Но, нет, как говорится, худа без добра! Вскоре осужденного Шандрикова переводят «на химию», на строительство ДК МВД, где гуманные советские законы не дают пропасть таланту живописца — Шандриков рисует номерки для милицейской раздевалки. Режим на «стройках народного хозяйства» помягче: надзор за зеками не такой суровый, как в зоне, возможностей для отдыха и общения больше.
Судьба столкнула Владимира со звукорежиссером Евгением Шабановым, который в ту пору монтировал аппаратуру для строящегося объекта культуры. С его подачи в 1972 году прямо на «химии» состоялась первая студийная запись Шандрикова.
К тому моменту весь багаж автора-исполнителя насчитывал едва ли десяток композиций, их новые друзья глубокой ночью в недостроенном ДК и увековечили на пленке. Альбом моментально разошелся по всему Союзу.
Освободившись, Владимир продолжил писать песни и сочинять стихи. Начались первые полуофициальные выступления, некоторые из таких встреч записывались на магнитофоны и уходили в народ. Популярность сибирского барда «росла и ширилась», как писали в передовице «Правды», только никаких дивидендов (кроме моральных) нашему герою это не приносило. Да он и не задумывался ни о какой популярности, славе… Просто сочинял новые вещи и исполнял их изредка.
Вадим Кацышевский, Владимир Шандриков. Одесса, 1977 г.
Каково же было его удивление, когда зимой 1977 года пришло письмо из Одессы от неизвестного ему адресата, некого Вадима Кацышевского.
Автор депеши предлагал приехать, как только появится возможность, на запись серии концертов совместно с Аркадием Северным и… Владимиром Высоцким.
«Я отнесся к этому несерьезно, потому что я тогда пил, — вспоминал Владимир Романович. — Говорю „тогда“, потому что в год смерти Высоцкого я дал себе слово бросить пить, и не пил десять лет.
Ну, вот попил где-то с месяц, а потом друзья говорят мне: „Ты что не ответил даже? Съезди, ведь тебе питание оплачивают, самолет оплачивают…“
Я поколебался, но потом собрался и поехал. Это было в первых числах апреля 1977 года. Снарядили меня, достали рубаху красную.
В аэропорту я пошел давать телеграмму следующего содержания: „Встречайте, красная рубаха, короткая стрижка, голубые глаза, в левой руке газета „Омская правда“, в правой коричневый портфель“. Ведь организаторы не видели меня никогда в глаза, и я их никогда не видел. Как узнают? Кассирша в окошке взглянула на текст, потом на меня: „Вы это серьезно?“ „Да“ — отвечаю. Посмотрела она на меня, но отправила телеграмму. В аэропорту меня никто не встретил, но у меня был адрес, и я нашел квартиру Кацышевского. На второй день прилетел Аркаша Северный. Приехал человек, мало чем отличающийся от бомжа: галстук на резинке, пиджак местами блестел, нейлоновая рубаха с коротким рукавом, типа „шведка“ „сорок пятого“ года выпуска, носки дырявые, босоножки стоптанные[48].
Я был по тогдашней моде в костюме-тройке, меня же подготовили… Потом Вадим повел его в баню, купил ему костюм, ботинки, побрил, помыл. Аркадий стал совсем другим человеком. А в день приезда он заходит: „Здравствуйте! Таки здесь Шандриков остановился? Так я буду Северный!“ Только голос был узнаваем.
С этого началось наше знакомство и дружба. Мы жили в громадной коммуналке — много-много комнат. Бывший публичный дом. Там еще доживала свой век старая бандерша.
Ждали Высоцкого, но организаторы, кажется, не сошлись с ним в цене. Он запросил две тысячи рублей за концерт! Теперь, конечно, кусают локти… Я тоже изначально поехал из-за Высоцкого. На это клюнул.
В первый день мы с Аркадием набухались. Он мне рассказал, что учился на артиста и в мореходном училище был, ходил в море. Он вообще любил приврать для юмора.
Запись концертов начиналась с 9 утра и продолжалась до часа дня, потом продолжали после обеда. Пили во время записи немного, хотя Аркадий иногда не мог петь абсолютно и больше работал „ведущим“.
Сначала мы договорились: три песни я пою, три он. В итоге большую часть исполняю в тех концертах я.
По дороге на запись Вадим покупал бутылок пять хорошего импортного вина для Северного и бутылку водки для меня. Удивительно, весь город был завален отличными винами и никаких очередей…
Происходило все на частной специально арендованной Вадимом квартире. Только там, в Одессе, я понял, какие деньги делались на таких, как я. Раньше как? Пригласят, водки наберут, и все, балдеем.
Я никогда не думал, что мои песни можно продавать. В квартире, где мы писались, постоянно раздавались звонки. С Сахалина, из Сибири, с Киева… „Как идет процесс?“ — интересовались.
За день записывали 25 песен. В первый день я сорвал голос и лечился два дня. Потом продолжили запись, но вскоре вынуждены были покинуть эту хату, нас запеленговали.
Вадима Кацышевского, кстати, потом, при Горбачеве уже, выслали за эту деятельность из Одессы, и сейчас он живет в Харькове.
Как шла запись? Комната вся в проводах, три магнитофона. Музыкантам платили 50 рублей за день работы. Это немало. Лабухов набирали с биржи — в центре Одессы, недалеко от Дерибасовской собирались каждый день музыканты и ждали работы. За опоздание на 10 минут — все! Исключали сразу.
Так вот, записывались до обеда, потом шли в ресторан, за стол. С вином, естественно. Ну, а вечером уже пили конкретно. Вадим нас старался в город без нужды не отпускать: „Зачем вам это, зайчики (так он нас называл), это же Одесса!“ Но мы все равно гуляли. Я через десять дней потерял в этой ресторанной пьяной кутерьме свой паспорт. Аркаша был очень общительный, выступальщик…
То с блатными свяжется, то в карты его обыграют.
Кацышевский заплатил нам по 500 рублей за три полных ленты, так что, получается, я ничего и не потратил. Вернулся домой как раз на 9 мая.
Красиво мы с Аркадием время провели, жаль, с тех пор больше не встречались».
В конце того же, 1977 года, в концерте с ансамблем «Чайка» друг Аркаша передаст Владимиру музыкальный привет:
Мотает ленты километры Шеваловский,Володя Шандриков в Одессе пиво пьет…Володя Шандриков не знал подобной драмы,Ведь он в Одессе за Высоцкого идет…
В смутные 90-е Шандриков продолжал понемногу записываться, выступать уже в качестве мэтра на городских фестивалях авторской песни, хотя сам избегал называть себя «бардом».
Жил обычной жизнью: подрабатывал — изготавливал мебель на заказ, добывая хлеб насущный. Сочинял стихи, песни, басни, изредка рисовал…
К нему приезжали, писали и звонили со всей страны. Восхищались, обещали выпустить книгу, диск… Все оказывалось трепом.
В конце 90-х Шандриков тяжело заболел — «артериосклероз сосудов» — получил вторую группу инвалидности. Вспоминали, что он «с трудом, превозмогая боль, поднимается на свой третий этаж». И пройти с тросточкой без передышки может от силы сто метров. И все равно, смерть поэта стала для всех неожиданностью.
Он не дожил до выхода своей первой официальной пластинки ровно две недели, не успел подержать в руках шикарный с золотым тиснением диск в подарочной упаковке с многостраничным цветным буклетом и философским названием на обложке «Где мои берега»; не усмехнулся иронично в седую бороду косым строчкам в углу:
«Легенда жанра — Владимир Шандриков».
«Судьба у каждого предрешена! Даже количество вздохов и шагов у каждого свое.
До миллиметра…» — говорил Владимир Романович. Он был фаталистом.
Высоцкий и Северный
Вернемся к фигуре Северного.
Худо-бедно, но три ленты в Одессе были записаны. Шандриков укатил на родину в Омск, Аркадий — в Ленинград. Но несколько месяцев спустя вновь оказался в «жемчужине у моря».
С ним давно искал встречи легендарный подвижник городского романса Станислав Ерусланов. Однако в тот приезд записать Северного, как полагается, Станиславу Яковлевичу не удалось, потому как маэстро практически постоянно «был не в форме».
Начиная с 1977 года Аркадий стал появляться в городе у Черного моря регулярно, и вот однажды…
«Художник Михаил Шемякин рассказывал, что во время одного из своих приездов в Париж Высоцкий увидел у него пленки с записями Аркадия Северного, на что поведал такую историю: „А этот тип прорвался ко мне недавно в Одессе, важно говорит: „Привет“. И когда я узнал его имя, то сказал: „Так это ты, гаденыш, воруешь мои песни и, плюс ко всему, скверно их исполняешь!“ — после чего он спешно ретировался“.
Такая встреча, конечно же, могла быть. Именно в это время на Одесской киностудии идут съемки фильма „Место встречи изменить нельзя“, и кто-то из одесских знакомых Аркадия вполне мог добыть гостиничный адрес Высоцкого… Ни Высоцкому, ни Шемякину не было никакого смысла сочинять все это… Однако, по сути, полностью достоверным можно считать только разговор Шемякина с Высоцким, а что за случай был в его основе — кто ж теперь разберет?
