– Что-то не вышло! – сквозь зубы прошипел Ратибор. – Не свалилил Микула скалу. Теперь сомнут, гадь проклятая, слишком большая брешь. Не удержим. Сершхан, как ты? Отошел от прошлого напуска?
– А было время?
Он лежал на спине с мертвенно бледным лицом, а на его руки было страшно смотреть, это уже были даже не руки, а две обугленные культи, которыми он третью ночь подряд метал в наступавшую рать колдовское пламя.
– Все, подходят… Вдарь хоть разок! Может сдюжили бы!
Сершхан с трудом встал на колени, зажмурил глаза и молча, не издав не звука повалился лицом на скалу. С распростертых культей едва сорвались жидкие искры огня.
И тогда Волк запел. Сначала тихо, но воспоминания о прошлых победах, горечь невосполнимых утрат распалили его и песня грозно раскатилась по всему ущелью. Певец расправил усталые плечи, крепко став на широко расставленных ногах, а его длинные черные волосы развивались как знамя, как межа, за которою Злу не пройти.
Наша тропка узкаНаша цель не близкаИ на карте нет местаКуда отступать
Мы сражаемся с гадьюЗа каждую пядьИ к чему мы придемМожно только гадать
Ратибор вытер залитое кровью лицо и подхватил неумелым, скованным голосом. Лицо его посветлело, стало каким-то отрешенным, словно он видел перед собой не глухие стены ущелья, а что-то гораздо более светлое, дорогу, ведущую вперед и вперед.
Наша жизнь – это ПутьВ направлении ТьмыМы теряем людей,Мы играем судьбой
Только мы, только мыВ направлении ТьмыВспять ни шагу! Весь МирМы закроем собой.
Ритм песни разогрел почти застывшую в жилах кровь, заставил сердце колотиться сильно и часто, в тело словно вливалась какая-то новая, непонятно откуда взятая сила. Сершхан тряхнул головой и поднялся, опираясь на камень сожженными ладонями. В глазах его не было и тени недавней остекленелости, он оживал на глазах, а на омертвевших кончиках пальцев показались капли горячей крови. Он стал слева от Волка, тоже подхватив песню и теперь даже эхо пугливо спряталось в расщелины скал, содрогнувшихся от грозного звука.
Оглянись! За спинойТолько дым и туманТолько мертвая плотьИ горячая кровь
Там пылают мостыТам пылают домаТам поругана ЖизньИ забыта Любовь
Микулка поднялся, не веря своим ушам, стряхнул с лица колючий иней и с новой силой уперся в скалу. Та даже не шелохнулась. Тогда он отошел шагов на пять, собрал всю свою волю в кулак и бросился вперед, выставив плечо как таран. Он не думал о том, что прямо перед ним глубокая пропасть, он забыл обо всем на свете… Всю силу вложил он в этот удар, всю свою любовь, всю ненависть, накопившуюся со дня смерти Заряна и… скала пошатнулась. Медленно, словно ленясь, она скособочилась и роняя мелкие камушки, обрастая трещинами повалилась вниз, в копошащееся тысячей уродливых тел ущелье.
Нам доверили ключНас отправили в путьНаправление – ночь,Расстояние – тут.
Только поздно, ужеНичего не вернутьВедь когда схлынет ТьмаНам останется Путь.
Ряды дряни внизу дрогнули и смялись, качнулись и рванулись назад, отброшенные грозным натиском колдовского огня. Теперь это уже была не грозная рать а жалкая, спасающаяся толпа.
Микулка кувырком скатился с горы, перепрыгнул трещину и стал рядом с друзьями.
– Все? – непослушными губами спросил он. – Неужели все?
– Все, – уверенно кивнул Ратибор Теплый Ветер. – До какой-нибудь новой осени…
– И что нам теперь?
– Неужели не понимаешь? – искренне удивился Волк. – Мне кажется, что я понял все. Помнишь как говорил Барсук? Все в мире не случайно, все имеет свою причину, свое начало и свой конец. И свое повторение. Наш Путь не кончится никогда, потому что Мир так устроен. Суть не в победе, а в самой борьбе, ведь Зло, как и Добро, все таки вечно. Наша цель не уничтожение Зла, а поддержание равновесия. Думаете откуда я взял слова песни? Я только переложил в стихи то, что прочитал на этих дощечках три дня назад!
Он вытянул из-за пазухи пять досочек испещреных резами.
– Где ты их взял? – удивился Сершхан.
– Нашел в развалинах крепости. Прочел и переложил на стихи. А музыка сложилась сама…
Слева раздался шорох осыпающихся камней и чей-то приглушенный стон. Друзья умолкли, прислушались и не сговариваясь рванулись к пропасти.
В сажени от кромки обрыва, цепляясь побелевшими пальцами за крохотный уступчик, висел на одной руке Витим Большая Чаша. Он силился что-то сказать, но стиснутые до хруста зубы не выпускали ни звука.
– Висим?! – путаясь в словах воскликнул Ратибор и сорвал с пояса веревку.
– Больше часа! – еле выдавил из себя воевода, хватая конец свободной рукой.
Когда Витим, злой и грязный выбрался на ровное место, друзья просто заходились от смеха.
– Вы чего? – обалдело уставился он на них.
– Ты теперь не Витим Большая Чаша… – борясь с хохотом произнес Ратибор. – Тебя теперь иначе кликать будут.
– Это как?
– Висим Больше Часа… – задыхаясь от смеха молвил Микулка.
Это на концовку:
Переступив через порог, Микулка разволновался не на шутку. Свадьба… Не просто свадьба, а моя собственная. Да еще с княжьего благословения.
Лестница скрипнула последней ступенькой, дверные доски впереди словно разграничили жизнь на эту и ту, что будет дальше. Паренек на секунду остановился собираясь с духом, крепко сбитая дверь мягко поддалась и день принял его, ласково умыв ярким солнечным светом.
Такой свадебный ход он и представить не мог, да и откуда, ежели деревенские парни брали девок почти без обряда, обведя три раза вокруг куста. Тут же, казалось, собрался весь Киев. Развеселые горожане, волхвы в торжественных одеяниях. От шума и великолепия красок даже голова кругом пошла.
Микулка нерешительно шагнул и под радостный гул толпы уселся в расписную телегу, запряженную тройкой коней. Гривы в косы сплетены, перевязаны цветными тесьмами и лентами, а на дуге сверкает, словно солнце, бронзовое Родово Колесо.
Возница правил центральной улицей, со всех сторон неслись здравицы молодому витязю, пожелания счастья и успехов. Пожилая женщина подбежала к самой телеге.
– Да пошлют тебе Боги здоровых детей! – громко выкрикнула она.
Двое гридней подскочили к ней и мягко, но настойчиво оттянули на край мостовой.
– Мой сын… Из под Полоцка… – сбивчиво оправдывалась она.
– Погодите! – с неловкостью окликнул их паренек. – Что вы так…
В глазах незнакомки блеснули слезы.
– Сын сказывал, что если б ты не отпер ворота, то остался бы он под стенами, смолою ошпаренный… А так женился прошлой луной, жена уже понесла. Пусть будет счастлива женщина, родившая тебя!
– Благодарствую. – с застарелой грустью ответил он. – Да только мамки моей уже на свете нет. Даже не знаю где схоронена, а может и не схоронена вовсе.
Телега постукивая колесами двигалась дальше, но шепоток, пронесшийся в толпе, сменил неуемную радость на лицах сочувствием и уважением.
Идолище Лели стояло под Горой, вместе с Семарглом и Мокошей, там толпа была куда гуще, чем на улицах – взрослые пришли поглазеть на богатую свадьбу, а детвора шныряла тут и там в ожидании брошенных монеток. С левой стороны так же неспешно выкатилась телега с невестой, наряженной в красное платье, с красными же лентами в косах. Завидев ее, народ загудел еще пуще, мужики даже шеи повытягивали, стараясь получше разглядеть красавицу. Она держалась гордо, словно лебедушка, расправленные плечи не скрывали упругую девичью грудь, а глаза так и сверкали от счастья. У Микулки сердце забилось тревожно и радостно, так добрый мед сочетает в себе горечь и сладость.
Телеги стали одна подле другой и толпа расступилась, пропуская молодых к жертвенному камню у основания кумира. Отовсюду полетели пригоршни пшеницы и серебряные зернышки денег на сытость и богатство, а на сладкую жизнь – рубленные кусочки сахарных голов.
Волхвы раздули огонь у подножия идола и тонкая пелена ароматного дыма низко ветру рядом с сотней других, ярких и давно выгоревших. Знак единения поколений, символ бесконечности Рода.
Паренек подхватил жену на руки и толпа расступилась, пропуская влюбленных.
