— О, фотографии! Чьи? Ваши? Военные? Покажите! Покажите! — вскричала Мариза.
— Как это нескромно, — сказала ей Катерина.
Петер фон Эль замялся:
— Нескромно? Нет, почему!
— Тогда показывайте, — повторила г-жа Лежан. — Странно, вы как будто боитесь.
— Боюсь? Вы ошибаетесь, только если боюсь показаться неблагодарным.
— Неблагодарным?
— Ну да. Вы делитесь со мной радостью, и мне не хотелось бы омрачать ее своим беспокойством.
— Беспокойство? Как ее зовут? — спросила Мариза.
Вопрос рассмешил его, а у Катерины защемило сердце. Но содержимое альбома живо интересовало ее, она опасалась, что он может закрыть альбом, и, довольно ловко давая выход любопытству, сказала:
— Недаром говорят, что любое беспокойство не вредно обсудить.
— Скорее даже, не беспокойство, я сгораю от нетерпения, — ответил он. — Ведь память способна оживить в душе образы, и тогда ощущаешь свою беспомощность.
— Вот поэтому мне больше нравятся фотографии, — откликнулась Мариза. — Фотографии — их все же можно потрогать, подержать в руках! Не то что воспоминания в чистом виде, о которых вы говорите…
Петер фон Эль протянул им альбом и сразу, казалось, забыл об их присутствии. Полузакрыв глаза, опершись подбородком на спинку кресла, он как бы самому себе стал монотонно рассказывать склонившимся над страницами дамам о прожитых годах. Иной раз в его повествовании проскальзывало какое-нибудь иностранное слово, и перед ними возникали картины: колокольни, леса, уходящие солдаты, какая-то девушка на фоне величественных пейзажей восточной Европы. Как-то в парке, со всех сторон окруженном лесом, после холодной, наводящей тоску осени, случилось ему на закате встретить утреннюю зарю и насладиться рвущими сердце поцелуями. «Слова — это камень и кровь, этими сгустками крови и камнями, падающими у нас изо рта, мы стараемся продлить существование любимых вещей. Человек рассказывает о своем доме, и тот запечатлевается в памяти других людей, и любовь, о которой он сумел поведать им, годами заставляет биться тысячи сердец. Нужно уметь говорить о том, что любишь, ведь молчание — это забвение».
Г-жа Валь-Дидье и г-жа Лежан не поняли смысла сказанного, тем не менее слова Петера фон Эля произвели на них большое впечатление.
— Какая красивая девушка. Кто она? — спросили они, возвращая ему альбом.
— Ее зовут Матильда. Скоро я поеду за ней, и мы, возможно именно здесь, сыграем свадьбу.
В тот вечер подруги оплакивали несчастную любовь Петера фон Эля.
— Подумать только, ведь вскоре он узнает о смерти бедняжки! Как грустно, как прискорбно, просто ужас. С ума сойти можно, — сказала г-жа Валь-Дидье.
— Да, сойти с ума от печали и унижения. Бедняга Петер! От него так давно все скрывают, заставляя любить мертвую, писать письма мертвой! Он видит как шевелятся ее губы, получает письма, которые, как он думает, писала она, они несут ему поцелуи женщины, лежащей в могиле. Скажи мне, разве это гуманно?
— Нет, негуманно и даже опасно, человек, находясь в одиночестве, влюбляется все сильней…
— Да, все так, но, благодарение Богу, разлука часто не согласуется с верностью. Начинаешь страдать, устаешь, отчаиваешься, а потом в один прекрасный день встречаешь кого-то, кто отвлекает тебя.
— Говори за себя, — возразила г-жа Валь-Дидье, всем своим видом показывая: «Соблюдайте дистанцию».
— Ой, прошу тебя, не строй из себя святую невинность. Ты прекрасно понимаешь меня. Что ново, то и мило, дорогая моя, тебе это известно не хуже, чем мне. Новое увлечение, — и пожалуйста, хоп! ты на другом свете. Долой прошлое, долой воспоминания, едва ощущаешь слабые угрызения совести. До свидания, день вчерашний, нас интересует завтрашний! Знакомо ли тебе что-либо хуже, чем мужчина, с нетерпением ожидающий тебя, который продолжает любить и которого ты уже не любишь, потому что влюблена в другого? С этой минуты он мешает тебе, раздражает, и ты жалеешь его до того, что начинаешь ненавидеть. Какая досада! Он готов, бери его, а у тебя, несмотря ни на что, доброе сердце, и ты отдала бы все на свете, чтобы избавиться от него, то есть за то, чтобы он полюбил другую. Женщина искренне способна желать счастья мужчине только тогда, когда он ей самой не нужен. У мужчин в отношении женщин абсолютно то же самое. Петер, возможно, очень романтичен…
— Или романичен, — перебила ее Катерина.
— Романтичный, романичный, назови как угодно, но Петер в конце концов такой же, как и другие мужчины, а ты, без сомнения, самая тонкая и самая элегантная женщина из тех, кого он встречал за последние годы.
— А ты — самая веселая, самая беззаботная. А это важно, поверь.
— Полно, Катерина, почему ты думаешь, что он равнодушен к твоему очарованию?
— А почему ты не признаешь, что его покоряет твоя веселость?
— Он предпочитает серьезность.
— Да нет же, как раз смех, веселье.
— Катерина, я вижу тебя насквозь. Ты стараешься ему понравиться. Ты его обожаешь, с ума по нему сходишь.
— Кто, я? Господи Боже, как ты ошибаешься! Посмотри на себя прежде, чем толковать о сумасшествии. Ты его забавляешь и прекрасно знаешь об этом.
— А я уверена, что ты влюблена в него…
— Нет, это ты…
— О! Сколько можно лгать! — перебила г-жа Лежан.
— Если уж я лгу, то ты — лгунья в квадрате, — ответила улыбаясь прекрасная г-жа Валь-Дидье.
Так обе лгуньи продолжали подтрунивать друг над другом, но ни одной не удалось вывести другую на чистую воду.
Их разговор затянулся далеко за полночь. Обе остались при своем мнении и, расставаясь, в который раз признали, что Петер фон Эль — настоящий мужчина, что они желают ему только добра и что только новая любовь сможет оторвать его от привязанности к Матильде.
— Тем более, что так считает и его бабка. Чтобы освободить, спасти, защитить его, — добавила Катерина, — необходимо, чтобы настоящее отвлекло его от прошлого.
— И в конце концов потеснило его теперешнюю любовь, предало ее забвению. А-а! То же мне сложности! Ведь влюбиться так просто! — воскликнула Мариза.
— Тогда скрываемая правда не сможет навредить ему, и он почти с облегчением воспримет через несколько дней известие о ее смерти.
— Известие о ее смерти…, — повторила г-жа Лежан, заканчивая этими словами вечер.
Несколько раз Петер фон Эль приглашал их поужинать в маленькие ресторанчики на берегу моря, где для редких посетителей играла пара музыкантов, сезон закончился. Он превосходно танцевал, то есть умел, не двигаясь, перемещаться в такт музыке. Мариза бледнела при виде уносимой им, расслабленной, что-то шепчущей Катерины, Катерина впадала в отчаяние, когда он подхватывал Маризу, которая в эту минуту испытывала блаженство единения, — зрелище, которое ревность вынести не в состоянии.
Прошло две недели с тех пор, как недоступный иностранец и две дамы, силящиеся завоевать его, стали жить вместе, когда г-жа Валь-Дидье заговорила об отъезде. Пришло время уезжать на юг. Близ Канн у нее был прекрасный дом, где в июле муж и дочь собирались присоединиться к ней. Она понимала, что ничто не мешает г-же Лежан остаться в Нормандии, и ей это не нравилось. Она отвергла мысль оставить подругу наедине с Петером, но была не в силах покинуть его и не решалась пригласить его одного, без Маризы, поэтому ей пришлось пригласить к себе обоих.
Петер фон Эль поблагодарил ее:
— Никогда не бывал на юге Франции. Когда вы ожидаете меня увидеть? — спросил он.
— Когда? Но я не собиралась ждать вас, я надеялась, что мы поедем вместе.
— О! — сказала Мариза, — ты считаешь, что поступаешь правильно? Петер и я, мы будем стеснять тебя, пока ты будешь устраиваться, и ты смогла бы, закончив дела, несколько дней спокойно передохнуть.
— Передохнуть? Почему ты решила, что мне это нужно? Ни малейшего желания не испытываю.
— Хм, передохнуть, передохнуть, я выбрала это слово из деликатности… Ну, ты меня понимаешь?..
— Я понимаю, что ты считаешь в порядке вещей оставаться здесь и наслаждаться жизнью, пока я одна отправлюсь в Канны готовиться к вашему приезду. Нет, в самом деле, я не согласна.
— Катерина совершенно права, — вскричал Петер фон Эль. — Мы поедем вместе на машине моей бабушки. Согласны, Катерина? А вы, Мариза?
— Вы знаете, отсюда до Канн ехать очень долго, — заметила та.
— Ну и прекрасно, — ответил он, и тремя днями позже они приехали на юг.
Г-жа Валь-Дидье, чтобы не заставлять своих гостей ужинать в доме, пропахшем камфорой и мертвыми мухами, позаботилась заказать столик в соседнем ресторане. Им накрыли под соломенным навесом, тихонько играла музыка, с суши дул легкий ветерок, смешивая аромат эвкалиптов и цветов с суровым дыханием моря. Чудесное мгновение заставило всех позабыть о прошлом. Они танцевали, смеялись, выпили больше, чем обычно, и когда пришло время возвращаться, дамы настолько устали, что разошлись по комнатам, не обменявшись ни единым словом. Катерина очень хотела спать. Она улеглась в кровать и зажгла лампу у изголовья, тогда как Мариза, задержавшись в ванной, вдруг услышала знакомые шаги. Она быстро завязала пояс халата, открыла дверь и побежала к лестнице, последние ступеньки которой одолевал Петер фон Эль.
