славу «Афро» красовались на экране артисты, игравшие на сцене как Гамлета, так и Офелию. Музыка была из коллекции джаза пятидесятых годов, что всегда было беспроигрышным для зрителей любого возраста. Едва рекламный клип сменился тошнотворным очередным и бесконечным сериалом из жизни страдальцев миллионеров в Южной Америке, как тут же зазвонил телефон. Даша сняла трубку, спросила:
— Муза, конечно, это ты?
— А кто еще?! — торжествующе захохотала кокетка. — Ну как тебе мой клип? Проняло?
— С моей точки зрения — удобоваримо!
— Ка-акая ты стерва! Ведь понравилось, а похвалить не можешь. Сразу видно, что так и осталась сельской учительницей.
— Ладно, мне очень понравилось.
— Ну вот! А то я волновалась, что у тебя вкуса нет!
А он есть, и тому имеются объективные доказательства.
— Какие?
— Даша, пока не говори никому, но очень важные и серьезные люди уже схватили все мои клипы по «Афро» и представят их на международный фестиваль рекламных фильмов!
— Это очень важно, Муза?
— Это престижно! Это позволит мне получить самое мощное оружие.
Какое?
— Можно без стеснения хамить своим завистникам и конкурентам. Можно оплевывать их продукцию без всякого стеснения! Можно ногами открывать двери в Академию телевидения! Да они сами меня в свою Академию за уши затащат.
— Я тебя поздравляю.
— Спасибо. Я к тебе приеду завтра утром.
— Нет, — торопливо ответила Даша. — Если завтра, то вечером. Я сама днем иду в гости. Вечером приедешь?
— А Андрея с машиной за мной пришлешь?
— Ишь ты фря какая! Я его только попросить могу, а уж поедет ли за тобой — ему решать.
— Поедет! — захохотала Муза. — Он за мной на край света поедет! Прекрасный мальчик! И как это я, старая задрыга, такого юного сумела соблазнить?
— Не кокетничай, Муза, ты кого хочешь соблазнишь. На пробу съезди в ближайший мужской монастырь — и убедишься в своих неувядаемых дамских чарах.
— Так и сделаю!
Даша опустила трубку и даже позавидовала той легкости и уверенности, с какой Муза строила свои отношения с людьми. И тут же вспомнила, что сама-то она весь конец рабочей недели мучилась и решала вопрос: как бы ей обмануть свою охрану и тайно сбежать на субботу в Малаховку?! Подкупить кого-либо из них нечего было и мечтать. А сбежать и оторваться от охраны вряд ли удастся. Эти ретивые служаки могли поднять общую тревогу, и тогда Сергеев бросит на ее поиски всю команду своей службы. В конце концов эти размышления довели Дашу до злости. «Пусть следят! — решила она. — И пусть сообщают все Сергееву. Все имеют право на личную жизнь, и пусть только кто-нибудь попробует возразить!»
Приняв такое решение, она сходила в бассейн, а потом до трех утра играла в преферанс — уже без подсказок и чьей-либо помощи. Проиграла восемьсот рублей, и Валентин предложил:
— Может, простим новичку проигрыш?
— В картишки нет братишки, — проворчал Греф. Пусть учится играть. Карточный долг — святой долг.
— Знаю, знаю. Утром отдам.
Утром (в полдень) Даша проснулась в таком состоянии эйфории и восторженности, какого не могла упомнить за собой уже много лет. Накинув халат, она спустилась вниз — прыгала по ступенькам лестницы на одной ножке, словно помолодела лет до четырнадцати. На кухне Греф завтракал в полном одиночестве и поздоровался довольно мрачно. Даша ответила: «Привет!» — и Греф своим звериным чутьем тут же зафиксировал ее повышенное настроение. Взглянул подозрительно и спросил:
— Ты что такая счастливая, словно Сотоцкую похоронила?
Даша растерялась и удивленно ответила:
— А зачем мне её хоронить?
— Да так, на всякий случай. Или она тебя похоронит.
— Перестань, Греф. Не порти мне настроение.
— Не буду. Ты куда сегодня намылиться хочешь?
— Я? — фальшиво изобразила удивление Даша.
— Ты, кто еще?
— Андрей меня отвезет куда надо.
— Андрей не отвезет. Сегодня моя вахта. А к тому же он уже уехал за своей подругой.
— За Музой?
— Да. Ошалел, молокосос. Нарвался в первый раз на стопроцентную женщину и ошалел. Что самое страшное — серьезно ошалел.
— Чего тут страшного?
— Даша, ему только двадцать два стукнуло. А Музе сколько? Тридцать пять?
— Тридцать три.
— Я полагаю, что побольше.
— Греф, а ты не полагаешь, что это не твое дело?
— Напарники ничего друг от друга не скрывают. Куда мы поедем?
— В Малаховку.
— Понятно.
— Что тебе понятно?! — закипела Даша.
— Едем к господину Максиму Епишину?
— К Епишину-Епишину! Ты против?! — с вызовом спросила Даша.
— Я не против.
— А перед тем как я к нему войду, дом его осматривать будешь? Ведь так, кажется, положено по инструкции?
— У этого кролика осматривать не буду.
— Греф, — болезненно спросила Даша, — ну почему ты так презираешь людей и всех без причины готов оскорбить?
— Потому что ты всех любишь и жалеешь. А в жизни должен быть противовес. Борьба и единство противоположностей, как то трактует классическая философия.
— Греф! А какое у тебя образование?!
— Высшее, — нехотя буркнул он, — гуманитарное.
— И ты подался в охрану?!
— Здесь веселее, чем в архивах сидеть. Я исторический факультет по дурости в молодости окончил. Ладно, когда выезжаем?
— Через час примерно.
— Адрес у тебя есть?
— Само собой.
— Договоримся так. Мы проедем мимо его дома, и я остановлюсь от него в сотне метров. Чтоб не пугать твой его кавалера. И буду на том месте ждать тебя. Но если еще появятся какие-нибудь гости, то я и сам туда явлюсь. Без приглашения.
— Греф! — взмолилась Даша. — Но это простой интеллигентный человек! Он так далек от всякой уголовщины, что тут не о чем и говорить.
— Он — вполне вероятно. Но кто к нему в гости придет, того ты не знаешь.
— Но я там могу надолго задержаться!
— Да хоть до утра.
— А завтра ты напишешь рапорт Сергееву?
— Нет, — минуту подумав, ответил Греф. — Если ничего не случится, не напишу. Нашему начальнику ни к чему знать, кто и где раздевается.
— Ну и хам ты все-таки!
— А ты меня уволь. За хамство. Для Сергеева это достаточная причина.
— Не хочу я тебя увольнять. Я к тебе привыкла. Но не хами на каждом шагу. Я все-таки женщина.
— Женщина в тебе просыпается только по субботам. В остальные дни ты бизнес-вумен.
— Раз в неделю-достаточно.
На это Греф ничего не ответил, допил кофе, сказал, что сполоснет машину, с чем и вышел из кухни.
Часа в два пополудни они вкатили на «БМВ» в Малаховку. Нужную улицу нашли без труда, и Греф медленно провел машину мимо дома Максима. Притормозил на перекрестке, вышел, открыл дверцу Даше. Она насмешливо спросила:
— Ты не одуреешь, меня ожидая?
— Я люблю ждать. Всегда чего-нибудь дождешься.
Даша
