— Какие понесены потери? — поинтересовался у меня Мартынов.
— На этот вопрос вам ответит начальник артиллерии группы подполковник Грайнберг. Товарищ подполковник, прошу вас.
— Кхм. — Прочистив горло, Грайнберг встал из-за стола, взял указку и подошел к большой карте, висевшей на столе. — Потери есть, но не такие большие, как мы ожидали. В основном нам сыграло на руку то, что немцы были только что с марша. То есть, как только они остановились и стали готовиться к ночевке, наши дивизионы и батареи, совмещенные в одну артиллерийскую группировку из двухсот восьми орудий под моим командованием, нанесли общий удар по координатам под номером «шестнадцать», высоте «Лысая» и по обочинам дороги под наименованием «Засека». Где, как сообщила нам разведка, и расположились огневые позиции и тылы немецкой артиллерии. На данное время расход боеприпасов составил полтора боекомплекта. По достижении рубежа «Бугор» для развертывания дивизии в боевые порядки полков поставлен заградительный огонь тремя гаубичными дивизионами. Выявлены районы сосредоточения пехоты — это цели номер восемь, одиннадцать и пятнадцать (показ на карте), открыт беглый огонь по дивизиону семидесятишестимиллиметровых дивизионных орудий на каждую, уничтожено порядка шестидесяти автомобилей. Рассеяно до трехсот солдат пехоты. — Подполковник уверенно докладывал о расходах, подвозе боеприпасов, маневре огнем по направлениям с ведением различных видов и режимов огня, на координацию с разведчиками… — За время боя мы потеряли семь орудий, из них два безвозвратно, в людях более двухсот человек, из них половина ранеными. Ответный огонь был несильным, в последнее время вообще стих. Данные о потерях немцев пока только от корректировщиков. Утром разведка доложит потери противника.
— А что авиация? — поинтересовался у меня Мартынов.
Тут я дал слово представителю ВВС:
— Как вы знаете, трофеи, что мы захватили, были довольно велики. Это не только техника, но и вся инфраструктура. Среди освобожденных в лагерях было много бойцов, ранее служивших в летных частях, что дало нам возможность сформировать третий авиаполк…
Капитан говорил уверенно и четко. Если что-то было непонятно, разъяснял подробно, даже с фамилиями летчиков, что участвовали в той или иной операции.
— …товарищ командир запретил нам штурмовку дивизии на марше. Воздушного прикрытия у дивизии не было, поэтому у нас были большие шансы нанести сильный урон живой силе и технике противника.
Я поощрял командиров на обдумывание своих действий, и можно сказать, заставлял иметь свое мнение. С одной стороны, летчики правы и немцы бы понесли от авианалетов несомненно большие потери. С другой стороны, мы бы открыли все карты, и действовать в будущем нам бы пришлось с оглядкой.
Так как Иванов был в штабе и продолжал вести боевые действия, то отдуваться за него пришлось мне. Я подробно объяснил, почему пришлось отдать приказ на отмену налетов на дивизию и к каким последствиям это привело:
— … на данный момент артиллерия уничтожает технику и тяжелое вооружение противника. Авиация — атаковала живую силу. То есть удар был нанесен двойной силой, что, несомненно, более выгодно, чем налеты во время марша. Нам не требовалось затормозить продвижение дивизии, нам нужно уничтожить ее. Не ждали они от нас ни удара авиации, ни артиллерии.
Комиссия с моими доводами согласилась, однако лицо капитана-летчика продолжало оставаться упрямым. Видимо, хотел отплатить немцам той же монетой.
— Товарищ майор госбезопасности, сколько вы сможете продержаться? — поинтересовался майор с орденом Красной Звезды.
— Проведенный анализ силами оперативного штаба… Две недели — край. Больше не сможем.
— Через пять дней у наступающих на Киев войск появится острая нехватка как боеприпасов, так и топлива, — задумчиво протянул он.
— Продовольствия тоже, — кивнул еще один из членов комиссии в звании капитана.
— Первое время продержаться за счет населения, — отмахнулся майор.
— Они могут временно начать подвоз через Белоруссию, — снова озвучил капитан с глазами особиста.
Я молча стоял и слушал, не сказать что не без интереса, хотя все это уже было просчитано моим штабом.
— Это капля в море, особо на обстановку не повлияет, — ответил майор.
— Вы, товарищи, продолжайте, а нам с товарищем майором надо поговорить отдельно, — сказал вдруг Мартынов.
— Это можно сделать в комнате отдыха. Там есть все необходимое, — ответил я комиссару, после чего сказал уже остальным членам комиссии: — Штаб у нас работает круглосуточно, так что на кухне всегда есть чем подкрепиться. Через полчаса повар организует вам ранний завтрак. Товарищ комиссар, пройдемте за мной.
Как только мы вошли в кабинет, комиссар спросил:
— Майор, КТО ВЫ?
На несколько секунд в комнате повисло молчание. Обдумывая ответ, я тянул время, спокойно разливая чай по стаканам.
— Сложный вопрос… — задумчиво протянул я. На самом деле ответа на этот вопрос у меня пока не было, не задумывался, оставляя все на потом, и вот это потом наступило.
— Но ответ должен прозвучать, — едва заметно усмехнулся комиссар, добавив в чай несколько кусков колотого сахара.
— Сладкое любите? — спросил я вместо ответа, кивнув на сахарницу.
— Есть такая слабость.
— Да, я тоже сладкоежка. Особенно пирожные с воздушным кремом нравятся. Знаете, у Наркомата есть магазин, где они продаются. Там продавщица есть, Марья Игоревна, она мне всегда свежие продавала. Вкус-ны-ы-ые.
Завел этот разговор я не просто так, чувствовался некоторый дискомфорт в разговоре, сейчас же он понемногу стал исчезать. Убедившись, что комиссар готов к адекватному разговору, продолжил:
— Давайте рассуждать логически. Кто я такой, вы не знаете, выяснить не удалось, но… я дал вам наводку. Однако и здесь вас ждет поражение. Гоголев заявит, что никакого Демина он не знает и никогда не знал. Что в принципе верно, он действительно меня не знает. Продавщица тоже не опознает частого покупателя. И что получается? Со всех сторон неудача.
— Значит, вы не ответите на мой вопрос?
— Знаете, пожалуй… — я выдержал нужную паузу и ответил: — Нет. Но я дам вам подсказку.
Открыв клапан нагрудного кармана, я достал закрытый конверт. Передав его в руки комиссара, пояснил:
— Это не ответ, это еще множество вопросов.
— Что в нем? — поинтересовался Мартынов, не делая попытки открыть конверт.
«Не дурак», — подумал я.
— Мои удостоверения. Мои НАСТОЯЩИЕ удостоверения и спецпропуск. Открывать не советую. Как сказал один мой хороший знакомый… перед смертью: я слишком много знал.
— Мне нужно что-то передать, — развел руками комиссар.
— Пусть пришлют кого-нибудь с более широкими полномочиями. Лучше всего того, кому товарищ Иванов безгранично доверяет и кого не закопают после нашего разговора.
— Заинтриговал, но хорошо, я все передам.
Комиссар, как я и думал, дураком не был и понял, что большего от меня не добиться.
— Думаю, продолжать месить эту тему не стоит. У вас широкие полномочия, но предупрежу сразу, вы тут только наблюдатели, если попытаетесь во что-то вмешаться, извините… приму жесткие меры. — Последнюю фразу я произнес без улыбки.
— Я понял, — тоже без улыбки ответил комиссар.
— Ну раз мы пришли к консенсусу, то можно и позавтракать. Дежурный!
Как только к нам заглянул командир с повязкой дежурного, я велел накрыть на стол.
— Ну а сейчас поговорим спокойно.
Мартынов как представитель Ставки получил те сведения, которые должен был получить. Много или мало, сейчас это неважно, я немного оттянул время — оно того стоило. Главное в том, что я нашел портал.
Тяжелый стадвадцатимиллиметровый миномет ближайшего расчета ухал с периодичностью пятнадцать выстрелов в минуту.
— Товарищ лейтенант! Наблюдатель докладывает о поражении цели. Просит добавить еще пару «гостинцев» и перенести огонь по цели номер восемь, — оторвавшись от радиостанции, четко произнес боец. В нем, в бойцах расчетов и в командире можно было легко опознать недавно освобожденных из концлагерей. Хотя у некоторых вернулся румянец на щеки, вследствие довольно хорошего и калорийного питания, все равно по худым фигурам и несколько злым на противника лицам, понимающие люди сразу определят, кто есть кто. Командира батареи лейтенанта Малинина освободили из лагеря для командиров, тогда группировка, что захватила лагерь, пополнилась на триста семьдесят шесть командиров. Более сорока тогда, по приказу особого отдела, что вел расследование, были отправлены во вновь создаваемые штрафные части. Как неблагонадежные. Малинина тогда тоже изрядно промурыжили, в личном деле, что хранилось у немцев, не было указано, как лейтенант попал в плен. Повезло, что служба у особого отдела была поставлена как надо и они, связавшись со своими коллегами, что освободили лагерь с простыми бойцами, нашли и допросили подчиненных лейтенанта, и те подтвердили то, что минометы были подавлены танками, а батарея захвачена.
