— Сегодня утром он, как всегда, явился ко мне за распоряжениями.
Она прошла мимо меня и Элизабет к окну. Ее худощавое морщинистое лицо утратило недавнюю самоуверенность и решительность. Наверно, это явилось следствием переживаний. А когда она заговорила, голос ее звучал слабо и печально, однако я уловил в нем скрытую ярость.
— Всю жизнь я стараюсь честно выполнять свои долг, ну и к чему это привело? Мой единственный сын ранен. Мой пляж похож на помойку. Моя внучка исчезла. И Тони ушел, даже не простившись.
Она отвернулась от окна, глаза ее потемнели:
—- Я виню во всем мужчин!
— Каких мужчин?
— Всех без исключения.. Всю жизнь я покорно отступала на задний план и наблюдала, как они действуют. Когда они хотят женщину, то овладевают ею. Именно так поступил Вильям. Бен установил нефтяную скважину там, где ей быть не положено... Посмотрите, во что превратил он весь берег! А Джека ранили, потому что он не желал прислушиваться ни к чьим советам... Я хочу поехать навестить его.
Элизабет обняла мать за плечи:
— Оставайся здесь со мной, мама. Тебе не понравится в больнице.
— Здесь мне тоже не нравится.— Она обратилась ко мне и заговорила более резонно: — Вы сказали, что в Джека стрелял Гарольд Шерри?
— Да.
Она тяжело вздохнула.
— В свое время я предупреждала Джека, чтобы он поубавил пылу в отношении мальчишки. Говорила ему, что, когда девочка сбегает с мальчиком, глупо винить в случившемся его одного. Но Джек вознамерился погубить его. Он сделал все, чтобы суд не отнесся к нему, как к малолетнему преступнику, да и Вильям, разумеется, пустил в ход свое влияние, чтобы парня упрятали за решетку. А теперь вот Шерри наносит ему ответный удар... Нет, я хочу отойти в сторону. Пусть мужчины занимаются этим делом, у меня больше нет сил. Это их прямая обязанность.
Она повернулась и вышла из комнаты. Походка была неуверенная, она сгибалась под тяжестью различных забот, которые сразу состарили ее.
— Ну, это мамина обычная манера,— усмехнулась Элизабет,— хотя я еще ни разу не слышала, чтобы она так ясно высказывалась. Да, да, со дня замужества она проповедует такую философию. Пускай мужчины действуют, пусть за все отвечают, пусть допускают ошибки.' Потом женщины могут над ними посмеяться, чувствуя свое превосходство. Но невмешательство никогда не считалось самой разумной линией поведения.
— Как сказать, иной раз политика невмешательства приносит прекрасные плоды.
— Да, когда она против чего-то направлена. Если же просто сидеть сложа руки и надеяться на счастливый результат, то ничего хорошего из этого не выйдет. Кому нужна пассивная покорность?
Я не сомневался, что Элизабет говорит не столько о матери, сколько о самой себе. Сейчас она казалась мне совсем неопытной девушкой.
— Что вас терзает, Бэт?
Она подняла голову, отреагировав на свое имя, и после непродолжительной паузы произнесла: -
— Совсем не то, что вы предполагаете. Больше всего, что я была крайне неласкова с мужем после прихода ко мне Гарольда Шерри и разговора с ним. Во мне проснулись с новой силой все мои переживания из-за той молодой женщины, и я вымещала свою злость на Бене всеми доступными мне средствами. Сомневаюсь, чтобы у него была хотя бы минута покоя, возможность спокойно подумать о своих делах... Если бы только он не совершил ошибки, из-за которой получился прорыв нефти из скважины!
Я усмехнулся.
— Вы вывернули наизнанку философию своей матери. Никак не могу понять, почему вам так хочется уличить его в новом проступке?
— Потому что это уже наша общая вина. Я отвечаю за это в такой же мере, как и Бен.
— Почему вы думаете, что он виновен?
— Бен сам мне говорил. Он разрешил бурить скважину, не обеспечив требуемых креплений, и даже после появления признаков приближения аварии распорядился не прекращать работ.
— Допустим, он ошибся в расчетах. Ну а вы-то тут при чем?
— Я разделяю с ним ответственность.
— Лучше скажите: хотите ее разделить.
— Возможно.
Зазвонил телефон, возле которого я стоял. Я механически поднял трубку.
— Арчер слушает.
— Говорит доктор Брокау. Вы. мне звонили? — спросил он молодым голосом.
— Да, по поводу одного вашего пациента.
— Кого именно?
— Гарольда Шерри. У него неприятности.
После небольшой паузы он пробормотал:
— Очень печально. И серьезные?
— Серьезней не придумаешь. Его разыскивают за похищение женщины. Он ранен из пистолета, но сумел скрыться. Я решил, что он мог обратиться к вам.
— Я его не видел. Вы из полиции?
— Нет, я частный детектив. Есть у вас адрес Гарольда?
— Возможно.
— Будьте любезны, поищите его.
Доктор замолчал, в трубке слышалось только его тяжелое дыхание. Наконец он промямлил:
— Боюсь, я не имею права сообщать по телефону адреса своих пациентов.
— Даже в том случае, когда их обвиняют в похищении с целью вымогательства? Исчезла молодая женщина,
— Вы называете себя частным детективом. Если действительно была похищена какая-то молодая особа, почему я слышу это не от полицейского?
— Потому что ваш адрес получил я один. От матери Гарольда. Но если вы настаиваете, чтобы я сообщил его полиции...
— Нет! Послушайте, где вы сейчас?
— В Пасифик Пойнте.
— Не могли бы вы подъехать ко мне в клинику? К половине шестого я закончу прием, и после этого мы сможем потолковать о Гарольде.
И он положил трубку.
Элизабет подошла ко мне.
— Он не поможет нам?
— Думаю, поможет.
— Если он местный врач, моя родня может оказать на него давление.
— Нет, он практикует в Лонг-Биче. И по-моему, я с ним быстрее договорюсь, без всякого нажима.
Ее общее недовольство опять перешло на одного меня,
— Вы слишком самоуверенны, не так ли? И мне думается, без всяких на то оснований, учитывая ваш провал с братом.
— Единственный способ надежно оградить вашего брата от всяких неприятностей — это надеть на него наручники. Он с самого начала не желал, чтобы я' ехал с ним в Сэндхилл Лейк. Теперь я почти не сомневаюсь, что он сразу же задумал учинить охоту на Гарольда. Вот и получил, чего добивался. Что касается меня, то я не несу никакой ответственности за его ранение, так как ваш брат высадил меня из машины под дулом револьвера.
— Правда?
— Еще скажите спасибо за то, что я отправился пешком следом за ним и смог вызвать «скорую помощь» для него. Любой другой человек на моем месте вернулся бы назад, наплевав на упрямца.
— Но почему он решился на такой необдуманный шаг?
— Не знаю, но намерен выяснить у него самого. Сейчас поеду к нему в больницу.
Элизабет перестала спорить. Проводив меня во внутренний дворик, где осталась стоять моя машина, она нажала кнопку наружной двери, находившейся между черным входом и воротами гаража. Дверь не открылась.
Я спросил:
— Что тут помещается?
— Комната Тони Лэшмена. Я все еще надеюсь на его возвращение. Не знаю почему, но меня тревожит его исчезновение.
— А вы уверены, что его нет у себя?
Замок на двери был из тех, которые легко открыть пластиковой визитной карточкой. Находившееся за дверью помещение было просторное, но производило впечатление временного бивака, возможно и потому, что его стены были полностью обшиты сучковатыми еловыми панелями. Односпальная кровать не заправлена. Ни в кладовке, ни под кроватью никого не было. На полу валялась грязная одежда и непромокаемый костюм для плохой погоды.
На столике возле кровати стоял заведенный будильник, но он не тикал, так как остановился без нескольких минут двенадцать дня или ночи.
Глава 26
Я проехал по главной улице города к больнице и после долгих объяснений в приемном покое выяснил, что Джек Леннокс занимает отдельную палату на верхнем этаже. Не доходя до его двери, я увидел сержанта Шантца, который пристроился на складном стуле, недостаточно вместительном для его тучного тела.
— Где это вы были? — спросил он.
— Возвратил машину Джека Леннокса, ну и поболтал с его родней. Как он себя чувствует?
— О’кей, с ним сейчас жена.
Шантц тяжело поднялся и отодвинул стул к стене.
— Если вы пробудете здесь минут пять, я схожу позвонить по телефону. Шериф просил сообщить, когда с Ленноксом можно будет разговаривать.
Сержант направился к лифту, я же вошел в палату. В ней царил полумрак, шторы были приспущены до половины окна.
Мэриан Леннокс стояла в позе полной готовности прийти на помощь несчастному страдальцу и бросила на меня отнюдь не ласковый взгляд, недовольная моим вторжением. Очевидно, она дорожила временем, которое могла провести наедине с мужем. Лицо его осунулось и выглядело очень бледно под белым тюрбаном бинтов.
