У клуба толпился народ: через полчаса начинался сеанс.
Очевидно, этому дню не дано было закончиться просто, как кончается большинство дней, то есть плавно опускается солнце, медленно тает свет и густеет темнота — сначала исчезают дальние, потом ближние предметы, — на небе появляется звездная россыпь… Нет! Этот день подарил мне еще один сюрприз.
Очутившись в клубе, я был приятно удивлен его просторным и со вкусом отделанным фойе. Тут же, рядом с фойе, были размещены комнаты для кружков самодеятельности и книжно–журнальный киоск, около которого толпились ребятишки, самые ненадежные покупатели, но зато большие любители ярких обложек и картинок. Не менее приятным оказался зал. Он был выкрашен в нежно–салатный цвет, с его высокого белого, выложенного в форме усеченного купола потолка лился яркий свет. В центре купола висела люстра. На стенах горели канделябры.
«Молодец Данилыч! — мысленно произнес я. — Не выведи он тогда Скибу на чистую воду — не было бы этого замечательного клуба!»
Сеанс долго не начинался из–за мальчишек: они «под шумок» заняли лучшие места. Пока их выдворяли, я успел осмотреть весь зал. Перед тем как погас свет, я в какую–то долю секунды, словно при блеске молнии, увидел в зале… Данилыча. Я даже успел поклониться ему, но ответа не последовало: по–видимому, он не заметил меня. Когда фильм кончился и зажегся свет, я поискал глазами Данилыча, но в зале его не оказалось. Его не было видно и около клуба.
После духоты кинозала на берегу моря дышалось легко. Ветер упал. Волна сломалась. Над горизонтом догорало золотое, слепящее солнце. Закат был так богат и щедр, что вызолотил окна в хатах Слободки. Но золото догорающего солнца недолговечно. Быстро наступившая темнота смела его и с окон и с небесного купола. Только море сверкало да горизонт пылал, купаясь в нежданном богатстве. В вечернем воздухе крепко пахло морем. Во дворах блеяли козы и стучало о донья ведер вечернее молоко. Где–то визжал поросенок и обиженно лаяла собака.
На берегу копошились люди: хозяйственные рыбачки расстилали морскую траву — камку. Около вешал и лодок кучками стояли рыбаки. Они курили и, показывая на море, о чем–то спорили.
Очарованный вечерними картинами моря и Слободки, я миновал причал, нефтесклад, сарай со снаряжением (там лежала моторка и двигатель к ней), вешала, торчащие вверх килями калабухи и подчалки. Я уже прошел две трети пути, когда увидел на тропочке капитана Белова. Он зашагал мне навстречу и с ходу спросил, дал ли мне Скиба лодку. Выслушав, он покачал головой, затем, указывая на запад, сказал:
— Гляньте! В воду садится! Рыбаки говорят: «Солнце село в воду — жди, моряк, хорошую погоду!» Смотрите, — сказал он, — не опоздать бы вам! Скиба собирается в море… Ловите его завтра прямо с утра!
Мы постояли немного, наблюдая за тем, как неохотно солнце опускалось за горизонт; оно долго–долго выглядывало из–за края туч раскаленным до ослепительной красноты глазком и словно норовило выпрыгнуть обратно. А когда оно пало за тучи, то небо словно залилось вишневым соком.
Идя к дому, мы почти у самой калитки встретили Данилыча.
Опершись на костыли и посасывая цигарку, он задумчиво смотрел на море.
— Красота какая! — воскликнул он. — Небо–то чисто «Изабелла»! Ну шо, Лексаныч? — спросил он. — Дела твои какие? Даеть Скиба моторку?
Когда я рассказал ему, как обстоит дело, он горячо заговорил:
— От бугай жирный! Ты, Лексаныч, бери его за грудки: мол, раз горком сказал — давай, и никаких тебе отношениев!
— Да, — сказал капитан Белов, — вы с ним ухо «на товьсь» держите. Он хитрее мухи — не заметишь, укусит. А когда получите моторку, не задерживайтесь, сразу в море!
— Море! — с тоской произнес Данилыч. — Давно я не бывал под Темрюком, у Кзантипы и в устьях Дона… Рибы там! Птицы! Живу как неодушевленный предмет!
Он тяжело вздохнул и опустил голову.
— А вы с кем собираетесь в море? — спросил меня капитан Белов.
— Еще не думал об этом, — сказал я.
— А вы берите Данилыча, — сказал капитан Белов. — Он не подведет.
Данилыч вскинулся весь.
— Возьмешь, Лексаныч? — спросил он с дрожью в голосе.
— Возьму, — сказал я.
Он подпрыгнул на костылях:
— О це дило! Ну шо же! Зараз по хатам, и спать! А завтра чуть свет к Скибе.
Он запрыгал в хату. Я попросил капитана Белова подождать меня, зашел в горенку, взял карты. Возвращая их, я поблагодарил его и, так как мне не хотелось спать, решил пройтись с ним немного. Был тот час, когда еще хорошо видно, несмотря на то, что сумерки жадно стараются прибрать все к рукам. Море поблескивало, отражая какой–то невидимый свет, а небо было похоже на зарево над сталеплавильным заводом.
Судя по морю, по ветру, по хлопотам рыбаков на берегу, завтра чуть свет они выйдут в море, а с ними и Скиба… Капитан Белов прав, нужно вставать с рассветом — и прямо в «Красный рыбак». Скибу нельзя выпускать из рук.
Приняв это решение, я собирался было уже возвратиться домой, как увидел девушку, переходившую дорогу с коромыслом на плече. Было еще не совсем темно, и я успел разглядеть ее лицо. Очень приятное и, пожалуй, даже красивое. Оно показалось знакомым. Где и когда я видел ее? Пока я вспоминал, девушка свернула в проулок, которым я в день приезда, идя со станции, вышел вслед за своей хозяйкой на набережную. Девушка шла, чуть–чуть раскачиваясь, стараясь не расплескать полные ведра. Я долго смотрел ей вслед и даже тогда, когда она скрылась из виду, не в силах был тронуться с места. И потом, шагая к дому, ловил себя на том, что продолжаю думать о ней.
26Проснулся я от разбойного посвиста ветра и звона разбитого стекла. Комната была полна пыли и песка. «Черт! Надо же было оставить на ночь открытое окно!»
Я спрыгнул с постели. Ветер дико выл и злился и никак не давал затворить оконные створки. Но он, голубчик, ошибался — я знавал на Севере и не таких молодцов, и то справлялся с ними. Северный «сток» похлестче «тримунтана»!.. Ветер не давал выйти на улицу — он с огромной силой прижимал дверь, словно ему помогали Скиба и бывший борец, отец Володьки–моториста, Пуд Федосович.
К счастью, дул он порывами — то нажмет на дверь, то отскочит от нее. И вот в тот момент, когда он отскакивал от двери, она открывалась легко, как обложка книги. Поймав такой момент, я перехитрил «тримунтана» и вышел на улицу. Меня очень беспокоило, ушли суда в море или нет. Солнце стояло высокое, но светило тускло: в воздухе висело марево, похожее на сухой туман. На море не было видно ни одного суденышка.
У меня упало сердце: «Неужели сейнеры успели выйти в море?»
Возле меня неожиданно, словно из земли, вырос Данилыч.
Руки у него слегка дрожали — он, как ни старался, не мог скрутить цигарки.
— Тьфу ты, проклятый! — выругался он. — И откуда только взялся? Утром стояла тишина… на миллион! Капитан Спиридонов успел выбрать якоря, тут он кэ–эк налетить!.. И вот зараз капитан Спиридонов сидить там на сейнере — никак не может выбраться. Несколько раз выходил за ним подчалок. Люди перемокли, и только. С «тримунтаном» шутки плохи!
Слушая Данилыча, я смотрел в сторону причала. В глазах рябило от солнечных бликов, сверкавших на волнах, как серебряное литье.
— Стоят на якорях, — сказал Данилыч, — вон там, у порта.
Данилыч говорил правду: ни одно судно не ушло в море. Значит, и Скиба на месте. Стало быть, мне нужно поскорее «оформить» моторку…
Товарищ Скиба под бумажку согласился бы выдать любую вещь, лишь бы «документ» был по «хворме», то есть имел бы штамп учреждения, круглую печать, подпись и исходящий номер.
Бумагу для него я составил что ни на есть официальную: от Всесоюзного института рыбного хозяйства и океанографии на бланке, выданном мне в Москве. На основании сей бумаги и согласно резолюции товарища Скибы, секретарем правления колхоза было выписано еще несколько бумаг и, наконец, в мое распоряжение была «отпущена» лодка, инвентарный номер такой–то, и мотор, заводской помер такой–то.
Данилыч сразил меня своей ошеломляющей энергией: он принял из рук бухгалтера бумагу, как эстафету, и помчался к складу. Когда увидел, что склад заперт — кладовщик ушел обедать, — понесся к нему на дом. Не прошло и получаса — взмокший, тяжело подпрыгивая и переругиваясь на ходу, он привел кладовщика, хмурого дядю с густыми бровями и плохо выбритыми щеками. Открыв склад, кладовщик вынул из кармана голубую баночку из–под зернистой икры; оторвал клок бумаги для цигарки–слюнявки и стал было сыпать махорку, как вдруг заметил Данилыча, шагнувшего в склад.
— Куда? — строго сказал он. — Склад закрыт.
— Ты шо?! — воскликнул Данилыч. — Того?.. Чорного бичка съив, чи шо? Склад у него закрыт. Так я зараз тебе его открою!
Данилыч распахнул ворота и, не обращая внимания на ворчание кладовщика и на Скибу, подошедшего в этот момент к складу, сказал:
— Заходьте, Лексаныч! Вот шлюпка, а вот мотор, — и, обратившись к кладовщику, крикнул: — Давай оформляй! Некогда нам тут болтаться!
