В себя меня привел рывок за оставшийся рукав. Это Шерман решил остановить мои нравоучения, пока они не возымели противоположный эффект на слушателей:
— Слушай, Чегевара местного посола, ты лекции нам до вечера тут читать будешь? И так уже всем ясно, что каждый идет в бой за свою душу!
— Вот! — обрадовался я. — Ты нашел верное определение нашему отряду: Армия душевных эгоистов!
— Звучит, как психопатов нетрадиционной ориентации, — причмокнул, словно пробуя на вкус определение, бывший волк.
— Да, именно, нетрадиционной для здешних мест. Можно сказать: противоположной душевной ориентации.
— Все! По коням! — заявил Шерман, явно перехватывая инициативу из моих слабых ангельских рук.
Я был этому рад: чем самостоятельнее будут повстанцы, тем легче мне будет уйти из этого мира. Мы двинулись вперед. Люди подобрались закаленные невзгодами, поэтому никаких стонов по поводу голода или тяжело проходимой лесной местности не было. Командование естественно сосредоточилось в руках бывшего офицера, Шермана и второго поднимающегося из инферно человека.
Я, как существо неконкретное, неспособное к длительной планомерной деятельности и увлекающееся чем ни попадя, занял нишу комиссара нашего летучего (а вернее ползучего) отряда — этакого бездельника по политвоспитательной части. К моему стыду, вся операция своим дальнейшим успехом была обязана этим толковым парням. Они грамотно и осторожно провели отряд перелесками, даже сумев раздобыть на одном хуторе провиант, причем (не без моего настоятельного требования) не реквизировав его, а выменяв на пару винтовок и патроны.
Так что к вечеру, неизвестно где блуждая (по крайней мере, мне так казалось), мы, по словам нашего поводыря, вышли к стану врага. То, что это было проделано так легко, могло говорить о многих и совершенно разных вещах: или наш проводник был настоящим Иваном Сусаниным, который работал на диктатора; или он действительно знал, что делал, и грамотно вывел нас туда, куда надо; или военное искусство Извера было настолько примитивно, что он мог позволить любой шайке заблудившихся туристов спокойно зайти к нему на огонек и уже там славно отметить военные заслуги диктатора; или, или, или… какая, к черту, разница? Я просто доверился фортуне и, когда мне сказали, что до лагеря остался примерно километр, только кивнул и спросил:
— Ну и какие будут предложения по поводу того, как мне организовать встречу с диктатором?
— А с чего ты взял, что именно ты должен с ним встречаться, а не мы все? — удивился Шерман.
— Понимаешь, есть у меня подозрение, что душе с чертом здесь никак не совладать. А у меня все-таки шанс будет. Если я не справлюсь, боюсь, никому с ним уже не справиться. Кстати, в случае моего поражения, вам всем нужно будет разбегаться куда подальше, и оседать по селам и весям, помня мои наставления и подтачивая инферно хорошими делами изнутри. А сейчас мне нужно от вас всего ничего: дельный совет, как с минимальным шумом побеседовать с Извером один на один?
Наш проводник серьезно на меня посмотрел и сказал:
— Если бы не твоя такая быстрая организация отряда, я бы ни за что не поверил, что у эдакого оболтуса есть хоть какие способности к оперативной работе.
— Поверь, есть! — за меня ответил Шерман.
— Так я и говорю, что верю. Поэтому предлагаю оставить весь отряд здесь, а самим в количестве пяти человек выдвинуться в полночь к лагерю диктатора. Мы двое, — при этом наш военный консультант посмотрел не на меня, а на Шермана. — сможем снять дальнюю охрану и использовать их одежду.
— Вторым снимать охрану буду я. И без смертоубийства! — перебил его я.
— По возможности, — нехотя согласился военный. — В лагере меня могут принять за своего и в темноте подпустить к палатке, где ночует Главный. Остается только надеяться, что он будет там, а не смотается в свою постоянную резиденцию.
Отряд расположился в лесной чаще по всем правилам партизанского искусства: костров не разжигали, не шумели, а вокруг довольно грамотно расставили часовых. Несколько часов до полуночи я провел, подрабатывая бесплатным полусумасшедшим сказочником-затейником, как меня охарактеризовал наиболее хмурый слушатель. Но даже он, я думаю, не смог остаться равнодушным к моим красочным описанием миров астрала.
Я старался, как мог, заливаясь ночным соловьем — ведь на кону стояло немало человеческих душ, и мне нельзя было терять время. А что может эффективнее разбудить в душе чувство любви и сострадания, как что-либо прекрасное и удивительное? Это одна и та же цепочка: вы удивляетесь красоте, затем восхищаетесь ею, в вашей душе рождается чувство прекрасного, а оттуда уже и шаг к любованию этим прекрасным и желанию его защитить и преумножить, а затем и поделиться им с другими. Даже Шираз признавал себя выродком, тянущимся к красоте. Ведь никакого другого применения у прекрасного, кроме как делиться им с другими, нет. Конечно, вы скажете, что его иногда можно продать, спрятать и хранить в чулане, но заметьте — ни одно из этих «полезных» действий не сделает предмет восхищения прекраснее, а взаимное созерцание, прослушивание или какое-то другое сопереживание способно многократно усилить ощущение эйфории от наслаждения и даже довести вас до полного счастья. А где восторг, радость, сопереживание, там и любовь, и сочувствие.
Вот по этой нехитрой ангельской формуле я и сеял зерна сомнения в эти души, огрубевшие в борьбе за выживание под сумрачным небом инферно. Я надеялся, что мои чувства заразны и говорил, говорил, говорил… о далеких и одновременно близких галактиках, о могуществе душ, творивших собственные миры, о безграничной фантазии, облеченной в самые разнообразные формы ландшафтов, флоры, фауны и просто не поддающиеся никакой классификации места обитания. Под конец я, несколько вымотавшись, увидел в глазах слушателей характерный, такой заразный блеск мечтательной фантазии, который мы, ангелы так ценим в душах. Я чувствовал, что большинство этих людей почти наверняка потеряны для инферно. Теперь их души будут устремлены к прекрасному, а туда дорога идет только через сочувствие и сопереживание.
Так что теперь мой бой с Извером не имел такого уж принципиального значения. Этот мир был заражен: большинство этих людей несло в себе вирус сочувствия, который будет неизбежно распространяться среди населения, если черти, конечно, не примут превентивных мер, но даже при полном дьявольском «карантине», хотя бы эти немногие смогут ускользнуть к свободе.
Но я не привык останавливаться на полпути и, поняв по напряженному взгляду Шермана, что нам уже пора выходить, пожелал всем присутствующим скорого освобождения от гнета чертей, а сам, кивнув главным заговорщикам, пошел за ними собираться в опасный рейд. Собираться особенно не пришлось — все уже было подготовлено профессионалами своего дела: темные одежды, мягкая обувь, ножи, два пистолета и даже сажа для наведения вечернего макияжа (вот красавицы обзавидовались бы!).
Компаньоны уважительно, но немного покровительственно инструктировали меня, как тихо подкрадываться и использовать сигнальные крики, имитируя местных ворон. Меня так и подмывало похвастаться моими умениями в рукопашной, но понимая, что в общей тактике преследования и разведки они большие профессионалы, не стал грузить их ненужной информацией, а Шерман только хитро улыбался, понимая, что я немного переигрываю, корча из себя усердного болвана. Но ведь так же было веселей! К тому же я давал людям повод проникнуться заботой к ангелу, к которому они явно стали за этот вечер неравнодушны. А любая забота как нельзя лучше вписывалась в мои коварные планы. Ох держитесь, черти, будет вам головной боли! Прав был Шерман: пусти ангела в огород, он тебе такого там напашет, никто потом не разберет!
Мы, как в лучших голливудских фильмах, двигались неслышными тенями в темном лесу. Примерно через час такого движения, идущий впереди боец поднял руку, и мы по цепочке передали сигнал остановиться. В ходе короткого совещания выяснилось, что мы уже находимся в районе сторожевых постов лагеря и два человека должны пойти на разведку, чтобы попытаться снять часового. Я не преминул напомнить мое условие, расхваливая свои способности:
— Если будет необходимость бесшумно отправить человека в непродолжительный сон, то я на это как раз способен. Тем более что вам грешить насилием желательно по минимуму.
Я понимал, что такие доводы кажутся всей компании дикими, но мне на выручку пришел Шерман. Он кивнул и подтвердил:
— Он голыми руками смог меня остановить, когда я в шкуре огромного волка был. Вы не смотрите, что он с виду такой плюгавый. Вид у ангелов обманчивый.
«Вот спасибо за плюгавого!» — подумал я, но вслух сказал:
— Не волнуйтесь — не подведу! И потом, может, мы без остановки пройдем прямо к цели?
