class="p1">Вот уж да, вкус у нее всегда был специфическим.
А ведь там, в Петербурге, за Софьей ухаживали. Одинцов почему-то решил, что обязан ее опекать, что в случившемся есть его вина… хотя нет, про вину мы все думали. Но он не только думал.
Вот и забрал Софью из госпиталя.
Там, в Петербурге, в огромном и таком тоскливом доме Одинцовых, мы и подружились. Если это можно назвать дружбой. Но другой я не знала. Да и эта ничего.
– Красивая, красивая, иди сюда…
Она протянула руку и тварь покосилась на меня, можно ли?
– Можно, – разрешила. – Это… друг. И охраняй. Защищай. Понимаешь?
Тварь тявкнула.
А потом ринулась к Софье, чтобы уткнуться головой в ее колени. А та со смехом запустила пальцы в шерсть. Она же грязная! Впрочем…
– Я помоюсь.
Девочка… ну кто называет тварей так? Имена должны быть грозными, чтобы соответствовать. А тут… Девочка. Хотя… пусть будет Девочкой. Куплю ей ошейник… или вот в Петербурге дамы носили при себе собачек. И ошейники им заказывали особые, с серебряной нитью, с камнями.
А моя чем хуже?
Решено. Когда все закончится, отпишусь Одинцову, пусть тоже закажет. А лучше сразу семь. На каждый день недели новый… или нет, я ж все одно поленюсь менять.
Так что один.
Ну или два. Один чтобы с камушками, а другой попроще, но тоже красивый.
Мылась я быстро. И глядя на потоки грязи, утекавшие в канализацию, думала, что это… это ведь почти охота.
Та, настоящая. Когда по следу.
И азарт есть. Слабый пока, не затмевающий разум, но врать себе не стоит. Он есть. И то, что происходит, мне ведь нравится.
Нет, не убийства.
Не…
Охота. Мне ее не хватало.
Мать твою, да что я за существо такое? Ведь там, раньше, я только и мечтала о том, как заживу, когда не нужно будет охотиться.
Красться.
Прятаться.
Убивать. Умирать, надеясь, что все-таки дотяну до своих и не сдохну. Как же я мечтала, что буду просто жить. А когда вот получилось, то оказалось, что просто жить как раз и не просто.
И вообще.
Что со мной не так? Или… все так? Просто я уже не могу иначе? И не только я, выходит?
В кабинет я заглянула. И трубку телефона сняла, ожидаемо услышав в ней тишину. Стало быть, связи нет. На пару дней камни все же выбило.
Софья так и сидела, правда уже с Девочкой, которая устроилась у Софьиных ног, и картами.
– Тебе бы лучше у Бекшеевых пожить, – сказала я, сунув нос в холодильник.
Кастрюля с борщом. Еще одна – с котлетами, судя по запаху, вполне свежими. Рагу. И мясной рулет. Я стащила котлету, бросила на ломоть хлеба. И сыра отломала кусок.
Вкусно.
– В этом нет смысла. – Софья вновь выложила карты. Но хоть без Покойника, правда мрачный вид той дамы, что легла первой, мне не понравился. – А карты молчат.
– Ты же раскладываешь.
– И что? Дело ведь не в картинках. В ощущениях. Карты – лишь проводник, а я ориентируюсь на то, что чувствую… и да, поэтому рисую новые, когда старые уходят.
– Я не спрашивала, между прочим.
– Я почувствовала.
– Ты не менталист.
– Дар пророчества – это близко к ментальному, как и повышенная эмпатичность. – Карты она убрала. – Мне не нравится, что происходит, но я не могу это изменить.
– Сапожник, расскажи про него.
Молчание. И поджатые губы.
Ну да, я ведь не удержу все в секрете. И не потому, что не хочу, тут уж дело такое, что не до секретов. А ей это кажется предательством.
– Там, в госпитале, я… потерялась.
– Среди вероятностей?
– Да. Среди тех, прошлых вероятностей. Знаешь, я ведь думала, что и вправду лучшая… Самая одаренная. Талантливая. Мои прогнозы были точны. Меня ценили. Хвалили.
Знакомо.
Собаку нужно поощрять. Это же основа основ дрессировки. И тогда команды она будет выполнять задорно и с радостью.
– Я и возомнила себя непогрешимой.
– В том, что случилось, не было твоей вины. Или моей… ничьей вообще.
Но сказать это проще, чем поверить в сказанное.
– Это мне тоже говорили, – отмахнулась Софья. – Но я пыталась увидеть, как оно могло бы быть… раз за разом. Вытаскивала из памяти. Проигрывала. Это запрещено. Это может привести к зацикливанию. Оно и случилось. Я закрывала глаза и оказывалась там. И кричала, предупреждала, что идти нельзя, только все равно. Нас раз за разом накрывало залпом. И мы умирали. Все мы.
– А потом?
– А потом однажды я оказалась не в лесу. В лагере. Тоже лес, только другой. Колючая проволока. Вышки. Люди. Очень худые люди, которые скоро умрут. Я это знала. А еще, что ничего не могу для них сделать. Списки… были списки. Я приезжала в этот лагерь в составе комиссии, которая… – Она замолчала.
А я дожевала котлету и облизала пальцы.
– Это не твои воспоминания.
– Не мои. Говорю же, дар пророка сродни ментальному. Что-то там с информационным полем связано… есть теоретические выкладки, что мы на самом деле не видим, а пользуемся готовым, существующим где-то вовне, в этом самом информационном поле. Но я не настолько умна, чтобы понять теорию. Однако я видела. Видела, как их сортируют. Людей. И одни умрут. Другие будут работать, пока не умрут. Третьи… третьи послужат материалом. Я ничего не делала сама. Находились те, кто делал. Моя задача была смотреть. Запоминать. Передавать… информацию. Подниматься выше. Чем выше должность, тем больше информации. А люди… люди тогда везде умирали.
Слабая отговорка.
Зато кое-что становится понятным.
– Он был…
– Шпионом. Разведчиком. Еще до начала войны внедрили.
Значит, кто-то подозревал, что война все-таки случится? Но подозрений оказалось недостаточно, чтобы предотвратить.
– Он играл студента, который бежал из империи… социал-радикала. Даже дело состряпали. И взрыв был, в котором его обвинили. Остальные, кто участвовал, полегли. Их просто не брали живьем. А он вот сбежал. Там его и подобрала германская разведка. Сперва он учился. Потом… потом сумел зацепиться в исследованиях. О превосходстве арийской расы. Да… он был умен. Исполнителен. И его проверяли, не раз и не два. Несколько ментальных сканирований.
И значит, крыша у Сапожника не просто протекает. Она у него изначально дырявая, как старое решето.
– Он их прошел. Его готовили и к такому. Блоки ставили на глубокое сканирование, да и коррекцию личности в целом провели. Вот и прошел проверку. После начались обработки. Мягкие. На укрепление лояльности. В какой-то момент он просто потерялся. Поверил, что… во все это. Что это правильно. И так, как нужно. Он и работал вполне искренне. Пока связной не
