Побросав камышовый дом и все хозяйство, я забрал ружье, Пегаса и поплыл на ботничке в соседние страны. Причаливая к попутным островкам, я выпускал собаку на бережок, а сам объезжал его вокруг и держал ружье наготове. Пегас добросовестно рыскал в камышах, булькал и фыркал носом и вдруг затихал и выглядывал из зарослей и смотрел на меня, словно говорил: «Едем дальше, здесь ничего нет!»
Тогда я приглашал его сесть в ботник, и мы плыли к следующему островку. Откровенно говоря, я почти был уверен в том, что уток мы не найдем, ибо все они уже улетели на хлеба, однако добросовестно искал, приближаясь к логову гориллы. Вот оно и логово!.. Марька чистит картошку и поет песенку. Увидала меня, поднялась и посмотрела в ту сторону, куда уехал горилла.
— Здравствуй, Марька!
— Здравствуй!.. Что ты вчерась моего Водяного-то напоил?
— А что?
— Всю ноченьку глаз не закрыла…
— Что так? Миловал, что ли?
— Да!.. От его ласки все бока болят.
— Ну!
— Да право! Избил!
— За что?
— Спроси его, окаянного. Показалось ему спьяна, что я с другими гуляю… А с кем тут гулять? С Водяным, что ли?
— Сердитый он у тебя…
— На сердитых-то воду возят[239]. Он думает, что я лучше его не найду… Окаянный! Дьявол! Чтоб лопнуть ему, рыжему псу!
— Не любишь его?
Марька обиделась:
— Что я, не человек, что ли?
— Да ведь и он — человек.
— Зверь лютый!..
— А зачем живешь с ним?
— Кабы воля моя была, давно бы ему пятки показала… От него, проклятого, не убежишь. Захватил да и держит в полону. Куда тут убежишь?
Я смотрел на болотную красавицу и вспоминал сказку про Кощея Бессмертного и полоненную им королевну. И все вокруг было как в сказке: утро на озере сверкало и золотилось, румянилось и зеленело изумрудными камнями и малахитами, пело тысячью голосов невидимой твари, лесной и болотной… Замерли розоватые тучки в голубом небе и отразились в зеленом зеркале притаившейся водяной глади; золотой паутиной скользили сквозь прибрежные ивы солнечные лучи; тина на поверхности заводей превратилась в изумрудно-золототканные покрывала; высокие камыши казались зеленым бархатом… Красота, сказочная красота неведомого царства!.. И среди этой сказочной страны — Замарашка, да с такими глазами, что сердце вздрагивает, когда она поднимает их на тебя. Лохмотья дразнят белизной сквозящего женского тела и дают такой простор фантазии, что она делается необузданной и наполняет и душу, и тело сладким томлением просыпающегося греха…
Я оглянулся по сторонам и вздохнул, а Марья словно поняла мой вздох и промолвила:
— На реку поехал рачни выбирать… Не скоро воротится, проклятый…
Кровь бросилась в лицо, и толкнуло в сердце. Опустил глаза и весло. Молчу и не знаю, что теперь делать.
— Что не выйдешь на бережок?
— Да я… я охочусь…
— Уж больно скучно мне!.. Другой раз так бы в воду…
— Спички забыл… Эх!.. Дай мне спичек, да я и поеду… дальше…
— Иди сюда!.. В избе они… Чай, недолго вылезти-то… Пойдем — закуришь.
— Брось мне в ботник коробочку!
— Разве я могу? Потом с Ермишкой не разделаешься: у него и спички на счету…
Я опять посмотрел в ту сторону, куда уехал Ермишка, а Марья, понизив голос, сказала:
— Боишься? Он нескоро… Что тебе? Сел в лодочку да и уплыл!..
Я подплыл к берегу и выпрыгнул. Марья ухмыльнулась:
— Давно бы этак-то… Пойдем…
Пошла вперед плавной походкой, вздрагивая бедрами, обернулась и улыбнулась:
— Чудо-то какое: гость ко мне приехал!..
Я остался около дверки, а Марья нырнула в лачугу и, отыскав коробок со спичками, подала мне:
— На, закуривай… Присядь ненадолго. Он нескоро… Я чего-то попросить у тебя хочу. Да ты не согласишься…
Стоит у дверки, опустила голову и смущенно теребит лохмотья на груди.
— Ну, спрашивай!..
— Убежать я от него, окаянного, хочу… Перевези меня за реку!..
— Сейчас?
— Нет, надо ночью. Днем углядит, пымает, — тогда обоим плохо будет.
— Куда же ты пойдешь?
— На ярманку, в Нижний…
— Зачем?
— Пожить охота, погулять, покуда молодая… Чай, сам ты не старик!..
Я посмотрел на Марью: щеки зарумянились, глаза потемнели и смеются. Покраснел вдруг и я:
— А какая награда будет мне от тебя?
— Сам назначай!.. Коли в моей силе да воле, ничего не пожалею…
Закружилась, затуманилась голова, бросил ружье на траву и обнял красивую Замарашку… Ловлю ее губы, а она смеется, отпихивает меня и шепчет:
— Сперва уважь мою просьбу, а потом уж… и я…
В этот момент залаял Пегас, бросившись на нас.
Он, видимо, вообразил, что мы деремся, и кинулся на защиту своего хозяина. Я испуганно отскочил в сторону, а Марья стала хохотать. Громкий смех ее гулко разносился над тихим озером и, улетая к лесу, рождал там тоже смех, и казалось, что кто-то там смеялся над нами обоими…
— Прощай!.. Пегас! Иси! У-у, дур-ак! Услужливый дурак…
Я оттолкнулся от берега и поплыл. В камышах задержал ботник и обернулся. Марья стояла на берегу и, подбодрившись, смотрела на нас.
— Пугливый ты!.. Куда уж тебе…
— Помогу! Скажи только, как это сделать и когда?
Я подплыл снова поближе к берегу, но из ботника не вылез, и мы стали обсуждать план бегства на приличном расстоянии.
— Скоро он на реку поедет, на ночь… Завтра либо послезавтра.
— А как же я узнаю?
— Я костер разожгу да стану головни с огнем кверху кидать… А ты поглядывай!.. Будь наготове!..
— Жди!
— Не обманешь? Перекрестись на солнце!
Я перекрестился на солнце и в свою очередь напомнил:
— А ты не обманешь?
— Как я тебя обману?
— А награда-то будет?
Кивнула головой, подмигнула и бросила:
— А ты уж помалкивай!.. Я не обману… Гляди!
И Марья, обернувшись к солнцу, тоже трижды перекрестилась.
— Ну пока до свидания!..
— Смотри же, ждать буду!..
— Ладно!..
Клятва на солнце, данная мне Замарашкой, теперь заполнила всю мою душу и все мое тело. Утки и выводки отошли на задний план. Все ожидания, все думы и мысли носились теперь около болотной красавицы, которую я, как рыцарь, должен был освободить из рук Кощея Бессмертного, и за это… Ах, зеленая юность! Ты и сама, как сказка, и все, к чему ты ни прикоснешься, превращается в сказку!.. Радостными и изумленными глазами смотришь ты, юность, на небо и землю, и сладостно пьешь и пьянеешь от зеленого винограда радости бытия… Разве от диавола, а не от Бога эта радость, от которой дрожал теперь каждый фибр тела и трепетала в сладкой истоме душа моя?..
Осматриваю ботник: крепок ли, не отстала ли заплата на дне, через которую и так уже бежит ручейком вода? Цело ли весло, достаточно ли крепка ручка, чтобы не обломиться во время усиленной гребли в случае погони? Выдержит ли ботник троих: меня, Марью и Пегаса?.. Не пришлось бы тебе, Пегас, плыть за нами вдогонку. К черту лавочку: лишняя тяжесть и неустойчивость. Маша сядет прямо на дно, а я на корму. Тебе, Пегас, негде… Ружье заряжу мелкой дробью: я вовсе не хочу убивать тебя, горилла. Я хочу только спасти от тебя Машу, да и самому остаться целым.
Необходимо ориентироваться, чтобы знать все ходы и выходы из этого лабиринта озер в реку, иметь на случай такие места, где можно укрыться временно, спрятаться от преследования, вообще надо все предвидеть и действовать наверняка. И вот днями я скользил на ботнике по озерам, рыскал в прибрежных лесах и зарослях, знакомился с выходами в реку, а как только опускался на воду розовый дымок, так я уже был наготове: сидел на вершине ивы и смотрел, не взовьется ли к небесам огненная головешка. Уже две ночи прошло в томительном ожидании. Не обманула ли? Не пошутила ли от скуки над барином?.. Сижу на иве, а Пегас под ивой. Я смотрю вдаль, где прячется в темноте моя тайна, а Пегас смотрит на меня и никак не поймет в чем дело. И вот в третью ночь, когда я готов был уже слезть с позиции, на фоне синих звездных небес взвилась и, описав круглую кривую, упала на воду огненная комета. Радостным страхом наполнилась душа, и я опрометью полез вниз и потом кувырком полетел с дерева…
— Тубо! Назад!
Я отшвырнул Пегаса с дороги, бросил в ботник ружье с веслом и, ссунув лодочку с берега, вскарабкался в нее и, крепко работая веслом, быстро поплыл на призыв. Пегас скулил в темноте, бегал по берегу, переплывал с одного острова на другой и не отставал. В темноте было слышно, как он тяжело отдувался, преодолевая тину и водоросли, хрипел и, вылезая на кочки, отряхивался… Но мне было не до Пегаса: небо прорезали, одна за другою, еще две кометы… Я и сам тяжело дышал от напряжения, изо всех сил работая обмотанным тиною веслом. Наконец-то!.. Темным силуэтом встал впереди заветный остров, на котором пылал костер. Около костра, в его красном дрожащем ореоле, рисовался силуэт женщины, машущей руками… Услыхала плеск весла, идет к воде, в руках узелок. Огляделся, наскоро перекрестился и врезался в заросли.
