кладовкой. Она и спасла в итоге. Там лестница была вниз — пожарная. Ну и конец. Вообще-то я эту историю тебе писал однажды.
— Прости, — устало произношу я.
— Ну, не тебе. Той Виоле, я имел ввиду.
— Той Виолы больше нет, понимаешь?
Он отвечает просто: — Жаль.
Я поворачиваюсь на бок, к Тайлеру лицом, но не смотрю на него, упираюсь взглядом с стенку, заставленную книгами до самого верха. Он касается моего лба, и его губы трогает слабая улыбка. — Жар спадает. Еще один канат, летящий в мою сторону.
В тишине я рассматриваю заострённые нескончаемой борьбой с самим собой скулы и тени, отбрасываемые светлыми ресницами. Всё в нем напоминает осень. Тёплую, мягкую, но попробуй прикоснуться, под слоем опавших листьев лёд. Порежешься.
— Я не могу стать той, кому ты писал когда-то, — шепчу я, опасно заполняя паузу. Потому что через ненависть, горячку, боль и одиночество, связавшее всех нас одной прочной нитью, пробивается что-то иное. Похожее на понимание его мотивов, какими пугающими они бы ни были. Возможно, мне удастся подобрать к нему ключ? Вырезать жажду мести из сердца вместе с той чернотой, что она с собой приносит? И я тихо отвечаю: — Я тоже скучала по тебе, Тайлер Ламм.
***
В этой комнате сложно отличить утро от ночи, так что, проснувшись, я долго лежу, вспоминая события прошлого дня. Попробовав пошевелить руками и осознав, что чувствую себя на порядок лучше, я сажусь на постели. Голова кружится. Горло дерет от сухости, и совершенно неслучайно на стуле рядом с кроватью обнаруживается стакан воды и таблетки.
Тайлер.
Едва ли это мог сделать еще кто-то.
Снова ненавязчивая забота?
Я качаю головой. Вторая сторона постели смята. Мы спали не вместе, но на одной кровати.
Хочется вырезать эту ночь из жизни — слишком близко он ко мне подобрался. От его откровенности внутри что-то треснуло и уже не получается ненавидеть его как прежде. А это было бы самым легким выбором. Но Тайлер действует так, словно зверя приручает, медленно, по одному крошечному шажочку подходя ближе. Пока ошейник и вовсе не понадобится.
«Как долго я должна носить этот браслет?» — спросила я вчера, засыпая.
«Пока ты не перестанешь видеть его, глядя на меня».
Пальцы со злостью комкают футболку. Почувствовав под руками жёсткость ткани, я с ужасом понимаю, она не моя. Тайлера.
Стягиваю ее рывком, не помня, как он вообще меня переодел. Не обращая внимания на боль, стараясь не дышать. Потому что не хочу пропитываться чужим запахом. Его запахом.
«Поверь, я приложу все усилия».
Взмокшая от пота одежда комком летит на пол, и я надеваю на тело собственный джемпер. Внутренности раздирает от желания смыть с себя ощущение чужого присутствия.
Я встаю, понимая, что сил по сравнению с вчерашним вечером стало гораздо больше, и делаю первый шаг. Сперва проверяю входные двери и балкон — предсказуемо заперты. А потом медленно иду в сторону душевой.
Есть в Эдмунсе одно преимущество — каменный пол, который не ходит ходуном и не скрипит при каждом шаге. Крученая лестница ведет глубоко вниз, и, преодолев многие метры коридоров, я сворачиваю с сторону уборной. Под ногами, шурша хвостом, пробегает крыса, и я едва не подпрыгиваю. А потом что-то с грохотом падает. Металлический таз, что я оставляла.
В темноте блестят чьи-то глаза, и я вскрикиваю одновременно с незнакомцем. Направляю свет от фонаря в его сторону и удивленно раскрываю рот.
— Прошу, мэм. Я сейчас уйду так, будто меня не было.
Мальчик из моих снов. Испуганный, с огромными глазами-блюдцами. Значит, он существует на самом деле.
— Постой, — пытаюсь я отдышаться. На секунду становится стыдно за то, что сама едва не завизжала в голос. Испугалась ребенка.
— Я просто хотел воспользоваться душем, — скороговоркой произносит он. — Через секунду я исчезну. Вжух! Вот так!
— Кто-нибудь знает, что ты здесь? — перебиваю я.
Парнишка мотает головой.
— Тогда зачем ты сюда забрался? Разве у вас своей душевой в казарме нет?
Он пристыженно опускает глаза. Я подхожу ближе, освещая разобранную кладку в углу, обычно прикрытую тумбой, вероятно, так он сюда и попал, а затем его лицо по сантиметру, все четче замечая следы от чужих кулаков.
— Кто это сделал?
— Неважно, — бурчит он, утирая сочащийся нос, но только делая хуже, сильнее размазывая кровь по лицу. — Все равно меня отсюда вышвырнут скоро.
Я поднимаю со стула полотенце и, намочив, касаюсь еще совсем детского личика. Над губой мальчишки три черных родинки, забавно образующих треугольник, при взгляде на который рот невольно растягивается в улыбке.
— Я снова всех подставил! Не получается у меня стрелять по мишеням, — возмущается он. — Вернее, стрелять получается. Попадать — нет.
— Это вопрос опыта, — пытаюсь ободрить я. — Зато вон как ловко ты прячешься ото всех в замке. Кстати, как ты сюда забрался?
— По вентиляции, — гордо отвечает он. — Я давно это место приметил. Тут можно незаметно от остальных… — Глядя на красные отеки под глазами и припухший нос, мне кажется, сейчас мальчишка скажет «поплакать», но он произносит: —…подумать. Очень по-мужски. И я с удивлением обнаруживаю, что теперь мои глаза наполняются слезами.
— Могу тебе сказать, что абсолютно точно знала одного мальчика, которому тоже не все сразу удавалось. И он тоже любил по вентиляции лазить, — говорю я, гладя его чуть отросшие мягкие волосы. — А сейчас он один из лучших солдат, что я знаю.
Глаза незнакомца загораются. Улыбка расцветает на лице почти счастьем. — А вы меня познакомите с ним?
Я не хочу обманывать, но и терять надежду боюсь тоже, поэтому произношу клятву, которую даю скорее себе, нежели этому ребенку: — Я постараюсь. Приложу все усилия, — а потом добавляю: — Но ты должен сказать мне, как тебя зовут?
— Финн Кормак Макмюррей.
— Ого, — вырывается у меня. — Тогда позвольте и мне представится, мистер Макмюррей.
Но когда я хочу назвать свое полное имя, он отвечает сам: — Я знаю, кто вы.
— Неужели? — передразниваю я. — И кто же?
— Девушка с
