— Подумала, — криволюсь я. — Давай это вечером обсудим, а?
Азамат соглашается и оставляет тему. Или это моя паранойя, или он прекрасно понял, что ни о чём я не подумала. Вернее, подумала, но ни до чего не додумалась. Я по-прежнему не знаю, как обходиться с охранником во время работы с пациентом.
Азамат уходит сворачивать горы в офисе, а я принимаюсь проверять свои чемоданы с инструментами и прочим бутором, чтобы всё было на месте и в порядке. Работы будет много, тут мне Азамата спрашивать не надо. Он уже пару месяцев колдует с бюджетом, чтобы создать хотя бы систему государственного страхования здоровья, а лучше — бесплатную для граждан медицину. Старейшины немного сопротивляются, им всё кажется, что деньги можно потратить и с большей пользой для планеты, чем на лечение отдельных личностей. Пока что Азамату удалось продавить только такую идею: во время случайных выездов мои услуги по врачеванию оплачиваются из бюджета. То есть, если уж какой деревне повезло, что мы туда нагрянули, то лечиться могут все за так. Вот я и готовлюсь к небольшому армагеддону. За этим занятием меня застаёт звонок Янки.
— Лизка, приходи, — командует она, хихикая в трубку. — Тут твой старшенький отчудил.
— Что, к тебе загремел? — спрашиваю, покрываясь холодным потом. Мог ведь подумать, что травма — это идеальная отмазка, чтобы не ехать никуда.
— Да нет, он-то здоровёхонек, но подрался опять, по-хорошему, городскую охрану звать надо, но я решила сначала тебя, а то тут всё непросто…
Я прибегаю, как ошпаренная, забыв всё на свете. Вот идиотский ребёнок, ну я же обещала, что ему не придётся разговаривать с Азаматом, чего он выделывается?!
Янка встречает меня в дверях и проводит в коридор перед операционной. Сквозь одностороннее окно я вижу Кира, который одиноко сидит на кушетке и тоскливо рассматривает стоящие вокруг аппараты.
— Вишь, целёхонек, — кивает на него Янка.
— Так что стряслось? — тороплю я.
— Помнишь ту девочку, которую ты привезла, с аппендицитом?
— Ну да, которая дочка знающего.
— Да, так вот, она же тут всё ещё лежит у нас, и с ней отец сидит всё время. Снял комнату на постоялом дворе, на ночь туда уходит, а весь день тут сидит. И вот сегодня приходит какой-то мужик, говорит, ему сказали, что этого Альяса можно тут найти. Ну, Орива его позвала, он вышел на крыльцо поговорить с этим. А у меня ж у кабинета окна на крыльцо почти, я сижу, пишу дневники, слушаю их. И этот второй говорит, типа, чего ты тут торчишь, забрал бы уже свою девку и делом занялся, а то время теряем. Альяс ему, типа, не могу, Хотон-хон сказала, что её надо держать под наблюдением, а то вдруг чего. Тот второй начал тебя поносить, типа, вот, придумал тоже бабу слушать, да что бы она понимала, это просто Император слух пустил, что она целительница, чтобы оправдать, что она по мужикам шляется, а так-то все же знают, что она устрица.
Я малость офонареваю. Нет, я знаю, что про меня всякие слухи ходят, но вот конкретно в такой интерпретации слышу впервые.
— Вот и я такое лицо сделала, — кивает Янка. — Собиралась уже Ирнчину звонить, чтобы этому шибко умному вправил мозг силовыми методами… И тут слышу, третий вклинился, Альяс даже сказать ничего не успел. Выглянула, смотрю, стоит твой Кир распаляется. Видно, мимо шёл и услышал. Видуха — мрак: кулаки сжал, физиономия красная и шипит, типа, а ну-ка повтори, что ты щас сказал!
Я представляю себе это зрелище — тощий долговязый паренёк, всё же ниже ростом взрослого мужчины, вклинивается в разговор с такими претензиями.
— Вот идиот, — вздыхаю. — Ну и что, его развернули и подтолкнули?
— Да нет, этот мужик его всерьёз не принял, поржал и повторил, ещё приукрасил. А Кир — бац ему кулаком в живот. Ничего так задвинул, у мужика серьёзная гематома.
— Ого, — таращусь. — Я и не знала, что он за меня так, э-э, болеет.
— Так это ещё что, — продолжает Янка, упирая руки в боки. — Тот мужик, он тоже знающий оказался. Как смог разогнуться, чё-то там стал колдовать. Альяс его отшил, так он Альяса приколдовал к стенке, тот двинуться не мог. Просто как в кино! И снова начал на Кира бормотать, вроде как связало его что-то, стоит, руки по швам, ноги вместе. Я думала, ну всё, труба мальчишке. А Кир так подумал-подумал, локтями дёрнул и как будто освободился — и как двинет тому мужику в ухо! В общем, у него ещё и сотрясение. Лежит теперь у нас в третьей палате с тазиком в обнимку, звёздочки видит, Дэн с ним возится. Но вот что с твоим делать, я без понятия.
Мы обе синхронно переводим взгляд на Кира за стеклом. За то время, что Янка мне рассказывала новости, он успел отыскать пульсометр, нацепить его на запястье и включить, а теперь с интересом рассматривает циферки.
— Э, он мне там щас повключает! — ахает Янка и бежит к двери.
А я, кажется, знаю, какое моё желание Кир будет выполнять.
— Тебе кто разрешал брать? — вопрошает Янка, врываясь в операционную. — Я же сказала ничего не трогать!
Тоже умна, вообще, думаю. Оставить трудного подростка среди приборов под честное слово.
Кир подскакивает и быстро извиняется, пытаясь стянуть пульсометр с руки, но включённый так просто не снять, он же плотно обхватывает, чтобы померить.
— Выключи, тогда снимется, — советую. — И не бери чужое без спросу, мало ли что этот прибор делает!
— Да я знаю, что он делает, я его у вас видел! — огрызается Кир, нервно тыкая в кнопку выключения. Пульсометр наконец-то разжимает захват и сваливается с тощей руки. — Всё, не трогаю!
— Глаз да глаз, — ворчит Янка, забирая своё. — Ну так чего, Лиз, мне охрану-то звать? У них тут со скольки лет уголовная ответственность?
— Охрану звать без толку, — говорю. — Это ведомство Эцагана, и никто там с князем разбираться не будет, сдадут Азамату на воспитание, и всё, — при этих словах Кир заметно бледнеет. — Так что я лучше сама с ним побеседую, а со знающим пусть Эцаган разбирается, я без понятия, что тут почём. Как ты понимаешь, тёплых чувств к нему у меня нет.
— Да у меня тоже не особо, — кривится Янка, — но драку начал не он… Ладно, ты тогда займёшься, хорошо? А то у меня через десять минут приём начинается.
— Конечно, — киваю. — Кир, пошли.
Ребёнок мрачно плетётся за мной, не пытаясь вырывать руку из моего крепкого захвата. Тем не менее, я стараюсь не терять бдительность, а то как бы не рванул куда. В то же время пытаюсь придумать, что буду ему говорить. По сути-то я уже всё придумала, но надо ведь преподнести это так, чтобы возымело действие. А то повадился тут кое-кто рёбра ломать случайным прохожим. Муданжские законы я знаю плохо, тем более, что они сейчас сильно меняются, но вполне уверена, что несовершеннолетнему князю ничего не грозит за хулиганство. Тем не менее, он не всегда будет несовершеннолетним, да и кроме Муданга в мире существуют планеты, и там ему подобные штучки не сойдут с рук так легко.
Не сказать чтобы я была прям-таки специалистом по работе с трудными подростками. Не могу даже похвастаться, что когда-либо интересовалась этим вопросом: и я, и мой братец были вполне обычными детьми и не требовали специального подхода. Маман тоже не сильно напрягалась с воспитанием, а вот от бабушки она нас прятала. С другой стороны, очень трудно ничего не знать о воспитании детей, когда живёшь на Земле. Даже если нарочно стараешься увильнуть от этого знания. Для начала, в двадцать один год все сдают экзамен "зрелого отношения", по результатам которого тебе, в частности, позволяется или не позволяется растить детей без помощи специальных организаций и наблюдения опытных психологов. Конечно, в него входят только самые основные вещи, и сдать его нетрудно, но всё-таки, я считаю, это более убедительная подготовка, чем как у Арона — сначала отец-тиран и всепрощающий старший брат, а потом полная свобода действий.
Гнетущая тишина по дороге до дома действует на Кира положительно: он нервничает всё больше. Так-то. Прохожие с интересом смотрят вслед суровой Хотон-хон, влекущей волоком бледного юнца. Сочувственно смотрят — не знаю только, кому сочувствуют больше. Но вот мы и дома.
Впихиваю Кира в кресло, сама сажусь напротив.
— Расскажи мне, пожалуйста, что ты сегодня сделал не так.
Он сглатывает.
— Ну, я… взял без спроса…
— Правильно, — перебиваю. — Что ещё?
Кир поджимает губы и молчит.
— Подсказываю, — говорю. — Ты уже в этом месяце один раз этим отличился.
Кир угрюмо сопит, потом высказывается:
— Я ему за дело навалял! Вы бы слышали, что он о вас говорил!
— Я знаю, что он говорил, — отвечаю спокойно. — И он не один такой и даже не первый. Про известных людей всегда говорят гадости, привыкай. Я, конечно, польщена, что ты с таким рвением отстаиваешь мою честь, — делаю драматическую паузу, наблюдая, как ребёнок краснеет, забавно, от шеи вверх, — но я бы предпочла, чтобы ты не бил людей. Даже взрослых. Даже знающих. Сам подумай, ты вклинился в чужой частный разговор и серьёзно избил человека!
