— Кто же знал, что мы не всю артиллерию у немцев выбили, — пробормотал я. Мощные разрывы продолжали вставать как на берегу, так и в воде, ладно хоть попаданий в понтоны пока не было. Только одна из машин от близкого разрыва загорелась, ее как раз сейчас в воду сталкивали, да я получил по касательной осколочную рану. Медик взвода начал накладывать повязку.
У меня была мысль, что могут быть неприятности, поэтому и приказал во время прорыва, чтобы над переправой постоянно висело звено загруженных бомбами штурмовиков. Вот и сейчас три «чайки», определившись, откуда бьют гаубицы, деловито поползли в глубь немецких позиций, туда, куда уже ушли наши моторизованные группы.
«Зря я наверное к мосту рванул, захотелось, видишь ли, посмотреть на переправу, своими глазами увидеть, что все получилось», — мысленно вздохнул я, морщась, когда сержант закончил бинтовать голову. Теперь фуражка не налезала.
Один из бойцов в кузове бронетранспортера затянул последний музыкальный хит. Что уж тут говорить, руку к этому приложил я, случайно, но все-таки. Планируя операцию, я стоял со всем командованием группировки у стола с расстеленными картами, задумчиво замурлыкал себе под нос «Русские дороги» Растеряева. Наконец, когда повар, принесший обед, выронил поднос, мне дали вежливо понять, что пора завязывать.
— Товарищ полковник? — отвлек меня от раздумий вежливый голос Иванова.
— Что?
— Вы песню поете…
— Что, понравилось? А мне говорили, что у меня нет музыкального слуха, мол, там медведь потоптался, — улыбнулся я.
— Вас обманули. Там слон потоптался. Вы, товарищ полковник, когда спеть захотите, идите к разведчикам, когда они пленных допрашивают. Пусть немчура мучается.
Посмотрев в смеющиеся глаза Иванова, я хмыкнул и кивнул.
— Учту.
Но песней вдруг заинтересовался человек необычной выдержки, тот, кто выслушал трижды напев этой песни в моем исполнении, наш комиссар. Он записал слова песни, правда, кое-что переставив по-своему. Теперь она называлась «Советские дороги». За четыре дня незамысловатый мотив и бодрые стихи разнеслись по всей группировке.
Выскочивший откуда-то сбоку особист с перемазанные тиной лицом и формой, подбежал ко мне.
— Ну что? Узнал? — спросил я у него, поправляя фуражку то так, то эдак, наконец просто надев ее набекрень.
Сержанта Успенского закрепил за мной Кучера по моей просьбе, наш начальник особого отдела. Мне хотелось создать вокруг себя тех, кто мне будет верен и на кого я смогу положиться. За две недели я смог в достаточной мере повлиять на теперь уже своих людей. Я знал каждого бойца взвода охранения по имени, командиров тоже. Так что теперь был уверен, они выполнят любой мой приказ.
— Так точно. По словам товарища Лизюкова, штрафные роты в полной мере показали себя, правда, потери большие. Почти шестьдесят процентов.
— Ожидаемые потери, — вздохнул я.
— Сейчас выживших отводят в тыл, те, у кого раны, получат амнистию после трибунала. Сейчас там воен-юрист разбирается. Кто искупил свою вину, а кто нет.
— Пленных много?
— У-у-у, — только и махнул рукой Успенский.
Что делать с захваченными пленными, даже если их будет всего около тысячи? Будет… По последним подсчетам, количество только тех, что успели захватить, уже перевалило за пять тысяч. Что с ними делать? У нас была тысяча военнопленных, но фактически полностью мы успели перевезти их на Большую землю. Да, они были набиты как кильки в бочке, но мы избавились от обузы, что же делать сейчас?
Ответа у меня пока не было. Мысль перевезти их на Большую землю как появилась, так и пропала, мы от тех-то с трудом избавились, такое количество наши транспортники не потянут, но и оставлять на своем обеспечении тоже было нельзя. Хомяки и те меньше жрут… Нужно думать.
— Тадеуш, слышишь? Стихло, — отпив пенного напитка, произнес один из завсегдатаев пивного бара, выделявшийся среди посетителей солидным брюшком.
— Побили красных, нечего говорить, пан Витковский, — ответил невысокий худенький старичок. Его костюм, потертости на локтях и руки, истыканные иголками, выдавали в нем портного, правда, с невеликим доходом.
Небольшой тихий городок, что стоял на пересечении автомобильных дорог, находился не так далеко от границы, и жители уже третий день слышали глухую канонаду вдали.
— Пан Пушевичус, что работает в комендатуре, слышал разговор гауптмана Рихте со своим заместителем лейтенантом Милке. Мол, большая банда прорвалась к Владимир-Волынску, освобожденному от большевистской заразы доблестными войсками Третьего рейха, — несколько пафосно произнес пан Витковский.
— Банда — это плохо, разворуют, пограбят, снасильничают, — с умным видом закивал старичок, утопив свой длинный нос в пене пива.
— Герр гауптман говорил, что в банде много русских военных, что дезертировали, когда поняли, что Третий рейх непобедим.
— Побьют, как есть побьют.
Остальные посетители на них внимания не обращали, привыкли. Во всех народах есть такие личности, которые стелются как преданные собачки у ног рядом с победителями. Именно такими и были пан Витковский, служащий на почте, и старый портной.
— Техника едет, — прислушался один из посетителей, крупный мужчина. Замасленная куртка выдавала в нем автомеханика.
— Наверное, раненых везут. Вчера две автоколонны были, одна тут остановилась, в нашей больнице оставили раненых, другая дальше пошла, в полевой госпиталь, — ответил мужчина, судя по измаранным йодом рукам, он работал именно в этой больнице.
— Много раненых?! — удивился пан Витковский.
— Очень, — кивнул медик.
— Значит, большая, очень большая банда, — проговорил старый портной.
— Ничего, справятся, — отмахнулся пан Витковский.
В это время нарастающий шум ворвался эхом на улицы городка. Грохоча траками, двигались облепленные солдатами танки, за ними знакомые гробообразные бронетранспортеры на гусеничном ходу и грузовики. К некоторым были прицеплены пушки.
— Вот, а вы говорили банда да банда, — довольно насупился пан Витковский. — Побили банду, возвращаются герои.
— А почему герои одеты в форму Советов? — озадаченно спросил кабатчик.
Пан Витковский прищурился и полез за очками. Надев линзы, он ошарашенно уставился на бойцов РККА, а то, что это были они, стало сразу понятно. Передовой танк, ссадив десант, ударил и повалил на себя телеграфный столб. После этого время понеслось вскачь. Танки, подминая заборы, разъезжались по городку, у комендатуры, закрытой от наблюдения со стороны кабака громадой костела, заработали пушки и пулеметы, хлестко били винтовки, короткими очередями трещали автоматы. Бухали гранаты. Звонкими голосами звучали команды на русском:
— Второе отделение занять оборону в церкви! Снайпера туда же!..
— Задвинь танк кормой к стене, дорогу перегородил!..
— Замкомвзвода Васильева к комвзводу!..
— Усанбеков, проверь здания на площади!..
Деловито разбившись на отделения, советские бойцы разбежались по городку. Небольшая группа в сопровождении двух танков двинулась дальше, видимо, перекрыть выезд из города. Суетящиеся советские бойцы никак не походили на банду. С иголочки форма, идеально пригнанная по фигурам, ухоженное оружие, тщательно выбритые молодые лица. Старше тридцати ни одного не было, всем едва за двадцать, но несмотря на это и в командирах и в простых красноармейцах сразу можно было признать уверенных и опытных солдат.
Последний приказ, видимо, относился и к ним. Молоденький командир с треугольниками в петлицах, в котором легко можно признать азиата, стал командовать, распределяя бойцов по зданиям, а сам в сопровождении трех бойцов направился к кабаку.
Зайдя внутрь здания, он с удивлением посмотрел на поднятые руки портного и пана Витковского, которые только сейчас обнаружили, что их примеру никто не последовал, а все продолжали пить пиво, с насмешкой наблюдая за сдавшимися.
— Слава русским солдатам! — испуганно завопил портной, в конце дав петуха.
«Русские солдаты» насмешливо переглянулись и, проигнорировав «патриотов», направились к двум немецким солдатам, которые при приближении встали и молча посмотрели на подошедших бойцов.
Несколько секунд длились переглядывания. Оба немецких солдата, видимо, пребывавших в отпуске, да и свежие нашивки за ранения это подтверждали, исподлобья смотрели на русских. Их руки, в отличие от двух последователей Иуды, держались по швам.
Закончив изучать немецких солдат, азиат повернулся и спросил у посетителей на русском языке:
— Кто на немецком тут говорит? Перевести сможет?
— Я, пан унтер-офицер. Могу перевести, — поднял руку кабатчик.
— Переводите. Согласно приказу за номером сто восемь для мотогрупп: запрещается брать в плен солдат противника. После боя, в случае если пленные есть, дать им выбор. Или пуля в висок, или в колено. Выбор за солдатом противника. Лишать матерей их сыновей мы не можем, но и оставлять целыми солдат, чтобы они потом стреляли в нас — мы тоже не можем. Что вы выбираете?
