Луна оставалась за тучами, и с подветренной стороны ничего не было видно. По мере того как ставились паруса, «Эльсинора» все больше набирала скорость, и я убедился, что ветер оставался еще достаточно сильным, несмотря на то что шторм затих или затихал. Я чувствовал, как под этими добавочными парусами «Эльсинора» двигалась по воде. Пайк послал мальтийского кокни помогать Тому Спинку у штурвала. Что касается его самого, он занял место у среднего люка, откуда он мог определять положение «Эльсиноры», смотреть на берег и не спускать глаз с рулевых.
– Полный поворот и не круто, – повторил он несколько раз. – Держи на полном повороте! Но не отпускай! Так держи и гони ее!
Он совершенно не замечал меня, хотя я простоял с минуту у самого его плеча, давая ему возможность заговорить со мной. Он знал, что я здесь, так как задел меня своим огромным плечом, когда поворачивался, чтобы отдать новое приказание рулевым. Однако у него не было ни времени, ни учтивости для пассажиров в такой момент.
Стоя под прикрытием рубки, я увидел, как появилась луна. Она становилась все ярче и ярче, и передо мной вырисовалась земля у самого нашего подветренного борта, менее чем в трехстах ярдах от нас. Это было ужасное зрелище – черные скалы и жестокий снег, с такими отвесными утесами, что «Эльсинора» с большими ранами и трещинами могла бы лечь вдоль них в глубокой воде, и огромные волны грохотали бы и пенились вдоль всего ее корпуса.
Теперь для меня было ясно наше положение. Нам надо было пройти на ветре изгиб берега и острова, на которые нас нанесло, а ветер и волны действовали против нас. Единственным возможным для нас выходом было дрейфовать, дрейфовать быстро и сильно, и на эту мысль меня навел мистер Пайк, пронесшийся мимо меня на корму, откуда он крикнул мистеру Меллеру, чтобы ставили грот. По-видимому, второй помощник колебался, потому что мистер Пайк закричал:
– К черту рифы! Вы раньше попадете в ад! Полный грот! Все к гроту!
Разница сразу почувствовалась, когда ветер встретил сопротивление этого огромного куска парусины. «Эльсинора» прыгала и дрожала, и я почувствовал, как она шла против ветра, в то же время быстрее двигаясь вперед. Под порывами ветра она пригибалась так низко, что ее бортовые перила зарылись в воду, и волны перекатывались, пенясь, вплоть до ее люков. Мистер Пайк следил за ней, как сокол, и одновременно наблюдал за мальтийским кокни и Томом Спинком у штурвала.
– Земля у носа под ветром! – раздалось с юта; этот крик передавался из уст в уста вдоль мостика на корму.
Я видел, как мистер Пайк мрачно и насмешливо кивнул головой. Он уже видел это с подветренной стороны кормы, а чего не видел, то угадал. Несколько раз я замечал, как он определял силу ветра, пробуя напор на своей щеке, и сосредоточил весь свой разум на изучении движения «Эльсиноры». И я знал, что у него в мыслях: сможет ли она нести все то, что было на ней? Не сможет ли больше?
Не удивительно, что в этот напряженный промежуток времени я позабыл о Самурае… Мало того, я ни разу не вспомнил о нем, пока не распахнулась дверь командной рубки, и я успел схватить его за руку. Он балансировал и покачивался рядом со мной, разглядывая ужасную картину скал, снега и брызжущих пеной бурунов.
– Полный поворот! – ревел мистер Пайк. – Или я тебя удавлю! Ты проклятая фермерская собака, Том Спинк! Отводи руль! Отводи руль! Отводи, будь ты проклят! Не давай носу упасть! Так держи! Где ты учился управлять, черт тебя дери? В каком коровнике?
Тут он пронесся мимо нас на нос своими непостижимыми прыжками.
– Хорошо было бы поставить бизань-брам-стеньгу, – проговорил капитан Уэст слабым, прерывающимся голосом. – Мистер Патгёрст, не будете ли вы добры сказать мистеру Пайку, чтобы поставили бизань-брам-стеньгу?
И в ту же самую минуту с кормы раздался голос мистера Пайка:
– Мистер Меллер! Бизань-брам-стеньгу!
Голова капитана Уэста опустилась так, что подбородок его уперся в грудь, и он прошептал так тихо, что мне пришлось наклониться, чтобы услышать его слова:
– Хороший офицер! – сказал он. – Превосходный, отличный офицер. Мистер Патгёрст, если вы будете добры помочь мне, я хотел бы войти. Я… я без сапог.
Большим подвигом было открыть тяжелую железную дверь рубки и держать ее открытой во время качки. Это мне удалось, но, когда я помог капитану Уэсту перешагнуть высокий порог, он поблагодарил меня и отказался от моих дальнейших услуг. И даже тогда я не понял, что он умирает.
Никогда, ни одно судно не несло так, как несло «Эльсинору» в следующие полчаса. Был поставлен полный кливер, а когда он разлетелся в лоскуты, подняли фор-штень-штаг на фок-мачте. Перед средней рубкой немыслимо было держаться из-за налетавших волн. Мистер Меллер с половиной команды кое-как держался на крыше рубки, тогда как остальная часть команды находилась с нами в относительной безопасности на корме. Даже Чарльз Дэвис, промокший и дрожащий, был наверху: он цеплялся рядом со мной за медное кольцо дверной ручки рубки.
Что за ход! Это была безумная скорость, «Эльсинора» неслась через огромные седобородые волны, бежавшие к берегу, то пролетая над ними, то мчась под ними. Были минуты, когда крен и порывы ветра действовали одновременно против нее, и я мог бы поклясться, что концы ее нижних рей касались воды.
У нас был один шанс из десяти, что нам удастся выбраться. Все это знали, и все знали, что нельзя ничего сделать, как только ожидать исхода. И мы ждали молча. Единственный голос, который слышался, – это голос старшего помощника, попеременно выкрикивавшего проклятия, угрозы и приказания стоявшим у штурвала Тому Спинку и мальтийскому кокни. Между делом он все время измерял силу ветра, и его глаза беспрестанно обращались вверх, к грот-брам-рее. Ему хотелось поставить еще один парус. Десятки раз я видел, как он открывал рот, чтобы отдать приказание, и не решался. И как я наблюдал за ним, так наблюдали за ним все остальные. Изрядно истрепанный жизнью, жестокосердый, с недовольным лицом и грубый на язык, он был единственным человеком, слугой нашей расы, властелином момента. «А где же, – подумал я, – где же Самурай?»
Один шанс из десяти? Нет, это был один шанс из ста, когда мы старались обогнуть последний острый выступ скалы, в море и в бурю врезавшийся между нами и открытым океаном. Мы были так близко к нему, что я ожидал увидеть, как наши реи задевают поверхность скалы. Мы были так близко – не дальше расстояния, на которое мог бы долететь брошенный с судна кусок сухаря, что, когда мы нырнули в последнюю пропасть между двумя волнами, я могу поклясться, у каждого из нас захватило дух в ожидании, что сейчас «Эльсинора» ударится о скалу.
Вместо этого мы вышли на простор. И как будто в ярости оттого, что мы спаслись, шторм набросился на нас в эту минуту с наибольшей силой. Старший помощник почувствовал приближение этого чудовищного вала, потому что бросился к штурвалу прежде, чем на нас обрушился удар. Я посмотрел вперед – все было закрыто горой воды, которая упала на палубу. «Эльсинора» выпрямилась от толчка и вынырнула, залитая водой от борта до борта. Затем порыв ветра надул ее паруса и снова накренил ее, выплеснув половину воды обратно.
