Выученица вошла в лекарскую потная, красная, дрожащая от боли и усталости, изваленная в снегу.
— Чего тебе? — на скрип двери обернулся Руста, ощупывающий лежашего на столе пузатого мужика.
— Да вот, ногу, видать, сломала, — виновато проговорила послушница.
Целитель мельком взглянул на нее, стоящую, как цапля, нахмурился и ответил:
— Некогда мне. Занят, не видишь? Купца привезли, хворь у него приключилась. Или жди, или в покойницкую к Ихтору иди. Он там щеглов Майрико вразумляет. Ну или к Рэму, он у себя в покое, небось перед печью сидит, бока греет.
Выученица кивнула и похромала прочь. Идти к Ихтору она не могла — для этого следовало спуститься на второй ярус подзмелий, а куда ей — по каменным ступенькам на одной ноге? То же и с Рэмом. Вскорабкайся к нему на четвертый ярус, да еще упроси снизойти. Старик вредный, окажется не в духе и помочь не поможет и прогонит в три шеи. Лучше уж потерпеть, покуда Руста закончит толстомяского лечить.
Вот только нога неметь начала. От боли подташнивало. Кое-как Лесана стянула валенный сапожок и зажала ладонями больное место, пропуская по пальцам Дар. Быстрые токи просочились сквозь кожу, рассыпались колючими иголками. Щиколотку дергало, как больной зуб и от неловкого лекарства сделалось даже хуже. К горлу подступила тошнота — показалось, будто сломанная кость шевелится под кожей. В ушах зашумело, по телу высыпал пот, но через несколько мгновений сделалось легче, нога взялась зудеть и чесаться, боль ушла.
Лесана попыталась встать и поняла, что теперь может обходиться без костыля. Совсем, конечно, она себя не вылечила, всем весом ступить на ногу она по-прежнему не могла, но легкая хромота после пережитого страдания казалась всего лишь досадной и не более того. Подволакивая стопу, выученица поплелась к себе в комнатушку. Дарен вряд ли будет рад ее видеть. Да и куда ей — одноногой…
…В печи весело трещал огонь, но комнатушка все никак не могла протопиться. После подвала Нурлисы здесь было промозгло и холодно. Скорчившись на лавке под одеялом, трясущаяся от остуды послушница потихоньку лечила больную стопу и чувствовала себя бесполезной затравленной девкой, у которой болело все, что только могло болеть, да еще слабость по всему телу ползла и дрожь окаянная. А от ужаса перед грядущей ночью и вовсе было страшно выползать из коморки, дверь в которой она приперла для надежности сундуком и столом. Только так и смогла хоть немного успокоиться…
А ночью, в сгустившейся тьме, Лесана слушала завывание ветра за окном и вздрагивала от малейшего шороха, не в силах заснуть. Все казалось, будто в коридоре раздается эхо шагов, будто кто-то стоит с обратной стороны двери. В эти мгновения девушка обмирала, по-детски сжимаясь в комочек и натягивая на себя одеяло…
Но он не пришел. То ли Нурлиса оказалась права, то ли колдун не хотел поднимать шума. Однако несчастная послушница так и не смогла уснуть: вздрагивала от каждого шороха, тряслась и проваливалась в короткое забытье между сном и явью, когда все слышишь, и отдыха нет.
* * *
С той первой ночи прошло несколько седмиц. Донатос не появлялся. И девушка слегка успокоилась, хотя дверь по-прежнему подпирала сундуком. Все эти седмицы, она несла наложенный Нэдом оброк — отмывала мертвецкие и казематы. Дарен пытался время от времени гонять девку, но очень скоро махнул рукой, подведя итог: дура бесполезная. С той поры он давал ей только обидные мелкие поручения и ни разу не позвал ратиться с ребятами. Вот и теперь выгнал с урока, отправив драить подземелья, мол, иди, делом займись, иного толку нет от тебя.
Лесана выжала склизлую от грази тряпку и разогнулась. Теперь надо тащить ведро до лестницы, а потом в царство Нурлисы, там выплеснуть в желоб стока, набрать новое и снова вниз. Надоело уже.
Девушка шла узким коридором, скособочившись, чтобы удобнее было нести неудобную ношу. Она кусала губы и думала о том, как же в сущности несправедливо устроен мир, когда насвтречу ей с крутого всхода спустился… Донатос!
Лесана застыла, судорожно стискивая дрожащей рукой светец.
Колдун шел прямо на нее.
Горло судорожно сжалось, отказываясь пропускать воздух, ноги предательски задрожали, а рука бессильно разжалась. Ведро с грохотом упало на каменный пол, щедро расплескивая грязь. Лесана начала пятиться. Чтобы разойтись в этом мышином лазе обоим следовало слегка прижаться к стене, но Донатос шел неторопливо и прямо.
Язык прилип к небу, сердце ломилось прочь из груди, и ноги подгибались. Крефф шел на выученицу, и по его глазам никак нельзя было судить, что он задумал.
Миг, и некромант ухватил девушку за затылок, дернул к себе.
От ужаса та не смогла даже пискнуть. Донатос же, круто развернувшись, вжал послушницу в ледяную стену и склонясь к уху сказал:
— Неловкая ты какая…
Холодная рука надежно держала жертву за шею.
— Неужто боишься меня?
Лесану начала бить крупная частая дрожь. В каземате они были одни, и делать он с ней мог все, что возжелает. А если и спустится кто, увидит их, так оттого позор ее станет только мучительнее.
Но даже теперь она не могла проронить ни слова — ни умолять его, ни упрашивать. Только трястись.
Рука колдуна скользнула к содрогающемуся девичьему стану, мягко коснулась завязки на штанах, потянула.
Девушка зажмурилась, деревенея телом, силясь вжаться, слиться со стеной, с камнями, но… в следующий миг стальная хватка ослабла и крефф, пихнув выученицу так, что она кубарем полетела в разлитую по полу грязную лужу, исчез в темноте каземата.
Как не было его.
Раздавленная, униженная, Лесана беззвучно разрыдалась, лежа в грязи и трясущимися руками приводя в порядок одежду.
Хранители светлые, когда же это все закончится-то?
* * *
Нуступил вьюжник. Суровый, с морозами и метелями. Целыми днями за стенами Цитадели завывал, скулил, свистел и бился ветер, наметая к подножию крепости рыхлые сыпучие сугробы. Но Лесана по-прежнему жила в подземельях, редко выбираясь на поверхность. Разгневанный ее неуклюжестью и неумением Дарен наложил на девушку двойной оброк, превратив ее едва ли не во вторую Нурлису. Она теперь тоже целыми днями носила дрова, мыла, терла, топила, будто поденщица. Вот и теперь…
Послушница захлопнула решетку каземата и прополоскала грязную тряпку в ведре. Уф… Да когда же Клесх возвратится? Надоело ей мыть, да чистить. Все руки в цыпках и трещинах, кожа стала как мочало! А ведь сегодня еще и мертвецкую драила. И только попробуй где-нибудь не промыть, мигом объявится Дарен и ткнет носом в плохо сделанную работу.
Он уже явно решил для себя, что ни на что иное, кроме как драить полы — выученица Клесха не способна и потому давал ей, как назло, самые обидные и бестолковые поручения.
