палка уходила все глубже, и Юра с трудом вытаскивал ее из грязи. Букварев с напряженным вниманием, а Михайлов с кривой улыбкой следили за ним. Вот уже Юрочка выше колен в черной жиже, палка перед ним, казалось, и вовсе не находила дна.
— Ну ее к шуту! — ругнулся Юра, разворачиваясь в болотине, и вылез на берег. С бродней его текли потоки. Букварева слегка затрясло.
— Если будете выплачивать средний — я почерпаю этих щей денек-другой, — подал голос Михайлов. И снова голос его был насмешливо-бабьим.
— Будем! — раздраженно бросил ему Букварев. — Может, ты еще больше среднего тут зашибешь.
— Куда бы лучше, — с сомнением отозвался Михайлов и полез в кабину, давая понять, что разговаривать он больше не желает.
Букварев и Юра недолго наблюдали, как ковш выносит на берег жидкую травянистую грязь, истекающую черной влагой. Ничего нового они не увидели.
«Максимальная глубина торфа тут четыре-пять метров, — трудно раздумывал Букварев, вспоминая цифры черновиков. — Глубже эта топь за шесть лет не стала, наоборот. Но что же все-таки делать? Нужны горы камня, гравия, песка, чтобы засыпать выемку вслед за экскаватором. А где взять эту массу инертных материалов, колонну самосвалов, бульдозеров и тех же экскаваторов для погрузки? Выход один: взрывом обрушить в топь крутой и каменистый склон ближней сопки. Но прибудут ли взрывники? А если прибудут, то когда?» Букварев вдруг засомневался, выручат ли его старые дружки Скворцов и Губин. Да и с какой стати поспешат они на помощь? С одним он не виделся целых пять лет и вообще не знает, где он, а другому недавно дал по физиономии…
Юра молчал, и по выражению его лица нельзя было понять, о чем он думает и какое у него настроение. Во всяком случае выглядел он спокойным.
— Черпай, Михайлов! Разведку надо довести до конца, — напутствовал Букварев. — Ты тут как в боевом дозоре. Пойми это, скрепи сердце и черпай. К концу смены я к тебе еще разок загляну.
Букварев думал, что он подбодрит рабочего, но тот ответил весьма равнодушно:
— Мне что! Средний идет.
Обратно шли молча. Букварев думал о взрывниках, о том, что́ придется делать, если они не появятся. Но в планы свои Юру он больше не посвящал.
Возле конторы они увидели хозмашину с небольшим грузом.
— Без рессоры приехал, — ругаясь, сообщил пожилой шофер. — И крестовину потерял. Считайте, что машина на приколе.
Шофер низко нагибался, приседал, разглядывая что-то в заднем мосту грузовика, и вдруг спохватился, полез за пазуху.
— Это вы товарищ Букварев? Телефонограмма вам. При мне на почте принята.
Букварев нетерпеливо взял помятый лист и прочитал про себя, беззвучно шевеля губами и плохо разбираясь в незнакомом почерке:
«…удивлены сумасбродством… при твоем-то положении, в твоем возрасте… Скворцов обещал, я ему и на службу, и на квартиру барабанил по телефону, но сроков не назвал… просил позвонить через пару дней, буду его стимулировать… Заметкин согласен, но несет чушь и говорит, что ты идешь по неверному пути какого-то начальника Нечаева… Губин».
ГРАЧЕВ ДЕЛАЕТ ВИЗИТЫ
Грачев приехал на работу как всегда на час раньше положенного. Хоть и натрясло его прошлым вечером в дороге, и спал он в эту ночь мало, но по давнишней привычке проснулся в шесть утра, когда в приглушенном с вечера динамике раздались позывные кремлевских курантов. «От гимна до гимна на ногах», — вспомнил он выражение одного из рабочих и усмехнулся. Он любил, чтобы радио в квартире не выключалось, и краем уха слушал все подряд, что, впрочем, не мешало ему думать и заниматься своими делами.
Он считал, что радио в любую минуту могло сообщить важные новости, считал с того дня, когда на страну обрушилась неслыханная по тяжести война, которую прошел он с боями и ранениями тоже от «гимна до гимна». А теперь Грачева равно интересовали и международные события, и местные. «Руководителю надо быть в курсе всего», — внушал он себе в минуты усталости и слушал радио по утрам и вечерам.
В это утро динамик преподнес Грачеву прямо-таки подарок. В выпуске городских новостей он услышал знакомый голос Воробьихинского и навострил уши.
Директор проектного института перечислял перед микрофоном проценты выполнения планов, сыпал замысловатыми техническими терминами, распространялся о перспективах города и о возрастающей в этой связи роли проектировщиков. Без тени смущения Воробьихинский уверял радиослушателей, что проекты, разрабатываемые его институтом, стали больше отвечать требованиям времени, в них полнее учитывается использование местных ресурсов, а сроки исполнения заказов намного сокращены. В качестве примера он назвал объединение Грачева, которому-де вовремя сделаны и сверхплановые разработки. Под конец Воробьихинский заверил слушателей, что свою годовую программу коллектив института завершает в ближайшие дни.
Это и сердило и забавляло Грачева. Наверное, поэтому он на время забыл о десятках других неотложных дел и помнил только о сопках, о Буквареве и Воробьихинском. Вспомнил и о письмах.
«Отступать мне некуда. Поэтому лучше наступать. Запру свою гордость в портфель и поеду по адресатам», — решил он, подумав, что ему надо хоть мельком познакомиться с семьей Букварева, с каким-то Заметкиным и получше раскусить Губина, а заодно полюбоваться на Воробьихинского, когда тот будет читать заявления Букварева.
По адресам он отправился часов в десять, когда развязался с самыми срочными вопросами. Для начала заглянул на квартиру Букварева. Ему открыла Люба. Грачев поздоровался и наметанным стариковским глазом тотчас определил, что живут эти интеллигенты не шикарно, а значит, честно. Понравилась ему и жена Букварева своей простотой и безыскусственностью. «Эта не взбунтуется, что я отобрал у нее на время мужа», — подумал он и без лишних слов передал Любе письмо.
Люба принялась читать. И такие перемены происходили на ее лице, что Грачев встревожился и кое-что добавил от себя.
— Мы с ним вчера после обеда расстались, — мягко заговорил он. — Здоров Василий Иванович и рвется в бой. Но ему придется побыть там немного дольше, чем
