пришел вместе с Бекшеевым, а вот откуда Сапожник появился, понятия не имею. Но появился. Сел в уголочке с папкой своей, с листами, и принялся строчить.
Почерк у него отличный.
Бекшеев диктует.
Тоже отлично получается.
И… я почувствовала, что еще немного, и сорвусь. Что все это… что и вправду слишком личное.
А на улице дождь. После бурь случается. Идет, зыбкий, серый и холодный, теперь зарядил на несколько дней. И я просто стою, слушаю, как шелестит он по крыше, как разбивается о камни, стучит, жалуется будто бы.
– …Ничего-то ты не понимаешь… – Ник-Ник всегда приносил еду с собой, завернутые в газету ломти хлеба, сало и чеснок.
Или лук. Летом – зеленый, пером, а зимой и такой, ломтиками порезанный. Иногда вместо хлеба был батон, толстые ломти с кусками масла.
Но от угощения не отказывался.
Как же…
Я уперлась лбом в стену.
Думай.
Это не случайность. Ник-Ник что-то видел? Нет, молчать бы не стал, особенно если это Барского касается. Он никогда бы не упустил случая Барину подгадить.
Да и что он видел.
Или… письма?
Все знали о его навязчивом желании найти богатую вдову и уехать к ней, в счастливую семейную жизнь. Он ведь только об этом и говорил.
Трепло трусливое.
– Зима? – Бекшеев выглянул и поморщился, а потом поднял воротник очередного неуместного пальтеца. – Может, домой иди?
– Я думаю.
– Там тоже можно думать. И отдохнуть тебе не мешает.
– А тебе?
– И мне, – вполне миролюбиво произнес он.
– Ник-Ник не сам.
– Уверен, что не сам. Уж больно все это вовремя. – Бекшеев стряхнул воду с волос. – Да и кандидатура, если подумать, отличная… еще бы он письма забрал. Тот, кто его… почему не забрал?
– Не нашел? – Коробка ведь стояла на печке. Я ее сама не сразу обнаружила. – Серьезный осмотр устраивать не рискнул, – предположила я. – Да и… ведь, если захотеть, можно решить, что далеко не все письма были не отправлены. Что имелись и другие.
– Возможно. К слову, они и вправду могли быть. В теории, – поправился Бекшеев и, поглядев на меня, сказал: – Иди домой. И если можно, загляни к нам? Матушка собиралась к Яжинским отправиться, может, даже уже. Но если вдруг вернулась, то пусть сюда заглянет. А если нет, то тело я к нам отправлю.
– Мертвецкая на дому?
Дурная шутка.
Но и жизнь такая.
– Будем надеяться, что… хуже не будет, – как-то он это без особой уверенности произнес. – Все равно смысла торчать тут нет. Я с Сомовым поговорил. И оказывается, что дело вовсе не в том, что жила истощилась.
Отвлекает.
И переключает. И я знаю эти гребаные уловки, но сейчас с радостью готова в них вцепиться. Только не выходит… кто из них?
Тихоня, снимавший Ник-Ника бережно, осторожно, будто мертвецу может что-то повредить.
Сапожник с его планшеткой и манерой забиваться в углы? И оттуда смотреть…
Кто?
Или Молчун? Где он, к слову…
– Молчун, – я перебила Бекшеева, – где он?
– Не вернулся. – Тихоня выбрался из дома и подставил вытянутые руки дождю. Голос его почти растворялся в шелесте. – Утром должен был заступить, но нет. Может, просто не успел. Думал на обратном пароме пойти, а тут буря.
Возможно, что и так.
Медведь, наверное, бесится. Связи нет. И Ниночка… Кстати, странно, что он не пришел.
– А Медведь где? – Я повернулась к Бекшееву.
Сердце сердцем, но это же Ник-Ник.
И Барин.
– Не знаю. – Бекшеев нахмурился. – Я домой только заглянул. Вымылся. Переоделся. И к Сомовым сразу. Матушка уходила. И не спросил. Может, спит? Она, если что-то серьезное, часто в сон погружает. Но… тогда следить надо. За состоянием. И будить, чтобы поели, да и все остальное тоже. Кого-то она наняла.
Твою ж… Вот как-то даже и слов цензурных не находится.
Я поглядела на Бекшеева.
Он на меня.
Вздохнул за спиной Тихоня. И появилось чувство, что на самом деле все куда как поганей, чем мы думаем.
– Я… и вправду загляну, проверю? – Хлопнула по ноге, подзывая Девочку. – А вы тут и без меня…
Глава 33. Король пентаклей
«Появление аркана Король пентаклей указывает на сильного лидера, человека, отличающегося твердостью, в некоторых случаях даже резкостью, который имеет блестящий ум, однако…»
«Малый толкователь карт и гадальных арканов», выпущенный под редакцией Общества любителей предсказаний и рекомендованный для домашнего применения лицам, не обладающим истинным даром прозрения
С бумагами было проще.
Нет, им говорили, что их решения важны, что за каждой цифрой стоит человек. И что необходимо минимизировать потери в краткосрочной и долгосрочной перспективе. Что важно учитывать неучитываемые факторы вроде личных отношений.
Или искать способ нивелировать влияние этих факторов.
Но с бумагами было проще.
Даже когда окно закрывалось, оставляя ощущение пустоты. А она потом сменялась болью. Когда порой наваливалось ощущение безумной усталости. И сил не хватало даже на то, чтобы дотянуться до стакана с водой. А спасительные конфеты уже не спасали.
Тогда было легче.
Тогда ведь цифры. А тут человек. Тот, которого Бекшеев знал. Пусть не самый приятный, язвительный и явно завистливый.
Или пытающийся таким казаться?
Но живой.
А теперь мертвый. Его положили на пол. Веревку стаскивать не стали, только ослабили, словно это имело хоть какое-то значение.
Бекшеев сразу ее и проверил. Вот только ожидаемо следов иных, кроме собственно Ник-Ника, не нашел. Как и на бумаге. Чернильнице. Стуле.
Выражение лица у Ник-Ника… как у покойника.
Может, прикрыть чем? Хотя… трогать ничего не стоит. Покрывало… ровное, ни складочки, ни вмятины. Подушки горой. И кружевная накидка на этой горе. Кровать железная, с шишечками. Под кроватью – коробка, а в ней пяток куриных яиц и белое перо, прилипшее к скорлупе.
Дорожки.
Пол.
Все детали врезаются. И… и ничего. Опять пустота. Дар не поможет.
А если не дар?
Кто-то вошел… кто-то знакомый, кого Ник-Ник впустил без страха. Кого? Зная, что Барский пропал. Зная, что творится что-то до боли непонятное. Но впустил.
Своего?
Безусловно.
А дальше? Пистолет? Или тот же подавитель? А ведь они тоже не вечны. Напротив, игрушки хрупкие, и силу жрут на раз. С тем, как им пользуются, амулет давно должен был бы исчерпать себя.
Сменить камни? Это не так просто. Наполнить? Возможно. Но для этого дар нужен и кое-какие умения. Слить энергию вовне, не расплескав, не так-то просто.
«Я виноват».
Два слова.
Вот оно, доказательство? Заряд заканчивается…
– Ник-Ник не стал бы вешаться, – Тихоня говорил по-прежнему шепотом. – Грех это. А он верующим был.
– Ник-Ник? – Сапожник даже оторвался от листов.
Тихоня кивнул.
– Мы…
