Демоны злые. Убивают.
– А люди?
– Люди тоже злые. И тоже убивают. Но демонам нельзя умирать здесь. Их сила… она… – демоница прикусила губу. – Ты хорошая. Пришла. Говоришь. Придешь ко мне? По-настоящему?
– Не знаю. Меня вряд ли кто пустит.
– Жаль. Но если вдруг, приходи. Я буду ждать. Я только и умею, что ждать. Но люди приходят редко. Разговаривают и того реже. Раньше была. Давно. Одна. Говорила. Просила помочь. Я помогла. А она обманула. Нехорошо обманывать.
– Нехорошо.
– Кровь демонов – это тьма. И чем больше её, тем сложнее, – демоница вновь обратилась к чашечке. – Тьме неуютно здесь. И демонам тоже. Зачем они их мучили?
– Не знаю.
– Приходи. Я не стану тебя убивать.
– А остальных?
Она пожала плечами.
– Не знаю. Я… никого не хочу убивать, но я так голодна. И он тоже… ему здесь плохо, вот и прячется, – она обняла себя. – Он все-таки больше демон, чем человек. И устал. Я тоже устала. Отпусти меня. И его.
– Как?
– Не знаю. Нужен ключ.
– Какой? Как он выглядит?
– Как может выглядеть кровь? Обыкновенно, – удивилась демоница.
– Кровь…
– Заперли кровью. И открыть тоже надо кровью… – она прикусила губу и задумалась, а глаза её почернели. И черты лица поплыли, словно проступило сквозь них нечто иное, страшное до того, что у Теттенике сердце остановилось.
Но снова застучало.
В конце концов, она лошадей боится. А это не лошадь. Это демон.
– Его кровь. Последнего из рода, – голос этот отразился в стенах, заставив задрожать всем телом. А потом… потом все закончилось.
И Теттенике поняла, что… нет, путь не найден.
Пока.
Но… первый шаг. Вот только стоит ли рассказывать о нем хоть кому-то?
Она села на кровати, обняв ноги. Плакать больше не хотелось. Ничего не хотелось. Но лишь пальцы осторожно коснулись темного стебля. Колючего стебля. Стебля, на котором мраморным совершенством расцветала роза.
Зеркало Брунгильда увидела издали. Лежало оно в коридоре, поблескивая черной гладью. Еще подумала, что, небось, из ладхемок кто потерял, уж больно зеркало это было миленьким. С длинною ручкой, с завитушками на оправе.
А потом подумала, как его вовсе потерять можно, немаленькое же.
И эта мысль удержала от того, чтобы взять зеркало в руки. А то словно просилось, нашептывая, что у неё, Брунгильды, никогда-то подобной женской штучки и не было.
И не будет.
Даже если она тут останется, то… то все глядят на неё, как на чудовище с секирою. А она женщина. Тоже. И Брунгильда вздохнула, огляделась, убедившись, что никого-то в пустом коридоре нету, вытащила платок. Платок был старым и мятым, но на зеркало лег. Только то и сквозь ткань просвечивало.
Непростое, стало быть.
– Эй, – крикнула Брунгильда, потому как в этой тиши стало вдруг неуютно. – Есть тут кто?
– Кто-кто-кто… – отозвалось эхо.
И от стены молча отделилась тень. Сердце ёкнуло и успокоилось. Легионер. Этих-то ни с чем не спутаешь.
– Вы… – Брунгильда смутилась. Вот как к такому обращаться? Может, он, конечно, и не больно живой, но так это же ж не повод невежливость показывать. – Вы не могли бы подойти?
Легионер молча приблизился.
– Эта вещь… она тут лежала, – Брунгильда указала на платок. – Я не знаю, откуда она взялась, но мне кажется, что неспроста и…
Легионер чуть склонил голову.
А ведь он высокий. Едва ли не выше Брунгильды. Оно, конечно, не такой, как Командор, но все же… и главное, впервые она чувствует себя слабой. Она даже и не поняла, что это такое.
Вот…
– Вы не могли бы… – она отступила. А легионер опять кивнул и наклонился, подцепил ладною перчаткой платок, поднял, а… а под ним зеркала не было.
Не было!
– Но оно было! – возмутилась Брунгильда. И подумала, что теперь этот вот, в доспехе, решит, будто она… выдумывает?
Врет?
Притворяется?
– Оно тут лежало! Блестело! И я еще подумала, что потерял кто, но… но кто?
Легионер опустился на корточки. И раскрытой ладонью провел над полом. Поднялся. Поглядел.
– Оно было… – Брунгильда прикусила губу и добавила совсем тихо. – Было.
Кивок послужил ответом.
– Вы… вы мне верите?
Он снова кивнул. Потом указал пальцем на пол. На Брунгильду. И пальцем погрозил. Что за…
– А! Не трогать, да?
Кивок.
– Если опять появится. То… что мне делать?
Он задумался.
Потом ткнул себя в грудь.
– Вас звать? А вы тут…
Палец указал куда-то вдаль.
– Рядом будете?
Это окончательно успокоило. Нет, она не боится. Ни зеркал, ни мертвецов. Но как-то вот… спокойнее, что ли.
Легионер сделал шаг назад.
– Погодите! – спохватилась Брунгильда. – Я хочу… точнее вы не могли бы проводить меня к… к человеку, который меня сопровождал? Его зовут Никас. Он… его где-то заперли. И я хочу с ним поговорить.
Легионер явно задумался.
– Вы знаете, где он?
Кивок.
– Вы могли бы… клянусь, что не собираюсь ни вреда ему причинять, ни помогать в чем-либо. Просто… он кое-что знает. Мне так кажется. И я должна спросить.
Легионер поднял руку и махнул.
– За вами идти?
И снова кивок.
Ну… и почему бы нет? Только платок не вернул. Попросить? Да как-то неудобно… и еще неудобно, что платок у неё самый обыкновенный, из куска полотна. И полотно это грубое. И ни кружев, ни вышивки. Будто она, Брунгильда, не принцесса даже… а еще куда он этот платок подевал-то?
Глава 38
Где говорится о важном и о всяком-разном тоже
«Выбрать жену аль мужа доброго – дело непростое, каковое никак невозможно доверить людям молодым, не имеющим должного жизненного опыту. Ибо если иначе, то мужчины станут глядеть на красоту женскую, а женщины слушать речи прельстивые, каковые заставят позабыть обо всем на свете. И поддавшись обману любви, они будут говорить, что сие – единственно верно, что только любовь сердца соединяет, тогда как чувство это мимолетно»
Из речи, прочитанной некой госпожой Сестрицкой, опытной свахой, своему сомневающемуся клиенту.
Целоваться…
Я целовалась в той, в другой жизни. И не раз. И… и мужчины были разные, чего уж тут. Но вот ни с одним не было такого ощущения, что земля из-под ног уходит.
И сердце стучит-стучит.
И…
Это неправильно.
Но, проклятье, мне все равно… и ему тоже… и еще весь мир, он и вправду подождет. Стоял же как-то тысячи лет без нашего участия. И еще столько же продержится.
А я… я ведь имею право на пару мгновений… счастья?
Надежды?
Всего и сразу.
А глаза у него светлые. И волосы мягкие. И… и почему
