отойдите от двери, мы входим!
Но они остались на месте. Шарбу выстрелил в замок и отступил назад: металлический цилиндр выскочил и завертелся на одном из шурупов. Когда он врезался в косяк, во все стороны брызнули деревянные щепки. Воздух наполнился запахом пороха и горелой сосны, над водой прокатилось эхо выстрела. Дверь медленно отворилась, пока не уперлась в пол, освободив проход шириной чуть больше пяди.
— Это полиция, — повторил Булл. — Отойдите от двери, мы будем стрелять.
Но никто не выстрелил. Булл ударил плечом в хрупкую дверь, которая поддалась, качнувшись внутрь, но снова застопорилась, так и не открывшись полностью. Он присел, прикрывая напарника и позволяя Биллу перепрыгнуть через себя и опуститься на колени, целясь в любого, кто мог поджидать их внутри.
Терпкие запахи пороха и горелого дерева сменились запахом недавней смерти: металлический привкус свежей крови; замершее на устах мертвецов дыхание; солоноватые капли пота и слез, которые высыхали на коже, оставляя характерные белые пятна; моча и кал, извергнутые наружу от непереносимого ужаса насильственной смерти.
Полицейским из Нового Орлеана потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, что в маленькой квартире никого больше нет. Затем они вошли.
Задняя стена гостиной почти целиком исчезла, и из открытой входной двери открывался вид на улицу и рекламный плакат с надписью «Поставки Джефферсона», сорванный и застрявший между столбами, на которых прежде крепился. Из воды торчали черно-желтые обломки какой-то промышленной техники.
Мебель была свалена в углу. Это могла сделать семья, чтобы прикрыть брешь в задней стене, но Дюпри сразу подумал про Композитора; дом был очень мал, и мебель помешала бы обставить все так, как он привык: нужно было достаточно места, чтобы разложить на полу тела жертв. Они лежали параллельно входу, головы указывали на озеро Понтчартрейн, а ноги — на Миссисипи; впрочем, сейчас и озеро, и река были повсюду.
Амайя замерла — и на секунду снова стала босой девочкой, ступавшей озябшими ногами по мраморному полу музыкальной комнаты. Она опустила взгляд на свои ботинки, чтобы убедиться в том, что не наступила в черную лужу крови; в памяти отчетливо слышался зловещий колокольный звон. Квартира была настолько мала, что ближайший от двери труп лежал всего в двух шагах от Амайи. Это был маленький мальчик, хрупкий и худенький. Она была уверена, что ему лет одиннадцать или двенадцать — именно этот возраст предпочитал убийца, — но на вид казалось, что не больше десяти. На нем была черная футболка с золотыми буквами «Сэйнтс»[15]; лицо по-прежнему мокрое от соплей и слез, а глаза, не успевшие закрыться, так покраснели, что казались подкрашенными.
«Он почти того же возраста, что я в то время», — невольно подумала Амайя. Она закрыла глаза и крепко сжала веки, пытаясь стереть из головы нелепую мысль. Но вскоре открыла их и снова увидела тело. Из пробитой выстрелом макушки лилась кровь, образуя лужу, растекающуюся по полу и доходящую до ее ног. Она присела рядом и несколько секунд всматривалась в мальчика. Убедилась, что признаки жизни отсутствуют, и на примитивном, почти животном уровне осознала, что перед ней то, что верующие в существование бессмертной души называют безжизненной плотью.
Запах смерти был настолько силен, что Джонсон не стал щупать у каждого пульс. Он отступил, оказавшись почти вплотную к Амайе, и покачал головой.
— Странно, что мы его не застали. Мало того, что отсутствуют признаки окоченения, — тела еще теплые.
Пока Билл и Булл осматривали остальную часть дома, Дюпри позволил Джонсону сделать первую серию фотографий, прежде чем начать убирать предметы, лежавшие поверх тел: в основном содержимое буфета, включая старинную посуду. Они собрали образцы крови, хотя понимали, что отправить их на анализ пока невозможно. Все было надлежащим образом упаковано и помечено. Возле голов убитых Джонсон обнаружил скрипку. Несмотря на старания Композитора скрыть ее среди прочих предметов, дека инструмента сияла мрачным блеском, который показался Дюпри зловещим и вызвал у него необъяснимый приступ ярости. Он пытался совладать с собой, по привычке крепко сжав зубы. Снаружи доносились голоса Булла и Билла, которые стучали в соседние двери, требуя, чтобы жители им открыли. Мертвенная атмосфера, царившая в квартире, была настолько гнетущей, что голоса Булла и Шарбу привносили в нее необходимую порцию реальности.
Несомненно, это было самое скромное жилище, которое когда-либо посещал Композитор. Амайя вспомнила предсказание Билла и Булла, сделанное накануне утром в участке 8-го округа, когда они гадали о том, какая разновидность жителей останется дома пережидать ураган. Небольшая гостиная, куда входящий попадал прямо с лестничной клетки, занимала всю ширину квартиры; в нее выходила дверь родительской спальни и кухня. Света не было, окна были загорожены приколоченными изнутри досками. Другая дверь вела в узкий коридор с маленькой ванной и двумя крошечными спальнями — в одной жили мальчики, другую делили девочка и бабушка. Одна из стен была увешана плакатами музыкальных групп, на другой висела крошечная полочка с молитвенником и деревянным крестом.
Амайя обошла комнаты, казавшиеся еще меньше из-за мебели, которая занимала их почти полностью. Она подсвечивала предметы лучом своего фонаря. Учитывая обстоятельства, комнаты выглядели довольно аккуратно. На кухне возле стены стоял большой стол, позади него два стула. Остальные стулья, поменьше, стояли под столом и вокруг него. Амайя подумала, что во время обеда стол выдвигали в центр кухни. В раковине ничего не было, кроме капель грязи, брызнувшей при открытии крана. Она проверила холодильник — в нем все еще сохранялась низкая температура. В холодильнике остались продукты: все лежало аккуратно и было тщательно упаковано. Дверь ванной частично отвалилась, косяк наполовину сорвало ветром. В ванне обнаружилась вода — скорее всего, семья заранее ее наполнила, — рядом стояло пластмассовое ведерко из тех, что дети берут с собой на пляж. Флакон геля и баночка шампуня, одного для всех, занимали свое место в уголке. Однако окошко над ванной разбилось, не выдержав бури, и в воде плавали опилки и черная пыль от изъеденной жучком древесины. Амайя подняла крышку унитаза и почувствовала запах мочи. Она опустила крышку. Луч фонаря осветил спрятанный за унитаз предмет, который на первый взгляд показался ей стеклянным. Она наклонилась и протянула к нему руку, но это была всего лишь пластиковая обертка от гигроскопического бинта.
Выйдя из ванной, Амайя почувствовала, как что-то больно кольнуло ее в икру. Гвоздь, державший дверной косяк, торчал из гнилого дерева сантиметров на пять. Она нагнулась, чтобы осмотреть царапину: ткань ее походных брюк была порвана, но ногу не задело. Амайя снова направила луч фонаря и поняла, почему ожидала увидеть рану. На гвозде виднелась кровь. И не только на
