наречии слова успокоения. Деревья внимали ему, лаская своими листьями. Они расступались перед ним, когда он шел на звук топоров. Словно дитя, деревья подхватили Сына Прыгуна и передавали от одного к другому, заботливо подставляя его стопам свои ветви.
Охотник бесшумно приближался к делянке. Он уже отчетливо различал шаги множества ног, запахи нескольких десятков немытых тел. Его уши чутко среагировали на резкий металлический лязг, которым обозначили себя охранники, стоявшие посреди делянки, спиной друг к другу, всякий миг готовые броситься на врага. Людомар ощущал страх, густым туманом повисший над ними.
Чернолесья боялись все: и дровосеки, и стражники. Леса боялись лошади, стоявшие на тракте в ожидании поленьев и бревен, его боялись и поводыри, державшие за ошейники громадных холкунских псов, прозванных соуррами. Никогда раньше не слышал Сын Прыгуна запаха соурров. Никогда раньше не видел он этих чудовищ в городах холкунских.
Достигнув кромки леса у делянки, Сын Прыгуна присел на ветку и стал принюхиваться. От соурров пахло нечистью. Тем смрадом, о котором он узнал достаточно, чтобы верно сказать про них – творенья чернецов. Охотник нахмурился: чернецы покорили холкунов – мало, что было хуже этого. Ларги отныне пристанище черных магов.
Неожиданно, периферийное зрение охотника заметило тусклый блеск, который мелькнул в полосе леса справа от него. Людомар повернулся голову и стал вглядываться в ту сторону. Так и есть, помимо него, за делянкой наблюдала еще одна пара глаз. Это были холкунские глаза. Глаза мужа, ибо смотрели они пристально и грозно.
Острый взгляд людомара один за другим вычленил из буйной сине-зеленой лесной завесы взгляды еще трех олюдей. Сын Прыгуна прочитал в их глазах страх, но решимость и злость. Его взор скользнул по слегка поднятым, но сведенным вместе бровям, и охотник понял, что боги внесли в его план свои коррективы.
Скрывавшиеся за деревьями олюди были полны решимости напасть на делянку. А потому Сыну Прыгуна ничего не оставалось делать, как замереть на своем месте и ждать.
На делянке, меж тем, кипела работа. Одно за другим деревья падали к ногам холкунов и пасмасов. Истощенные дровосеки запрыгивали на поверженных ими лесных великанов и, скользя по ним с тяжелой грациозностью, обрубали ветви, которыми деревья еще цеплялись за своих собратьев.
– Людома-а-ар! – разнеслось вдруг над лесом, и из его глубины на делянку стали выскакивать обернутые в шкуры олюди. Они поросли волосами с ног до головы. Их руки сжимали топоры и дубины. Прикрываясь небольшими щитами, они бросились на стражников.
Воины-холкуны вмиг выстроились в линию, выставив вперед ростовые щиты и положив на них пики-вилы. С дикими криками дровосеки стали разбегаться во все стороны.
– Рнун! – заорали поводыри и спустили соурров.
Громадные псы, ощутив свободу действий, рванулись вперед и врезались в толпу наступавших дикарей.
– Людома-а-ар! – продолжали кричать те.
Собаки рвали их своими пастями и падали замертво с расплющенными или расколотыми черепами; они натыкались на пики, но в пылу боя даже не замечали, что проткнуты насквозь; они бросались во все стороны, клацая большими желтыми клыками с хлопьями кровавой пены и слюной, гирляндой развесившейся у них в пастях.
К своему удивлению, Сын Прыгуна увидел женщину, которая бежала среди нападающих. Она была небольшого роста, но плотно сбита. Держа в одной руке маленький круглый щит, а в другой топор-клюв, она легко прыгала среди навалов из стволов и веток. Собаки не замечали ее, останавливая свой взор на более рослых воинах, а потому она одной из первых достигла стены щитов, которую образовала стража.
Увернувшись от удара пики-вил, она пала на колени и выбросила тело вперед. Ее топорик скользнул наискось под щит и, видимо, проткнул клювом ступню одного из стражников. По крику, который донесся из-за щита, можно было судить, что удар был точным. Один из щитов повалился назад.
Женщина бесстрашно бросилась на этот щит и, как с трамплина, обрушилась с него на воинов-холкунов.
Тем временем, дикарям удалось покончить с соуррами и окровавленные мужчины стали грозно надвигаться на стражников.
– Там Лоова, – закричал вдруг один из атакующих. Эта фраза подействовала на воинов, как ветер воздействует на перекати-поле. С неимоверной силой налетели лесовики на стражу и вмиг покончили с ней.
Воины вытащили женское тельце из-под завалов и стали приводить в чувство.
– Ту-ту-ту! – весело сказал один из солдат, начав отбиваться от ударов маленьких кулачков. – Лоова, это я! Хе-хе! Жива…
Девушка села и огляделась. Ее залитое кровью лицо вспыхнуло большими карими глазами. Верхняя губа опухла.
– Чего вы их?
– Побили мы их, людомара. Как и всегда…
– Не врешь? – девушка с трудом поднялась на ноги и осмотрела место боя. – Не врешь, – поверила она, и вдруг надулась. – Опять не дождалась до конца. Отстань! – оттолкнула она одного из своих помощников и стала пробираться к лежавшим вповалку убитым стражам. – Соберите оружие и все, что надо. И этих соберите… визжак… У-у, не люблю я их… а надо… так бы и приколошматила кого-нибудь… визгуны… тьфу!
Крик «А!», резкий, отрывистый, почти потонул в звоне металла. Пронзительный и оглушающий, он ударил так хлестко, что, казалось, еще мгновение и деревья сбросят листву.
Воины на делянке вмиг обернулись на истошный крик и увидели, как один из них, отползая прочь, продолжает прикрываться обрубком срубленной у локтя руки.
– Нет! Не надо! – закричал несчастный и тут же, охнув, затих пронзенный в сердце копьем.
На полянке стояла фигура с плаще из шкуры омкан-хуута с глубоким капюшоном. Она не двигалась некоторое время, а после не торопясь стащила капюшон с головы. В лучах стоявшего в зените солнца блеснул оридонский шлем.
– Кто это? Кто он? – разнеслось между дикарями.
– Это рипс! – крикнул кто-то из их среды. – О, боги, это рипс!
Несколько воинов, ближайших к наемнику, бросились прочь, но тут же пали, пронзенные метательными ножами.
– Вы будете драться со мной, – спокойно сказал наемник. – Такова воля Танвера. Он направил меня сюда. – Рипс поднял вверх руку и показал на ней многочисленные порезы. – Вы не смеете бежать, ибо вам уготовано богами драться со мной.
– Мы не побежим, – выступила вперед Лоова. – Мы не боимся тебя.
