шестнадцать, кажется. И до того я не представляла, что может быть другая жизнь. Совсем-совсем другая. Я… выезжала в город, конечно. Как без этого? Мы наносили визиты и вообще…
– Но во дворцы, – тихо произнесла Яра.
– Да. В другие дворцы. И они от нашего мало отличались. А тут… мы свернули куда-то, и я из окна смотрела на черные дома. Улица была такой тесной. И темной. Колеса громыхали. И я почти не слышала ничего, кроме этого грохота. А потом был мост. Тоже нелепый, весь облепленный домами. Будто над рекой еще одну улицу проложили. От реки дурно пахло. И на том берегу тоже.
Летиция замолчала, вспоминая те эмоции.
Удивление? Пожалуй.
Отвращение. Смрад из сточных канав оглушал. И казалось, что она вся сама пропитается этой вот вонью.
Страх.
Черное строение на углу двух грязных улиц возвышалось над окрестными домами. Оно показалось зловещим. И вдруг появилось желание сбежать. Но она оперлась на руку того, кого полагала наставником и другом. Надо будет написать ему письмо.
Узнать о нем.
Может, Летиции повезло, и он жив. Матушка ведь… она бы не стала. Она была сердита, несомненно, но не настолько же, чтобы спровадить на плаху. Да и слухи пошли бы.
Именно.
Стало быть, просто сослала. А целители долго живут. И он обрадуется. Летиция расскажет… о том, что забыла. И о том, как вспомнила.
И…
И быть может, даже навестит. Или наоборот, пригласит… только куда? Домой ей возвращаться нельзя.
– И… кто это был? – не выдержала рыжая, а Мудрослава зашипела. – Чего? Интересно же ж…
– Была, – поправила Летиция. – Это была женщина. Очень красивая женщина. А еще у нее имелся сын. Он женился и привел в дом жену. Тоже красивую.
– И они не ужились.
– Та, другая, пыталась отравить их. Точнее травила. Долго. Медленно. Оба заболели… и все же остались живы. Та, другая, оказалась слишком неосторожна и все выплыло. Её судили и казнили. А та женщина, она еще долго болела. И сын её. Он утратил разум, то ли от яда, то ли от горя. Она, пожалуй, что тоже… ей мерещилась жена её сына. Сперва в служанке. Она убила её первой. Напоила сонным зельем. И обрезала волосы. Потом сама стала выходить. Искать. Она убивала и остригала, а тела на окраину выносил сын. Он жалел женщин, вот и укладывал их осторожно.
– Жуть какая, – сказала Мудрослава, поежившись.
– Это не самая большая жуть, которую мне довелось видеть, – Летиция пожала плечами. – Бывает много хуже. Проще. Страшнее. Но… я не испытываю страха. Или вот не чувствую, как они умирали. Это в стороне. Это принадлежит им. Со мною лишь памятью делятся. Когда хотят.
– А могут и не хотеть?
– Могут. Один раз. Женщина… её убил сын. А она скрывала. Но его потом все одно нашли.
Стало опять тихо-тихо.
– Я… я помогала им. И остальным тоже. Что в этом плохого? – Летиция коснулась сухих губ.
– Ничего.
– Тогда почему со мной так… почему…
Она заставила себя сделать вдох. Кто ответит на этот вопрос? Уж точно не виросска. Да и ответ Летиция знает. Дело не в ней.
Дело не в даре даже.
Дело в том, что ладхемская принцесса просто не может заниматься чем-то подобным.
– Ладно. Не важно. Я хочу… я хочу свой дар! – выдохнула Летиция и решительно коснулась бледного запястья. – Я просто хочу свой дар! Чтобы он вернулся. Чтобы… чтобы снова помогать им. Понимаете?
Молчат.
– У живых есть выбор. И возможности. И… и многое иное. А мертвые? У них ничего не осталось. А со мной отобрали и право на справедливость.
– Ты справишься, – сказала рыжая серьезно. Очень серьезно.
А Летиция поверила.
Конечно, справится. И со страхом тоже. Ладно, некромантия, но уж слабости ладхемская принцесса точно не может себе позволить.
И она закрыла глаза.
Привычно выдохнула. Вдохнула, втягивая такой странный аромат мертвого тела. Остальным он казался неприятным, но Летиция каждый раз ощущала его иным. И сейчас в этом запахе пробивались сладковатые ноты мускатного винограда.
Пальцы скользнули по коже.
Выше.
Коснуться груди, где бились сердце. Сердце тоже хранит память.
Шеи.
Лица.
Висков. Неспеша. Выводя одну за другой линии. Какие? Летиция не знала. Но видела. И получалось, что мертвое тело оплетала тончайшая сеть.
Вот так.
А теперь наклониться. Низко-низко. И сказать:
– Я слушаю тебя.
Плач.
Они не всегда плачут, но часто. И это не звук. Это… как будто внутри что-то сердце скребет. Потом шепоток. Быстрый-быстрый. Сперва Летиция прислушивалась, силясь разобрать слова, но потом бросила.
– Покажи, – просит она, раз уж получилось дозваться. – Просто покажи мне, как ты умерла.
И глаза застит туман.
Он густой, темный. И вокруг тоже темно.
Нет.
Уже нет.
Она видит пол. Каменный. Стены. Коридор. Он кажется знакомым. Впрочем, в Замке все коридоры похожи друг на друга.
Блеклый свет от камня на ладони.
Сердце бешено стучит. Страшно. Ей, это девочке, которая и пожить толком не успела, очень страшно. Но она заставляет переступить себя через страх. Её ведь ждут! И нельзя опаздывать. Нельзя.
Это её шанс! О, сколько она о таком мечтала!
А все только смеялись, мол, глупости какие. Благородные не женятся на служанках. Даже хорошеньких. Зато они щедры к умелой и понимающей девушке. А щедрости их хватит, при толике сноровки, чтобы собрать приданое.
С приданым же, особенно хорошим, мужа найти несложно.
Пусть и не из числа благородных.
И ведь она почти поверила… почти…
Она остановилась. Сердце стучало так громко. И идти дальше… надо… случайная встреча. Пара слов. Глаза эти, невероятной синевы, в которые она ухнула и сразу подумала, что, если даже он не женится, она согласится и так…
И подарков требовать не станет.
И…
– Ты здесь? – собственный голос прозвучал тихо.
Но её услышали.
– Здесь.
– Я…
– Я тебя ждал.
– Я пришла.
А он… он сам нашел её во второй раз. И задержал. Удержал её руку в своих пальцах. И потом поцеловал. Спросил имя.
– Устала? – сколько заботы в его голосе. И страх отступает.
– Немного.
– Капризная? Принцессы все такие… ничего… скоро мы уедем. Я заберу тебя в свой дом. Сделаю хозяйкой. И уже сама будешь горничными командовать.
Её обняли. И от того стало тепло.
Невероятно тепло.
– Не обманешь? – и все-таки очнулся в душе червячок сомнений.
– Душой клянусь. Я однолюб. И отец мой был таким. И дед. И раз уж вышло встретить ту, что богами суждена, то в жизни её не отпущу.
Его рука коснулась шеи.
– Возьми, – а ей протянули колечко. На ладони.
