в тот раз.
Это… это что-то да значит. Но что именно?
И она огляделась.
Дорога. Горы. Впереди тоже дорога… и надо идти. Наверное. Или вернуться? Но… разве она сама не требовала показать ей… еще бы понять, что именно.
– Ты… ты же не злой, – сказала Теттенике, обняв конскую голову. Та была огромной и страшной до дрожи в коленках. Но конь не шелохнулся даже, лишь вздохнул, окутывая её облаком горячего пара. И запахом хлеба. Свежий конский пот хлебом пахнет. – Ты… ты поможешь?
Поможет.
Она с легкостью взлетела на спину жеребца. И села, удивившись тому, что старый страх не мешает. Нет, он никуда не исчез. Он, наверное, останется до конца дней Теттенике. Но это тоже не имеет значения.
– Идем, – попросила она, легонько шлепнув ладонью по могучей шее. И конь сделал первый шаг.
Второй.
Третий.
И мир изменился. Она узнала город. Она видела его раньше. Много-много раз. И всякий – город убивал их. Её. И потому сердце закололо, но Теттенике строго напомнила себе, что это – лишь видение. Одно из многих. А потому она может уйти из него в любой момент, как пожелает.
Именно.
Копыта коня грохотали по камню. Где-то далеко раздался протяжный крик, и темная тень скользнула меж домов. Огромная тень. Теттенике вцепилась в гриву.
Город.
Город опасен.
Город жив, пусть и странной извращенной жизнью, но все одно жив. И что-то мелкое с писком бросается под ноги. Но огромный жеребец просто переступает через существ, донельзя похожих на крыс. На лысых, до крайности уродливых крыс.
Они идут.
Вдвоем.
Вот площадь, но теперь на ней нет мертвецов. Колючие стебли роз вяло шевелятся, но пропускают Теттенике. И коня.
Вот дворец. Все еще прекрасный, хотя эта красота оставляет душу равнодушной.
Лестница.
И снова розы. Белые. Тяжелые. И запах у них душный. Стебли поднимаются, шевелятся, но и только. И в какой-то момент Теттенике решается коснуться цветка. Холодный какой. Будто из камня вытесан.
Выше.
Дальше.
Наверное, нехорошо въезжать во дворец верхом, но… но так ей спокойнее. И она ложится на могучую шею коня. Гладит его, унимая свою дрожь. И улыбается… отец бы гордился, если бы увидел.
Все бы…
Зал.
И еще один. Знакомые места… но сейчас хорошо. Сейчас здесь не было мертвых.
И даже в том, в последнем, огонь горел, но он был полупрозрачным и почти незаметным, в отличие от обнаженной девушки, что сидела в круге. Она скрестила ноги и согнула руку, чтобы младенцу было удобнее. И тот лежал, улыбаясь страшной беззубой улыбкой.
– Здравствуй, – сказала Теттенике, сползая с коня. Все-таки говорить вот так, сверху, было до крайности невежливо.
– Здравствуй, – ответила ей девушка.
Или демоница?
Пожалуй, скорее демоница, больше чем та, которая осталась в Замке.
– Ты пришла, – демоница улыбнулась так радостно и подняла младенца. – Видишь, она пришла! А остальные? Ты привела их?
– Нет. Пока. Это лишь видение.
– Да? Жаль… я уже запуталась. Я тоже их вижу. Разные. Это очень утомляет. Сложно понять, что есть, что было, и что будет, – девушка сделала знак рукой. – Так зачем ты пришла?
– Чтобы понять.
– Что?
– Как сделать так, чтобы никто не умер.
Демоница задумалась, она сидела и покачивала ребенка на руке. А потом тот вдруг исчез, но она не сразу заметила. Только когда живот её стал расти, тогда вздохнула.
– Непослушный. Он такой непослушный… все норовит поиграть со временем. А я ничего не могу сделать.
– Наверное, ему тоже страшно.
– Немного. Там, – она накрыла ладонями живот. – Ему спокойнее. Но он сильный. Они хотели, чтобы я родила сильного сына. И я справилась.
– Конечно.
– А ты пришла его убить.
– Нет, – Теттенике покачала головой. И руки подняла. – Видишь, я без оружия. У меня ничего нет.
– У тебя есть ты, – возразили ей.
– Не понимаю, – Теттенике подошла к стене прозрачного пламени и протянула руку, но не сумела коснуться той, которая сидела по другую сторону. Пламя было холодным и… обжигало, но как-то невсерьез, словно лишь предупреждая. – Объясни, пожалуйста.
– Что?
– Как все… хотя нет, это я знаю. Ты не виновата. Тебя использовали и хотели убить. И тебя, и ребенка. Так?
Демоница кивнула.
– Он успел раньше. Он сильный. Сильнее всех.
– И… погоди, он и есть Младший бог?
– Кто?
Теттенике устроилась на полу. Она села так, как садилась дома, сожалея лишь о том, что нет здесь огня и каменного чайника, где согревалась бы вода. И крохотных чашек из белого нефрита. Она наполнила бы их смесью чая и сладкого жира. И подала бы той, что устроилась на против, повторив позу Теттенике.
– Когда-то давно мир рухнул. И на воле оказался тот, кого звали Младшим богом. Он уничтожил и этот город, и всех людей в нем. Он выпустил на волю тьму и чудовищ. Но люди заперли его.
Но если это лишь видение, то… почему бы и нет?
Теттенике коснулась камня, и даже почти не удивилась, когда на этом камне возник огонь. А над ним – старый чайник, еще тот, что принадлежал её матушке. Старуха его выкинула, но Теттенике нашла. И спрятала.
Давно это было.
Чашки…
– Глупость какая, – сказала демоница. – Бога нельзя запереть. И… они там, далеко…
Она взмахнула тонкой рукой.
– Тогда что случилось с городом?
– Ритуал, – демоница протянула руку, и вот уже у неё на ладони появилась хорошо знакомая белая чашка. Нефритовая. С небесным змеем на рукояти. – Спасибо. Меня давно никто ничем не угощал.
– Этого не существует.
– Там. А здесь – вполне.
Все одно не понятно, но чай был. И сладкий жир. И даже медовые орехи и восточные сушеные ягоды, которые скатывались в тончайшие трубочки.
Демоница понюхала чай и закрыла глаза.
– Они хотели что-то такое… зеркала. Много-много зеркал. Я помню. Он окружил меня этими зеркалами и сказал, что я прекрасна. Что я должна видеть. Себя. И наше дитя. И я смотрела… потом было больно, но я смотрела. И заблудилась. В зеркалах. Представляешь?
– Плохо. Он поступил очень плохо.
– И умер первым. Он хотел убить наше дитя, когда то появится на свет, а душу его спрятать в этих зеркалах. Но мой сын сильный!
– Очень.
– И он убил первым. Его. И остальных. А потом зеркала зазвенели, зазвенели… так громко! – демоница зажала уши руками. – Это было невыносимо! И он заплакал. Я тоже! А потом… потом что-то случилось. Там!
Она махнула рукой на город.
– И в других местах тоже. И я слышала. Демоны… в городе было столько демонов! Они вдруг стали свободны. Это плохо.
