в Национальной библиотеке в обмен на уход из Коллеж де Франс; Ренан отказался и в итоге был лишен кафедры в Коллеж де Франс императорским декретом (1864). Такое увольнение было беспрецедентным, и, конечно, после подобного акта личное общение между Дюрюи и Ренаном было затруднено. Поэтому Ренан, в отличие от других крупнейших ученых, не входил в коллегию министерства (т. н. «Имперский совет»); поэтому же он не входил в ближайший круг консультантов Дюрюи по вопросу о реформах высшего образования, хотя именно он являлся в эти годы самым авторитетным разработчиком данной проблематики. Впрочем, его позиция по этому вопросу была хорошо всем известна: он ее подробно изложил в статье 1864 года.
~~~~~~~~~~~
О том, что идеология этой реформы Дюрюи целиком опиралась на построения Ренана, ярко свидетельствует текст ноябрьского доклада «О положении высшего образования». В преамбуле доклада говорилось:
Среди ученых и словесников существует два рода людей: одни способны совершать открытия в науках и создавать долговечные произведения в области словесности; другие стремятся популяризировать открытия и шедевры.
Отсюда вытекает двоякая задача правительства: людям первого рода правительство обязано обеспечить в меру своих полномочий наилучшие средства для творчества; людям второго рода – наилучшие средства для преподавания.
Во Франции государство с давних пор удовлетворяет эту двоякую потребность современной цивилизации: потребность в распространении науки и потребность в прогрессе науки. Первая потребность удовлетворяется факультетами, где на регулярных лекциях преподается готовая наука; вторая потребность удовлетворяется высшими заведениями более свободного характера, где наука должна твориться [Documents 1893, 19].
В архиве Министерства общественного образования сохранился набросок этого доклада, где тезисный план вышеприведенного пассажа завершается следующим выводом:
Надо различать.
и [36]
В окончательном тексте доклада терминологическая дихотомия «исследование vs. преподавание» (recherche vs. enseignement) также появляется (несколькими строками ниже), но не в столь ударной позиции. Во всех официальных документах министр Дюрюи стремился точно выразить суть своих мыслей, но при этом по возможности уйти от чрезмерных заострений. Врагов было так много, что не следовало их дразнить чересчур часто.
Показательно, что по-ренановски поставленный вопрос об исследовательской деятельности соседствует в этом документе с гораздо более традиционной дихотомией «наука vs. словесность» («ученые vs. словесники»). Как уже говорилось выше, противопоставление sciences vs. lettres было одним из опорных элементов французской культурной традиции: именно оно преграждало путь «онаучиванию» гуманитарного знания во Франции, именно против него выступало «научное лобби» и прежде всего Ренан. Скорее всего, присутствие этой дихотомии в программных текстах 1868 года диктовалось не столько личными убеждениями Дюрюи, сколько тактической осторожностью: нежеланием чрезмерно попирать культурные нормы, привычные для адресата (-ов) этих текстов. Во всяком случае в докладе Дюрюи императору о проекте создания Практической школы высших исследований (июль 1868 года) это противопоставление употребляется, но не педалируется; причем на лексическом уровне оно опровергается в июльском докладе дважды. Во-первых, в июльском докладе констатировалось: все отделения Практической школы высших исследований (т. е. отделения и точных, и естественных, и гуманитарных наук) «имеют одно и то же призвание: формировать ученых» (former des savants) (текст июльского доклада Дюрюи см. ниже, в Приложении 2). Слово savant во французском культурном обиходе отсылало к семантическому полю science и противопоставлялось словам lettré (словесник) и érudit, входившим в семантическое поле lettres. Во-вторых же – и это было самое главное, – Дюрюи сделал решающий шаг при выборе официального названия для историко-филологического отделения: в докладе оно именуется не «отделением словесности» или «отделением эрудиции», а «отделением историко-филологических наук». Тем самым новая классификация гуманитарного знания была еще раз подтверждена официально. Этим своим решением Дюрюи задал новый вектор развитию гуманитарного знания во Франции.
Итак, реформа Дюрюи сохраняла двухкамерное строение системы высшего образования и основывалась на жестком разделении «преподавания» (enseignement) как упорядоченной передачи готовых знаний – и «исследования» (recherche) как свободного поиска новых знаний. За факультетами закреплялась функция преподавания; в то же время Дюрюи предложил некоторые меры, призванные отчасти выправить положение на факультетах наук и словесности – а именно обеспечить профессорам на этих факультетах постоянную и ясно мотивированную студенческую аудиторию[37]. Функция же исследования находила себе место в учебных заведениях «дополнительного подмножества» – в полном соответствии с уже наличествующим порядком вещей. Далее, однако, Дюрюи принял оригинальное решение, учитывавшее предложения всех разработчиков «умеренных концепций» и вместе с тем не тождественное ни одному из этих предложений. Дюрюи не согласился с Ренаном и Буасье, предлагавшими сосредоточить подготовку исследователей в каком-то одном из уже существующих заведений «дополнительного подмножества». Вместо этого он решил учредить новое заведение, специально предназначенное для подготовки исследователей. Это полностью соответствовало исторически сложившейся практике формирования «дополнительного подмножества»: для каждой отдельной потребности – отдельный орган. Такой подход к делу был привычен и понятен обществу. Если есть потребность в подготовке преподавателей, то их должна готовить специально созданная для этой цели школа (Высшая нормальная). Если же есть потребность в подготовке исследователей, то для этой цели следует создать свою особую школу. Именно это и решил сделать Дюрюи.
Хитроумие его замысла заключалось в том, что новое учебное заведение должно было целиком существовать в виртуальном пространстве: оно должно было соединить под одной виртуальной крышей все разрозненные очаги исследовательской деятельности, уже существовавшие в тех или иных заведениях дополнительного подмножества. Такое решение позволяло создать новую институцию мгновенно, практически «из воздуха». По воспоминаниям Моно, Дюрюи сказал ему:
Чтобы создать Школу, о которой я мечтаю, мне хватит пера и листа бумаги; затем я смогу получить для нее деньги, которых мне не дали бы на реформу факультетов. Чтобы заставить французов усвоить какую-либо мысль, им нужно предъявить название, поражающее ум. Достаточно будет учредить новую школу и поставить в нее людей, преданных ее идее; если эта идея верна, она начнет действовать и преображать все вокруг себя [Monod 1897, 128].
Практическая школа высших исследований, по замыслу Дюрюи, должна была включать в себя пять отделений. Первыми четырьмя были: 1) Отделение математики; 2) Отделение физики и химии; 3) Отделение естественной истории и физиологии; 4) Отделение исторических и филологических наук. Пятое отделение, которое Дюрюи планировал создать чуть позже, должно было быть отведено той сфере, которая впоследствии стала называться «социальные науки», но конкретный профиль Пятого отделения не был сразу зафиксирован окончательно: в июльском докладе императору говорилось о «юридических изысканиях», тогда как в ноябрьском докладе подробно говорится о предстоящем создании отделения экономических наук [Documents 1893, 26–27]. В подготовленном Дюрюи проекте соответствующего декрета [Archives Nationales, F 17, 13618] уточнялось, что в задачи Пятого отделения входит изучение политической экономии и административного права. Декрет о создании отделения экономических наук будет подписан императором 30 января 1869 года, но так и не будет приведен в действие: отставка Дюрюи в 1869‐м, последующая франко-прусская война и крах империи помешают созданию Пятого отделения; его учредят лишь в 1886 году, в совершенно иной политической обстановке, и оно будет, в силу новых политических обстоятельств, посвящено религиоведению. Пока же, в 1868 году, Дюрюи готовился открыть первые четыре отделения.
Учебный процесс на всех четырех отделениях должен был состоять всецело из практических занятий. Тем самым учеба в Практической школе высших исследований мыслилась как дополнение к лекционным курсам, читаемым в различных учебных заведениях. Обучение должно было протекать в лабораториях. Что касается списка профессоров и набора изучаемых дисциплин, то они, как и в Коллеж де Франс, определялись не дедуктивно, следуя требованиям некоего предзаданного учебного плана, а индуктивно, исходя из наличия или отсутствия достойных специалистов по той или иной области знания. Как и в Коллеж де Франс, профессора должны были сами
