и не монстр — британская подлодка. Так море извергло из своих глубин спасение для меня… Но только для меня. Из похода на Крит никто больше из нас не вернулся…
Глава 5. Расставание
Лёжа в гамаке, подвешенном в проходе рядом с отсеком силовой установки, я не видел и не знал, куда держит курс металлическая «сигара». Мне было безразлично. Под действием успокоительного, которое мне вколол местный док, я равнодушно ждал конца путешествия. Даже за судьбу подлодки не было беспокойства: «Иначе, зачем провидению надо было меня спасать?» О том, что субмарина вошла в Великую Гавань Ла-Валетты, узнал, когда уже судно пришвартовалось к одному из ещё неразрушенных причалов порта.
Когда карабкался по трапу к входному люку, мои мысли были скорее заняты тем, как не скатиться вниз: руки и ноги ещё тряслись от слабости. Я не ожидал, что перед моими глазами снова возникнут разрушенные бастионы средневековых фортов. На мгновение я замер, но, получив чувствительный тычок в зад, поспешил на выход. Двое матросов из экипажа повели меня в портовое управление. Но не из сострадания к моему состоянию.
— Давай, шпион, шевелись. Там тебя расколют, — добродушно зубоскалил один из матросов.
Капитан подлодки снял с меня показания, записал всё в журнал, но я понимал, что на берегу продолжится разбирательство с моей полуфантастической историей. В управлении я схватился за спасительную соломинку — моё знакомство с сублейтенантом Канинхеном. Он мог бы подтвердить моё происхождение. Но нам сообщили, что Канинхен переведён в военную полицию — как раз то, что нам надо. Что ж, мы углубились в старый город в поисках адреса военной полиции. Полчаса блужданий среди развалин — и мы на месте. Улица Сан-Марко. Ла-Валетта неприятно поразила меня: целые дома стали редкостью. Я с грустью заметил: «Город превратился в каменоломню, источник песчаника».
Мы опустились в подвал полуразрушенного дома — там и находилось отделение военной полиции. Постовой на входе указал на комнату, где находился сублейтенант Канинхен, и проводил нас туда, предварительно постучав в дверь. Очередное подтверждение того, что ничто не меняется в британском мире: тот самый неизменный сублейтенант Канинхен сидел за столом. На этот раз он не спал — на это было своё оправдание: возможно стук постового разбудил его («Нет, — одёрнул я сам себя: — Просто сублейтенант сильно уставал»).
Сопровождавшие меня моряки рассказали причину нашего визита. Канинхен надел маленькие очки, внимательно посмотрел на меня, потом снял их, вздохнул, закурил сигарету. Мне показалось, что волосы над его ушами грустно поникли. Он пустил дым в потолок. Моряки терпеливо ждали его ответа.
— Капитан Моро погиб? Это правда, Шатопер? — наконец, спросил он со скорбным выражением лица.
— Сэр, он называет себя Викто́р Ракито́ф… — перебил Канинхена один из матросов.
Сублейтенант махнул рукой.
— Он. Весь экипаж. И судно, сэр, — печально кивнул я.
Офицер встал, надел фуражку, отдал честь в пустоту («Может, правильнее в вечность?» — подумалось), потом снова сел. Матросы почувствовали себя неловко, переминаясь с ноги на ногу.
— Мы можем быть свободными, сэр? — переглянулись они между собой.
— Да, можете идти. Сам составлю протокол на него, — кивнул на меня Канинхен.
Его осоловевшие глаза неотрывно наблюдали за моряками-подводниками, пока они не вышли из комнаты. Только когда за ними захлопнулась дверь, он перевёл взгляд на меня, потом встал и достал из шкафа бутылку скотча и два стакана. Кивнув на табуретку около стола, он налил по двойному шоту. Мы выпили.
— Жаль. Капитан Моро был отличным игроком, — офицер разлил по стаканам ещё по одной порции, мы выпили. — Моё дежурство закончилось. Давай, Гюго, сыграем.
Канинхен достал колоду. Зачем мы это делаем? На меня накатилось безразличие: слабость играла свою роль. Локтями опирался о стол — так легче. Горсть сухарей стала фишками. Мы разложили партию и играли, играли — и пили, и пили; я проигрывал и проигрывал асу покера, посасывая сухари. Так прошёл час, второй, третий… Мне стало казаться, что это какой-то реквием по капитану Моро. Рыжий кэп незримо сидел рядом. Его глаза насмешливо искрились, глядя на нас.
В очередной раз проиграл. Перед глазами поплыли круги, голова закружилась, и я упал с табуретки. Обескураженное лицо Канинхена — последнее, что я увидел, перед тем, как меня окутала темнота…
Очнулся. Глаз не открывал — сознание медленно возвращалось в моё лежащее на чём-то жёстком тело. Но долго в таком положении я находиться не мог: спина болела, не говоря уже о гудящей голове. С трудом сел, огляделся: тёмная комната, подо мной деревянная лавка, слабый свет прорывается сквозь зарешёченное окошко в двери. Встал, но тут же сел обратно — головокружение. Всё-таки через какое-то время я смог добраться до металлической двери: закрыто. Мне ничего не оставалось делать, как забарабанить по ней. Ждать пришлось недолго — зашаркали чьи-то шаги и залязгал затвор. Дверь распахнулась, на пороге возник солдат военной полиции. Он посмотрел на меня сонными глазами.
— Проспался, — он зевнул. — Тогда, давай освобождай камеру и гуляй отсюда.
Покачиваясь на подгибающихся ногах, я вышел в коридор.
— А где сам сублейтенант? — прозвучал мой вопрос.
— Ушёл, как только ночь наступила. Это тебя в свободный номер определили, — усмехнулся солдат.
Я направился к выходу, иногда придерживаясь за стены коридора.
— Подожди! — выкрикнул мне в спину дежурный. — Сублейтенант тебе просил передать.
Он вытащил что-то из тумбочки на своём посту и сунул мне в руки. Мои руки рефлекторно взяли это что-то, глаза немигающе смотрели в пространство.
— Смотри, не потеряй, шпион! — улыбнулся он, сунул мне какую-то бумажку в карман и прижал мои ладони со свёртком к моей груди.
Я не видел его лица, точнее говоря, не воспринимал окружающую действительность: ни его лица, ни того, что он говорил, ни того, что делал.
Через минуту я оказался на улице. По инерции мои ноги прошагали ещё несколько десятков метров, пока удар о торчащий кусок разрушенной кладки не остановил меня. Слегка покачиваясь из стороны в сторону, я смотрел на неожиданно возникшее препятствие, не понимая, что это. Наконец, какая-то внутренняя сила заставила меня опуститься на эту кучу кирпичей. Я закрыл глаза, пытаясь
