Она ушла, ничуть не обидевшись, а он взял из холодильника открытую бутылку джина. Пил жадно, как и минеральную воду.
В эту ночь Виктора мучило видение. Оно повторялось, будто жило в этой комнате.
Он стреляет из короткоствольного автомата по берегу реки и сатанински хохочет. Люди, спасаясь, ныряют в реку, а там не вода, а кровь, и плывут по течению расколотые головы с розовыми мозгами…
Он просыпался, мокрый, устрашенный. Глотал джин и засыпал, чтобы опять проснуться в страхе. Только под утро, опустошив бутылку джина, забылся.
Встал в половине шестого, отупевший и полуослепший. Не съел, а сожрал несколько соленых огурцов, оказавшихся в холодильнике. Открыл окно. Целительная свежесть пахнула на него. Строго ухоженный парк. Голубовато-серебристый бассейн. Теннисный корт. А это что? Опять видение?
К воротам торопливо двигалась знакомая фигурка. Вера!.. Верочка… Верунчик? Он натянул брюки, рубашку и выскочил из комнаты, оглушенный застрявшим вопросом: что она делала здесь в такую рань?
Но Верочка уже скрылась за воротами, до него только донеслось приглушенное рычание ожившего мотора.
Вернулся в просторный холл первого этажа. Совершенно случайно заметил сидящего под развесистой пальмой Стинга, босого, в махровом халате. Он держал у подбородка граненый стакан. Обезьяньи глазки его полузакрылись в пресыщенной усталости.
— Уходить собрался? — спросил лениво Стинг, шевеля ноздрями.
— Да! — Виктор, как никогда, был настроен воинственно.
— А Пан знает?
— Если понадоблюсь — найдет!
Он повернулся и зашагал к воротам.
«Ноги моей здесь больше не будет! Никогда!» — приказал сам себе строптиво, и тут же огнем опалило: «Вера и Стинг? Да нет, не может быть, не может быть…»
И он побежал по дорожке, стараясь оставить позади дикое предположение.
Глава 10
Бомжи в модных костюмах
Ни один голодный не откажется от тарелки супа и ни один сытый — от признания и славы.
Клокотало бешенство, ладонь ударяла по коленке с капризностью упрямого ребенка. Зачем, зачем он связывается с Паном, Стингом и прочей сволочью? Когда он наконец изживет врожденное преклонение перед грубой силой? Пусть плетут свои интриги, проводят разборки, лезут во власть! Пусть! Их уже не исправишь. Их можно только уничтожить.
Уничтожить? Виктор замер, добираясь до смысла случайно вылетевшего глагола, немого и зловещего, как топор палача. Уничтожить!
И он это сделает! Только надо все обдумать. Успокоиться и обдумать. Он истребит эту бандитскую свору. Он… Именно он.
Страха не было. Была лютая решимость. Но ее тут же смягчило равнодушно-менторское сомнение: «На место этой своры придет другая…» Он еще сопротивлялся: «И ту уничтожить!» Спорить уже не хотелось, когда возник очередной веский довод: «Придет третья…»
Он сдался. И почувствовал: отбесился, размяк, нудной тонкой нотой заныло в нем отчаянное бессилие. Перед кем? Перед чем? Этого не осознавал, лишь ощутил себя маленьким и беспомощным.
Она действительно живая, эта лоснящаяся синей кожей книга, потому что смотрела на него черными буквами насмешливо и укоризненно. Ничего не говорила. Но все было понятно. Виктор даже отвернулся, устыдившись, что не заметил строгого свидетеля своих идиотских душевных мечтаний.
Мессинг прав. Виктор Санин не горошина на подносе — куда повернут, туда и покатится. Ему дано больше, чем другим, и он обязан найти свое предназначение. Будет клиника, не предложенная, как плата за подлость, а своя, собственная. Будет разорено осиное гнездо Пана. Все свершится, но мимоходом, на пути к главной цели.
Он покосился на синюю книгу. А Вольф Мессинг знал свое предназначение? Наверное, тоже не знал. На каждой странице его мемуаров сплошные безответные загадки. Тогда он (Виктор Санин!) продолжит его поиски, начнет с того, чем тот закончил…
Виктор схватил книгу. Она раскрылась на семьдесят пятой странице, где описывались психологические опыты.
Это не было случайностью.
Авторучка набрасывала концертную программу с бешеной скоростью. Несколько раз настырно и резко звонил телефон, но в эти минуты его ничто не могло отвлечь: неистово рождалась первая часть его жизненной цели. Поэтому он в самом конце поставил не точку, а многоточие.
Бережно сложил, опустил на тумбочку синюю книгу, ставшую вдруг для него священной, как Библия для верующих. Набрал на диске умолкшего телефона 09, сказал телефонистке:
— Дом культуры. Любой.
Она не удивилась его просьбе, назвала номер телефона Дома культуры имени Горбунова.
Там откликнулись сразу, будто ждали:
— Директор слушает.
— Здравствуйте. Говорит экстрасенс Виктор Санин. Мне необходимо срочно встретиться с вами.
— Очень приятно. По какому вопросу?
— Скажу при встрече.
— Простите, вы от Росконцерта?
— Нет.
— Хотите арендовать помещение?
— Нет. Надо срочно увидеться.
Твердая настойчивость Виктора, видимо, смутила директора, его изысканно вежливый голос стал деловым:
— Хорошо. Жду вас сегодня с четырех до пяти.
До встречи оставалось чуть более двух часов, когда в дверях возникла Верочка. Как сгустилась из воздуха.
— Это я!
Виктор увидел в ней новую характерную черточку: смеющийся задорный профиль, но отчекань на металле — будет капризное, слегка властное личико. Бешено заколотилось сердце. Она здесь! В подсознании легко пронеслось обидное: «С таким идти по улице… Ха-ха!..» — и пропало: нет, это его обостренное воображение.
— Мне приятно тебя видеть.
И вспомнил! Не ее удаляющуюся фигурку, а влажные от усталой истомы обезьяньи глазки Стинга! Ревниво вырвалось:
— Что ты делала утром на даче Хозяина?
— Я? На даче? Какого Хозяина?..
Головка излучала монотонно: «Была дома, была дома, была дома…»
Он не верил, сказал укоризненно:
— Я же тебя видел.
— Не придумывай, пожалуйста! — Кажется, она искренне обиделась.
«Была дома, была дома, была дома…»
Что за скудное механическое мышление? Он подумал об этом, но не придал значения, потому что в эти мгновения появилось нестерпимое желание обнять, поцеловать ее.
— Меня Пан попросил зайти.
— Пан? — Опять всколыхнулось сердитое недоверие. — Что у тебя с ним общего?
— Ничего. Однокурсники, и все. — «И все, и все, и все, и все…» — Ты говорил ему о наших отношениях?
— Нет.
— А он все знает. Откуда? — Теперь она перешла в наступление. — Впрочем, у этого человека везде свои глаза и уши. С ним надо быть настороже. Так вот, встретил он меня возле института, посадил в машину и попросил срочно привезти тебя в клинику.
— Почему тебя попросил? В какую клинику? — Виктор терялся в догадках.
— Не знаю, — испуганно призналась Вера. — Я думала, ты мне объяснишь.
«Ничего не знаю, ничего не знаю…»
«Стрекочет, как швейная машинка», — удивился Виктор, но тут же повинно закачал головой, рассмеялся:
— Увидел тебя — все забыл! Он предложил мне открыть свою клинику. У него где-то пустует трехкомнатная квартира.
— Свою клинику?! — ахнула Вера.
— Да. Но я откажусь.
— Откажешься от своей клиники?! — Это уже был выкрик женщины, встретившейся один на один с безумным идиотом.
— Так надо, — сказал он холодно. — Я не хочу иметь дело с Паном.
Она нежно притянула его к себе, ткнулась носиком в щеку.
— Милый мой, чудачок. Своя клиника. А ты: «Не хочу иметь дело…» Да за это надо до земли поклониться.
— Пошел он к черту! — взорвался Виктор.
Теперь ее добрые, наполненные сочувствием и жалостью глазки смотрели на него.
«Милый мой… Милый мой… Милый мой…»
— Не глупи, Виктор. Поезжай, посмотри. А там решишь — быть или не быть собственной клинике.
— Ты так думаешь? — Он как восковой размяк от ее нежности. Но сомнение еще одолевало его. — Но я даже не знаю, куда ехать.
— У дома ждет машина. Шофер знает.
Виктор обезоруженно молчал, только почувствовал, как снова прижалось к нему ее трепещущее тельце, услышал беззвучное: «Я люблю тебя». Зашептал в ответ, словно отозвался эхом:
— Я тоже люблю… очень. Подожди меня здесь. Я скоро вернусь.
— Подожду. — Мягкие губки прикоснулись к его щеке, носу, оттопыренному уху. И он окончательно сдался.
— Еду.
Возле старинного шестиэтажного дома его ждал Стинг. Проворчал шутливо:
— Так на работу не ходят. Пациентов уважать надо.
Виктор увидел его, и все полуобморочно поплыло перед глазами. Сначала быстро-быстро, потом замедлилось, оформляясь в темное пятно. Не в пятно, а в расколотый череп с вытекающими розовыми мозгами. А когда снова прояснилась ядовито-приветливая физиономия, ему показалось, что Стинг вытирает окровавленный пот рубашкой. Нет, он просто почесывает волосатую грудь.