за мной наблюдаешь? — шепчу я. Голос слабый, налитый болезненной тяжестью, подкрепленной кандалами на моих руках. — Что со мной?
Тай вкладывает мне что-то в рот, заставляя проглотить, и подносит стакан с водой. — Пей медленно, — командует он, а потом бесстыдно задирает мой свитер, касаясь пальцами кожи. Сквозь гул в висках я пытаюсь отбиться, чтобы прогнать его, но бок пронзает боль, такая острая, что тут же, задыхаясь, я замираю, так и не сделав ни единого движения.
— Почему ничего не сказала? — Тай, наклонившись, рассматривает порез на моих ребрах.
Его рубашка расплывается перед глазами сплошным пятном голубого цвета. А от волос и одежды пахнет дымом — значит, он все-таки выходит на улицу. Раз он не посвящает меня в свои планы, как может ожидать откровенности взамен? И я шиплю: — А почему ты считаешь, что должна?
— Потому что края раны разошлись, — не обращая внимания на мои обвинения, отвечает Тайлер. — И воспалились, — а потом взволнованно спрашивает: — Что произошло?
Сначала я не хочу ему ничего рассказывать. Слишком сильна во мне обида, жалость к себе и его вчерашние обещания. Но потом понимаю, если не Тай, никто мне здесь не поможет. И еле слышно шепчу: — Я выпрыгнула из окна.
— Что ты сделала? — переспрашивает Тайлер, неловко прикасаясь к ране ватным диском, смоченным в чем-то, и недовольно хмурясь. Словно его любимую куклу испортили.
Я безумно улыбаюсь, пытаясь не засмеяться от мысли, что ощущаю себя трофеем. Сломанным, покореженным, но, судя по тому, с какой бережностью он со мной обращается, все еще ценным. От осознания хочется пощечин ему надавать, но сейчас не время.
— Расскажи, что случилось.
Вряд ли его действительно интересуют подробности. Он просто не хочет, чтобы я потеряла сознание. Потому что когда вижу медицинскую иголку, я к этому невероятно близка. Мой подбородок начинает дрожать.
— Я вытолкнула его из окна, — тихо произношу я.
— Кого?
— Одного из солдат Коракса. Их тоже подключили к Эхо, — отвечаю я сквозь зубы, запрокинув голову к потолку. Глаза наполняются слезами. Я моргаю, и они стекают вниз, к ушам.
Крепкие пальцы смыкаются на краях раны, и я вскрикиваю от боли. Тай качает головой. — Надо было сразу шить. Нику никогда не хватало смелости решать вопросы кардинально. Даже такие мелкие.
Мне не хочется показывать ему, что он прав, а Ник ошибся. Я хочу сказать, что сама просила меня не трогать, но когда иголка вонзается в кожу, сил не хватает даже на то, чтобы вытолкнуть из горла вдох. Так что все, что я могу, стиснуть покрепче зубы, зажмуриться и беззвучно выть. Тьма под веками идет кругами, как рябь по воде.
Тайлер делает стежок. Мне хочется его уколоть в ответ. Как можно больнее, жестче, чтоб заглушить собственную боль и обиду. Но у меня остаются лишь слова. — По крайней мере он не сажал меня на поводок.
Игла в его руках вздрагивает. Всхлип рождается в горле, но я душу его.
— Я бы тебя отпустил, если бы был уверен, что ты не наделаешь глупостей, — говорит он, медленно затягивая нитку. Я шиплю и стискиваю зубы.
— С какой стати мне тебе верить?
— А с какой мне верить тебе?
Разумеется, то, что мы с Таем находимся на одной стороне против моего отца, не гарантирует, что мы на самом деле вместе. Он это знает. И я знаю. Но все же…
— Не я, а ты запер меня здесь, как пленницу.
Тайлер вскидывается: — Так вот кем ты себя считаешь? А я, по-твоему, насильник? — В его голосе слышится обида. — Поэтому ты вздрагиваешь от каждого моего прикосновения.
Он наклоняется так, что я могу увидеть все мелкие крапинки света, отражающиеся в его глазах.
— Если бы я хотел тебя, Виола, — говорит он, приближаясь к моему уху, — то уже давно бы это сделал. Но я не стану, пока ты сама не попросишь.
«Никогда не попрошу!»
— Я готов добиваться своих целей, но не до такой степени, чтобы силой тащить девушек в постель.
«Разумеется, — думаю я. — С такой-то внешностью они сами штабелями будут туда ложиться».
— Скоро, — бросает он раздраженно. — Ты забудешь его очень скоро. И тогда все будет хорошо.
Это последнее, что произносит Тай, завязывая финальный узелок на моей коже, и я снова остаюсь одна. Понимая, что «хорошо» уже точно не будет. Обезболивающее начинает свою работу, поэтому невыносимой боли я больше не чувствую. А потом и вовсе засыпаю.
Я не знаю, сколько сплю, но мне снится сон, в котором рядом с моей постелью стоит мальчик. Лицо сердечком, миндалевидные глаза, темные, коротко остриженные волосы, а над губой родинка. Он трогает мой лоб и, кажется, даже что-то тихо говорит, только я не могу разобрать слов. Я гадаю, кто это может быть: стертое воспоминание, тень из моего прошлого, родственник или просто бред больного сознания, но когда открываю глаза, его рядом нет. Тайлера тоже.
Схватившись за основание кровати, я кое-как встаю. Голова кружится, боль простреливает виски, а браслет на запястье напоминает своей тяжестью о цене опрометчивых поступков, если попытаюсь бежать. «Когда», — исправляю я сама себя. Это слово окрыляет надеждой. И только реальность тянет к земле осознанием. В таком состоянии, как сейчас, мне даже мили не пройти.
Медленно сделав несколько шагов вдоль книжного шкафа, я с опозданием жалею о том, что обуться не подумала. Но возвращаться и нагибаться сил уже нет. Глядя по сторонам и рассматривая книжные полки, я выхватываю взглядом полотна маслом в широких рамах, составленные на полу одно к другой. Внимание привлекает портрет женщины прямо по центру, и я подхожу ближе.
Память принимается играть с картиной, стараясь притянуть ее как недостающий кусочек пазла поочередно в обрывки, оставшиеся от моей жизни. Собрать из лохмотьев еще один фрагмент воедино, потому что я точно знаю, что видела ее раньше. Подобно лоскутному одеялу, разум пытается «сшить» обстановку, в которой эта картина висела когда-то: огонь, потрескивающий в камине; высокие потолки красивого, дорого обставленного дома; низкий кофейный столик с разбросанными на нем книгами и мягкая банкетка, обитая тканью с золотистыми узорами; а еще шерстяной ковер — вот я сижу на нем на
