листья и ветви, принесенные снаружи, осколки и обломки, которые еще совсем недавно были частью его жилища. Посмотрел на Мартина, который по-прежнему неподвижно стоял за дверью и, поймав на себе его вопросительный взгляд, посмотрел на забытый в руке револьвер.
— Ох, конечно. Простите! — воскликнул хозяин и огляделся по сторонам, ища поверхность, куда можно было бы положить оружие. Выбрал тумбочку, заваленную каким-то хламом, смахнул его рукой и положил револьвер.
Мартин вошел в дом. Серьезный, уверенный в себе, он осмотрел всех членов семьи, которые, словно привлеченные божественным явлением, выстроились перед дверью. Носком башмака отодвинул мусор достаточно далеко, чтобы пристроить портфель. Наклонился, чтобы его поставить, и одновременно схватил револьвер с тумбочки, куда его положил хозяин.
— Это «Смит энд Вессон», купленный вами в двухтысячном году; у вас больше нет оружия в доме, не так ли?
— Нет, — подтвердил хозяин; в его голосе прозвучала нотка беспокойства.
Мартин улыбнулся.
Глава 36
Зависимость
Центр по чрезвычайным ситуациям Марина-Тауэр,
Новый Орлеан, штат Луизиана
Дюпри, перескакивая через ступеньку, поднимался по внутренней лестнице, соединявшей два этажа, на одном из которых располагался кабинет начальника пожарной охраны, а на другом — штаб неотложной помощи 911.
В его ушах все еще раздавались слова Майкла Вердона, который будто бы из дружбы предлагал ему помалкивать. Как он мог быть настолько черствым, чтобы не понимать, что для Дюпри сокрытие фактов означает предательство, которое ему навязали под видом заинтересованности в результатах общего дела? Агент направился в конференц-зал, который его сотрудники использовали в качестве штаб-квартиры; там никого не было, а значит, скорее всего, он найдет коллег в центре неотложной помощи.
Амайя сидела в наушниках рядом с координатором и его помощником и внимательно слушала, просматривая на экране перечень экстренных вызовов. Дюпри пришлось подойти к ней вплотную и постучать пальцем по экрану, чтобы привлечь ее внимание.
— Саласар, пойдемте со мной, — сказал он, направляясь к вращающейся двери. Затем, войдя в конференц-зал, подошел к окну и принялся отрывать от стекла скотч, который отходил длинными полосками, поднимавшимися чуть ли не до потолка.
Амайя, последовав за ним, закрыла дверь и несколько секунд стояла, наблюдая, как агент очищает окна. Когда Дюпри снова посмотрел на нее, ей показалось, что он на что-то сердится.
— Саласар, я думаю, вам следует присесть.
Она осталась стоять, глядя на него. Чтобы подбодрить ее, Дюпри подошел к столу, отодвинул два стула и на один из них уселся сам, жестом приглашая Амайю занять другой. Она села напротив него.
— Я прибыл из отделения неотложной помощи; ураган оказался гораздо более разрушительным, чем предполагалось изначально. Большая часть города осталась без электричества и воды, и хотя центр урагана прошел над восточной частью города, а потому не разрушил его полностью, в прибрежных районах вода достигает шести метров. Вертолеты береговой охраны сообщают, что сверху город выглядит ужасно, а «ужасно» — не то определение, которое они обычно используют. Французский квартал почти не пострадал, но прочие районы разрушены. Вест-Энд затоплен; первые сообщения докладывают о рухнувших кабелях напряжения и людях, укрывшихся на мостах. Операцию «Клетка» в том виде, в каком мы ее планировали, осуществить будет довольно сложно. Мне нужна вся команда, сто процентов сотрудников… — Он сделал паузу, опустив взгляд. — Саласар, мне сообщили из Вашингтона, что ваша тетя звонила из Наварры. Извините, что вынужден сообщить печальную новость: ваш отец скончался прошлой ночью.
Амайя глубоко вдохнула; ей потребовался весь воздух в комнате, весь воздух в мире. Дюпри покинул свое место напротив нее, подошел к уже очищенному окну и, подергав засовы, открыл его. Окно, представлявшее собой длинный узкий проем, доходивший почти до потолка, отворилось, увлекая за собой обрывки клейкой ленты, с треском отрывавшиеся от рамы.
В помещение ворвался влажный солоноватый воздух, словно море плескалось прямо у дверей. Сквозняк взметнул лежавшие на столе фотографии, разбросав их по полу. Амайя уставилась на них, словно охваченная необъяснимым ужасом.
Несколько секунд Дюпри изучал ее лицо, затем пересек конференц-зал и направился к двери.
— Я подожду с остальными в отделении неотложной помощи. Надеюсь, все произойдет так, как мы ожидаем, и вот-вот поступит звонок. Если вы не захотите нас сопровождать, я попытаюсь найти для вас транспорт до военно-морской базы Лейкфронт. По последним данным, морские пехотинцы предоставили свои самолеты, чтобы эвакуировать сотрудников ФБР, оставшихся в городе. Как только прибудете в безопасный аэропорт, вам выдадут билет, чтобы вы могли вернуться домой.
Проходя мимо сидящей Амайи, Дюпри на мгновение замер и протянул руку, словно желая коснуться ее в жесте утешения, но в последнюю секунду передумал. Она услышала, как агент вышел, захлопнув дверь. Затем наклонилась и подняла одну из фотографий, ту, что лежала у ног. Рассматривала ее несколько секунд, затем дважды сложила пополам и убрала в карман.
Глава 37
Отче наш
Элисондо
Амайя вдохнула аромат топленого масла. Она любила его больше, чем запах жареного сахара, — если сахар чуть передержать, он становился едким и горелым, впитывался в одежду и волосы, так что от него потом не избавишься; или обманчиво нежный запах муки, сырой, первобытный, который душит, как могильная земля. Она посмотрела на отца — тот замешивал тяжелый ком слоеного теста — и почувствовала, как забилось сердце. По радио, которое отец всегда включал во время работы, передавали вальс Штрауса. Увидев Амайю, он улыбнулся, и девочка попыталась улыбнуться в ответ, но не смогла. Она смотрела на него своими большими печальными глазами, думая, как начать разговор. Как заговорить с тем, кого любишь, о том, что заставит его страдать? Силясь подобрать слова, Амайя рассматривала отцовскую спину; короткие волосы на затылке, руки, напряженные от усилий. И, словно со стороны, видела девятилетнюю девочку, стоявшую позади своего папы, подбирая слова, которых ребенку лучше не знать. Она любила его так сильно, так сильно… Амайя слушала стремительно ускорявшийся вальс, слишком роскошный и неуместный для того, чтобы в его присутствии говорить о страхе. Она сжала губы. Желание сдержаться и ничего не сказать становилось все сильнее, и Амайя уже знала, что ничего не скажет ему, потому что в противном случае он перестанет улыбаться, выключит радио и вальс затеряется в радиоволнах, а вместо него она услышит потрескивание кондитерских печей и падение капель из незакрывающегося крана в стальную раковину. Решиться было непросто: острая боль сдавливала грудь, заставляя закрыть глаза. Одна слеза, тихая и тяжелая, быстро сползла по ее щеке как раз в тот момент, когда отец с улыбкой повернулся.
— Подаришь мне этот танец, принцесса?
Улыбка исчезла с его
